Ночь

      Гавриил плотнее кутается в плед и уже подумывает о том, чтобы полностью залезть в спальный мешок. Правда это приблизит его к земле на один тёплый слой, поэтому мужчина только думает, тяжело вздыхая. Он плохо понимает, как его угораздило оказаться здесь: посреди пустыни, в нескольких сот километров от цивилизации, побитый кенгурёнком и находящийся в опасной близости от целого выводка поистине адских тварей. Хотя нет, Гавриил вспомнил. Каждое его решение, начиная согласием на поездку в Австралию и заканчивая экскурсией к самому большому на материке озеру, было сопровождено чем-то похожим на: «Ммм, это будет ценным и увлекательным опытом!» Доувлекался.       Собственно, Гавриил не жаловался ровно до того момента, пока не понял, что все нормальные гиды разобраны и до озера придётся тащится с местным шаманом окольными путями. Кроули хотелось фотографировать. Компания Гавриила так же не прельщала: два зацикленных друг на друге мужчины, один из которых косил под подростка, а другой — под старика; и Вельзевул. С Вельзевул не повезло дважды, потому что они делили палатку.       На самом деле в этом не было ничего страшного. С Вельзевул Гавриил был всегда подчёркнуто приветлив, и она отвечала тем же, правда, не упуская момента для качественного стёба, а за несколько дней похода их отношение переросли в достаточно дружественные, если не сказать… При ближайшем рассмотрении женщина совершенно не напоминала адского князя. И уж точно она не была страшнее тех существ, что ползали и летали снаружи. Большинство из них — жутко ядовитые, и проверять насколько именно Гавриил совсем не хочет. Ему хочется палатку проверить на прочность ещё раз, но, чувствуя, что он близок к паранойе, Гавриил старается подумать о чём-то другом.       Например, снова о Вельзевул, пытающейся согреться. Температура опустилась ниже предполагаемого, а может, всё дело в усталости, но женщина ворочается уже, наверное, минут двадцать, то ложась на живот, поджимая под себя руки, то на бок, кое-как согревая локти коленями.       — Иди сюда, — зовёт Гавриил, поворачиваясь к ней лицом.       — Чего?       Гавриил вздыхает. Ему не хочется объясняться. К тому же, Вельзевул наверняка спрашивает, чтобы смутить его; в темноте сложно различить выражение лица, представляющимся смутным пятном с чёрными провалами вместо глаз.       — Мне тоже холодно. Вдвоём согреемся быстрее. И нет, даже не думай о пошлостях!       Вельзевул, ёжась, переползает к Гавриилу.       — Заметь, это ты сказал, не я, — усмехается.       Гавриил приподнимается, чтобы помочь ей сложить пледы в один; холод тут же пробирается под кожу, посылая по телу крупную дрожь. Вельзевул устраивается под боком, и Гавриил спешит укрыть их, копошится, пытаясь лечь поудобнее, кладёт руку Вельзевул под голову и обнимает второй, едва не стянув с них пледы. Вельзевул пыхтит, возвращая всё в прежнее положение, обнимает сама. Между её тонкой рукой и кожей Гавриила — кофта, но мужчина всё равно вздрагивает и замирает. Дыхание перехватывает.       В его объятиях она кажется ещё меньше, чем есть на самом деле, но впервые в жизни Гавриил может почувствовать, что она действительно существует. Удивительно ощущать её настолько близко, что можно услышать стук её сердца, различить её собственный аромат среди прочих других: странная горечь скошенной полыни среди гари и пыли. Он кажется уже привычным, как будто совсем родным. Вельзевул судорожно выдыхает — ей всё ещё холодно, и Гавриил прижимает её к себе крепче. Странно, но он чувствует, что женщина улыбается. Он невольно начинает перебирать короткие, жёсткие волосы Вельзевул, прокручивать прядки меж пальцев, и только когда она снова вздыхает, Гавриил вздрагивает и убирает руку.       — Верни на место, — шепчет Вельзевул ворчливо, и отчего-то он не может не подчиниться.       Она же запрокидывает голову, прижимаясь затылком к руке; Гавриил ловит её взгляд: он не видит её глаз отчётливо, но точно знает, что Вельзевул смотрит на него. Её лицо совсем близко от его, так, что дыхания смешиваются, ещё чуть-чуть и коснутся кончики носов. Вельзевул действительно улыбается.       — Стало тепло, — замечает, хотя немного грешит против правды: воздух между ними нагрелся почти до горячего, но вынужденных объятий никто не расцепляет. И Гавриил совсем не уверен, что они вынужденные.       Он думает о том, что мог бы поцеловать Вельзевул; его губы колет от близости её, щекочет от выровнявшегося, наконец, дыхания. Что бы она сделала, если бы он её поцеловал? Несколько месяцев назад — наверняка отвесила бы пощёчину, только тогда Гавриил и думать о поцелуях не смел. Стеснялся. Сейчас — не стесняется. Сейчас он чувствует, как то неясное и эфемерное, блуждающее между ними двумя, становится крепче, яснее, обретает форму. Зарождается в груди, тёплое и живое, выходит вместе с воздухом, перетекает из лёгкого в лёгкое.       Вельзевул целует невесомо, едва касается губ, словно спрашивая разрешения, только пробуя, и отстраняется. Всего на пару миллиметров, возвращая взгляд глаза в глаза. У Гавриила ёкает сердце. Сжимается и замирает, чтобы потом оглушительно бахнуть на всю грудь, и удар отдаёт в каждой конечности.       — Я должен что-то сказать? — спрашивает неуверенно, уже чуя, что несёт ахинею, но Вельзевул мягко качает головой:       — Нет.       Её сердце бьётся так же громко, как и его, так же неровно, из-за чего голос подрагивает и дышать ровно становится невозможным. Гавриил целует в ответ, но прижимается к губам сильнее; со странным удовлетворением замечает, что они сухие, а на нижней — трещина.       Ловит в поцелуй это странное чувство, выпущенное между двух лёгких.