***
Стоя под лучами теплого весеннего солнца и вдыхая приятный аромат цветов, которые служили украшением палубы их «Либерти», он играл очередную мелодию. В этот раз спокойную и размеренную. Она разливалась в воздухе невидимым потоком, кружилась, подхватываемая порывами ветра, проникала в души даже тех, кто стоял вдали от «танцпола», на котором плавно раскачивались влюбленные парочки. Среди которых были и Мари с Адрианом. Лука порой, когда шея ныла от долгого взгляда лишь на струны, смотрел на двух своих друзей, время от времени перешептывающихся и тихо хихикающих. Особенно мило улыбалась Мари: ее нос чуть морщился, распущенные волосы мягкой волной раскачивались вслед за подрагивающими плечами, а тонкие пальцы прикрывали раскрытые в улыбке губы. Он ловил себя на том, что слишком долго разглядывал ее, и в такие минуты вновь устремлял взгляд к тонким струнам, вздрагивающим под его пальцами. В один из этих моментов парень увидел обеспокоенный взгляд Джулеки, которая выносила из гостиной поднос с закусками. Она знаками спросила, все ли с ним в порядке, на что он лишь утвердительно улыбнулся и показал большой палец вверх. Когда песня закончилась, Мари подошла к нему, ее глаза светились, а щеки покрывал слабый румянец. Как же ему нравилось видеть ее счастливой: яркой, светящейся от радости и любви. Как редко она раньше была такой. Эта мысль больно кольнула где-то в области сердца, но лишь тем себя и обозначила, не сумев перекрыть более теплых чувств. — Лука, ты был превосходен. Отличная песня, — Маринетт прижала кулачки к груди совсем как ребенок.— Ты сам ее придумал? — Проницательна, как и всегда, — он спрыгнул со сцены и присел на нее, оказавшись теперь ниже девушки. Гитару он поставил рядом и обессиленно опустил руки на колени: они устали от столь продолжительной игры. — Я всегда узнаю твой стиль, — девушка присела рядом и, вытянув ноги, покачала ими. Ее взгляд же был устремлен лишь в одном направлении: на Адриана, о чем-то весело болтавшего с Нино и Максом.— Как думаешь, можно ли заставить время течь так медленно, как только возможно? — Думаю, все возможно. Нужно лишь найти способ и правильный подход, — он видел, как Адриан что-то пролил на себя и принялся неуклюже пытаться оттереть салфеткой увеличивавшееся пятно на рубашке. Мари в этот момент лишь захихикала и любовно смотрела на сетовавшего на свою растяпость блондина. Лука с грустью отметил, что лишь Адриану предназначался такой её взгляд. Никогда он не замечал ничего подобного, когда она смотрела на кого-либо другого, на него к примеру. И это «открытие» болезненно запищало где-то в мозгу, но вновь было засунуто куда-то вглубь и похоронено под удовольствием просто находиться здесь и сейчас. — Я так боюсь, что всему придет конец. Ведь никогда счастье не длится долго, — Маринетт поправила рукой челку и каким-то невидящим взглядом уставилась на свои балетки.— Часто кажется, что в следующее мгновение все начнет рушиться. Меня постоянно преследует страх, что все вдруг станет унылым и бесцветным, уйдет и не появится вновь. Лука добродушно посмотрел на нее и медленно выдохнул, прикрыв глаза. Он обдумывал, как бы поаккуратней выразить мысли, чтобы ненароком не выдать себя. Ведь он часто об этом размышлял. Боялся, что Маринетт, живущая Адрианом, однажды исчезнет из его жизни, забудет его, сотрет как ненужную вещь. И это было невыносимо. Невыносимо осознавать, что когда-то это действительно может случиться, ведь она не обязана всегда быть подле него. Он ей лишь друг и собеседник. Ему ли просить ее оставаться рядом в будущем? — Думаю, — он прокашлялся и чуть дернул челку рукой. Пара волосинок оказалась в ладони. Он разглядывал их, а затем легким дуновением отправил в мягкий полет, — это нормально — бояться. Ведь мы, люди, такие существа, которые во всем ищут подвох, даже подсознательно. Именно поэтому мы боимся потерять то, чем дорожим. Время, когда мы счастливы, настолько привлекательно, что мы всеми силами пытаемся его удержать, наслаждаемся им, упиваемся. Но правда в том, что ничто не вечно, все когда-нибудь исчезнет, даже мы сами. И все, что остается, это принять страх и научиться жить с ним. Тогда, как только белая полоса сменится черной, мы будем готовы и встретимся с испытаниями лицом к лицу. Помнить в тяжелые времена о счастливых деньках и всеми силами, но без фанатизма, конечно, пытаться их вернуть — это настоящая сила. Не всякий сможет это сделать. — Почему же? — она вопросительно посмотрела на него и подалась чуть вперед, чтобы получше расслышать ответ, ведь отчего-то его голос снижался до шепота. Однако он все равно звучал для нее громче всякой суматохи и веселья вокруг. Все же эти слова были отчасти чем-то личным. Чем-то потаенным для него. — Потому что в тяжелые времена воспоминания о счастье могут уничтожить человека. Застряв в его голове, они потянут его на дно, затмят собой все. Или, наоборот, приведут к катастрофе, потому что повлекут за собой необдуманные, глупые действия. Девушка склонила голову чуть вбок и отвела взгляд, обдумывая что-то. На ее лбу появились едва заметные морщинки, которые через пару секунд разгладились. Ее губы растянулись в легкой улыбке. — Но не отказываться же от них. В ярких воспоминаниях заключается наша сила. — Конечно. Поэтому стоит наслаждаться каждым днем. В «белые» дни веселиться от души, а в «черные» не унывать и стремиться все наладить. Ведь в любой ситуации можно найти свои плюсы. Если же нет, то человек еще в той заднице. Но даже из нее должен быть выход, — он улыбнулся в ответ и хмыкнул, когда она засмеялась. Ну что же, хоть немного внимания его персоне. Эх, каким же эгоистом он стал. — Спасибо, Лука, — она приобняла его. Легкий аромат выпечки, смешанный с едва уловимым запахом парфюма, сводил его с ума. Подумать только, Адриан может наслаждаться этим когда ему захочется. Как же… завидно. На пару секунд прижав ее чуть крепче, он отстранил девушку от себя, боясь, что еще немного и не сможет ее отпустить. Проникновенно заглядывая в любопытствующие васильковые глаза и оставив одну руку на ее плече, он произнес: — Хорошие времена или плохие, знай, что рядом с тобой всегда будут находиться как минимум два человека готовых поддержать и защитить тебя. Она растерянно захлопала глазами, а затем с извинением и неловкостью произнесла: — Лука, я… — Ну что же, я слишком уж тебя задержал, а пришло время очередной песни. Не все же время в уголке сидеть и философов из себя строить. Он не без удовольствия растрепал ее волосы, вызвав возмущенный писк, подхватил гитару и громко произнес, привлекая к себе взгляды публики: — Минуточку внимания. Следующую песню «Kitty Section» еще не отдала на критику широкой публике, так что вы будете первыми, кто услышит ее. Отовсюду послышались восторженные возгласы. А участники группы оторвались от своих дел и потянулись к сцене. У каждого на лице была хитрая улыбка, ведь они считали эту песню вершиной всех своих стараний. — Новая песня? — Маринетт возмущенно встала и сложила руки на груди. Былой неловкости как и не было. — И почему же я о ней ни слухом ни духом? Лука загадочно подмигнул и, лукаво улыбнувшись, произнес: — Да просто кто-то слишком занят «делами» с Адрианом, вот и не приходит на репетиции,— ему понравилось, как она одновременно покраснела и беззлобно фыркнула, отвернувшись на пару мгновений. Парень улыбнулся сам себе, а затем, приложив палец к губам и прикрыв один глаз, добавил: — На самом деле это потому, что эта песня специально для тебя. Но тсссс, это — наша тайна. Удивленно выгнув бровь, она еще несколько секунд пялилась на него, а затем обреченно вздохнула и, показав ему язык и улыбнувшись, убежала в направлении Адриана, Нино и Альи, которые звали ее. Прыснув прикрывая рот рукой, Лука повернулся, чтобы подняться к остальным на сцену, но все же не смог удержаться и обернулся. Маринетт что-то возмущенно щебетала ребятам, а они лишь смеялись. Адриан привлек ее к себе за талию и что-то прошептал на ухо, но она лишь недовольно закатила глаза. Эти двое действительно подходили друг другу: хрупкая Мари, доверительно прижимавшаяся к Адриану и перебиравшая его волосы и сам Адриан, который так и излучал потоки счастья и света, склонившись к Маринетт и нежно обнимая ее за талию, как самое дорогое в своей жизни. Не сумев долго смотреть на чужое счастье — пока что он еще не мог быть настолько бесстрастным, — парень развернулся и, запрыгнув на сцену, пошел на свое место. Он проигнорировал Джулеку, лишь как-то неопределенно взмахнув рукой у нее перед носом. Устал он строить перед ней беззаботного парня. Слишком это утомляло да и без того тяжко было. Сестра уж слишком сегодня пристально следила за ним. Лучше бы насладилась вечеринкой, а так всю атмосферу себе испортила. Стоит позже посоветовать ей меньше обращать внимание на проблемы других. Улыбка Луки, как он ни пытался, временами подрагивала и грозилась исчезнуть, но он не позволял ей этого. Иногда скулы сводило от напряжения, но он улыбался и играл. Играл как и раньше, вложив душу, слушая сердце и вкладывая в музыку его порывы. Именно поэтому особенно чуткие слушатели могли уловить протяжные тихие нотки, тоскливые и взывающие, чтобы их услышали. Он действительно надеялся, что Маринетт поймет. Но она лишь беззаботно танцевала с друзьями. И, может быть, это было к лучшему. Лука никогда, никогда не считал себя влюбчивым, нежным и мягким человеком. Хоть он и отлично мог разбираться в чувствах других, собственное сердце было для него загадкой. Загадкой, которую он не пытался решить, ведь проще было его игнорировать и полагаться на здравый рассудок. Он со смешинкой в глазах, с любопытством наблюдал за эмоциональными, чувственными людьми. Они казались ему до жути интересными, яркими, такими живыми и энергичными. Смеялись, плакали, злились, влюблялись — они были подвержены любым порывам сердца и слепо следовали ему, частенько оказываясь в самых, что ни на есть пучинах отчаяния или счастья. Он им не завидовал, они его не раздражали, скорее к его интересу примешивался скептицизм, ведь ему всегда казалось, что глупо строить свою жизнь большей частью на чувствах — лучше полагаться на ум, так и проще все воспринимаешь, и не попадешь в какую-нибудь задницу из-за своих порывов. Но все чаще ему казалось, что он ошибался. Иногда действовать отключив разум было куда проще, куда интересней. Ведь поступки, диктуемые сердцем, нельзя предвидеть, отчего намного интересней жить, ведь трудно сказать, что будет дальше. К тому же в любви это действительно необходимо — отключать мозг, поддаваться порывам. Быть может, умей он так делать, не стоял бы здесь с гитарой в руках и не смотрел бы на двух голубков со стороны. Хотя, бог судья, он не злился и не завидовал их счастью, не стремился разрушить его. Он просто был рад, что Мари улыбалась, любила и хоть иногда была беззаботной. Да, не с ним, но какая разница. Для счастья, пусть и чужого, нужно чем-то жертвовать и Лука готов быть тем, кто жертвует. Так уж он решил. Такого пути придерживался в отношении девушки. Да, иногда до дрожи в ногах и боли в сердце пробирала печаль, возможно, порой острыми иглами кололось желание получить хоть толику этого тепла и ласки влюбленной Маринетт. Но каждый раз он уверял себя, что видеть ее счастливую улыбку, живые глаза и энергию, бьющую ключом, было куда лучше. Вряд ли бы он смог подарить ей хоть кусочек того счастья, которое она получает от того, что находится рядом с Адрианом. Да, Лука лишь сторонний наблюдатель, советчик в трудные минуты, но разве это уже не маленькая победа? Он нередко видится с ней, смеется, гуляет. Да, она не любит его. Не смотрит влюбленным взглядом, не целует, не держит за руку. Но ведь она полагается на него, обнимает в порывах благодарности, лучезарно улыбается и смеется. Этого достаточно. Действительно достаточно. Он счастлив. Рад. Готов оберегать ее счастье. … Но как же ему порой бывает одиноко. Одиноко до того, что хочется выть, разбить к чертям гитару, признаться с пылом в чувствах и побороться с Адрианом за ее любовь. Но это диктует его сердце. Сердце, которое он не слушает и от которого отказывается. Прячет эти желания глубоко внутри, под десятью замками, боясь признаться в них даже самому себе. Ведь он привык мыслить рационально, привык оберегать близких людей. И он не поступится своими принципами в угоду эгоизму. Возможно когда-нибудь, но только не сейчас, только не тогда, когда может увидеть их влюбленные взгляды, румяные щеки и сплетенные руки. Посмотрев на танцующую пару, он улыбнулся и с силой провел по струнам, отчего немного сфальшивил. Тяжело, но он сделает все, чтобы эта глупая парочка была счастлива.***
Джулека убирала мусор с палубы и снимала гирлянды. Они погуляли на славу: всю ночь танцевали, смеялись и набивали желудки вкусной едой и выпивкой так, что к утру лишь немногие смогли уйти на своих двоих. Большинству пришлось заказывать такси и погружать в него, а это была задачка еще та, ведь ребята уже были далеко не мелкими детьми. Проще говоря, самой тяжелой частью оказался конец вечеринки и последующая за ней уборка. Еще как назло Лука почти сразу где-то пропал, и поэтому Джулеке пришлось в одиночку приводить все в порядок — они обещали маме, что к ее возвращению «Либерти» будет сверкать так, будто на нем и не развлекались всю ночь подростки. Устало потянувшись, девушка поднялась на сцену и пошла к колонкам — там могли остаться инструменты и костюмы «Kitty Section». Но вместо аппаратуры она увидела там сидящего брата, уткнувшегося лицом в колени. Она действительно хотела оставить его, но затем все же решила остаться. Что-то подсказывало, что он итак уже слишком долго сидел в одиночестве. Подойдя к нему, она опустилась на корточки, а затем уселась и облокотилась спиной о его спину. Джулека не знала как долго они просидели так, молча, думая каждый о своем, но в какой-то момент она услышала сиплый голос позади: — Еще остались те восхитительные шоколадные пирожные? — Я видела пару штук. — Отлично, ибо я ужасно голоден. Лука аккуратно встал и побрел в сторону гостиной. Джулека так и осталась сидеть на прежнем месте и лишь подтянула под себя ноги и умостила подбородок на коленях. Она жалела брата, но в то же время и гордилась им. Гордилась его мужеством и тем, как он улыбался. Это было невообразимо. — Ты жалеешь? Он остановился на пару секунд, а затем повернулся и широко улыбнулся. Его глаза сверкали в лучах восходящего солнца, а щеки, еще немного влажные, искрились теплым желтым светом: — Ни капли. Я счастлив, пока она улыбается.