***
В доме Эммы пахнет розмарином, что исходит от благовоний, которые стоят на прикроватной тумбе. Он разувается и выдыхает, пока Эмма бросает его пиджак в стирку. — Снимай одежду, — приказным тоном говорит она. — Её нужно постирать и выгладить, раз ты решил не являться домой. — Оставь это. — Раздевайся, — рычит она и Дэвид послушно снимает рубашку. Эмма понимает, что он до сих пор пьян, иначе уже давно бы рыкнул на неё так, что стены бы содрогнулись. — А ты такая забавная, когда грозная, — усмехается он, расстёгивая ремень на брюках. — Было бы круто, если бы ты сама меня раздела. — Ты уже не маленький, справишься, — Эмма закидывает ещё пару вещей в стирку. — Ты забыл последний элемент гардероба. — Если хочешь оставить меня без трусов, можно придумать и другой предлог, — Тарино выдавливает улыбку. Эмма фыркает, а затем усмехается, осматривая пьяного мужчину. Она помогает ему подняться и тащит в душ. — Думаю, дальше ты сам разберёшься. — Нет, — Дэвид хватает её за руку и затаскивает с собой в кабину. — Я плохо себя чувствую и мне нужна помощь. Потрёшь мне спинку? Он усмехается, и улыбка эта такая, едкая, такая игривая. Его руки скользят по тонкой талии, опускаясь ниже. Дэвид стягивает лямку блузки и притягивает девушку к себе. — Ты действительно пьян, — усмехается Эмма, надевая лямку обратно. Но Дэвид настойчиво закрывает дверь кабины и вцепляется в губы. Он целует её нежно, но одновременно рвано, потому что разум его затуманен. Тонкие пальцы девушки скользят по его спине, пока он сладко облизывает его губы. — Но я на многое способен, — он смеётся ей в губы. — Я знаю, но трезвым ты нравишься мне больше, — и всё же она отстраняется и выходит из кабины, оставляя мужчину одного. Он наигранно дует губы и включает тёплую воду. Капли стекают по голому телу, лицу, волосам. Мокрая челка падает на его лицо. — Ты голоден? — Очень. — Тогда пойду что-то приготовлю. Она удаляется.***
— Не нужно было так стараться, я бы перекусил в ресторане, — произносит Дэвид, разделывая кусок мяса. — И пошёл бы в него в полотенце? — Эмма усмехается и садится напротив, поставив перед Дэвидом чашку чая. Он такой тёплый, такой домашний. Сидит в этом белом полотенце, с мокрыми волосами. По телу стекают одинокие капли воды. Самый известный режиссёр, что обычно выглажен до ниточки, уложен до идеала и сверкает на обложках, как самый яркий бриллиант, сидит на её маленькой кухне и сверлит взглядом чашку чая. — Ах, да, ты меня раздела, а потом намочила все мои вещи. А могла бы просто попросить остаться. — Вот видишь, я последовательная, не то, что ты. Дэвид усмехается и утыкается взглядом в тарелку. Тяжелый вздох и Эмма едва заметно закатывает глаза. — Хочешь поговорить? — спрашивает она, видя терзания мужчины. Вопрос повис в воздухе. — Нет, сегодня я на такое не способен, — произносит Дэвид. — Слишком плохо, вчера я явно перебрал. — Да! И до завтра ты отсюда не выйдешь, хотя бы потому, что будет не в чем. Так что сегодня я займусь твоим лечением. — И как же? — Обычно. Выпьешь таблетку, ляжешь в постель и будем смотреть кино. Но выбирать буду я. — А ты ляжешь со мной? — игривая усмешка. — На разговор ты не способен, а на секс всегда пожалуйста? — Это ты виновата! — кричит он. — Нечего тут демонстрировать мне своё идеальное тело. Дэвид крикнул это ей в след, пока она скрылась за стенкой и ушла в комнату. Через минуту она вернулась с двумя вещами на выбор. — Теплейший махровый халат или эти чудесные шелковые брюки? — А у тебя есть что-то кроме розового? — Ага, — она кидает обе шмотки на диванчик. — Фуксия. Дэвид выбирает брюки. То, что они так идеально подошли ему по размеру было удивительно. Он усмехнулся, осматривая себя в зеркало. Дэвид Тарино на окраине Голивуда в нежно-розовых шелковых брюках. — Тебе идут, — хихикает Эмма, присаживаясь на постель. Дэвид смеётся. — Меня больше удивляет их размер, ты раньше была килограммов на десять больше? — Нет, — девушка фыркает. — Заказала по интернету, размер не подошёл. Всё банально. Сама Эмма переоделась в шелковую красную пижаму. Накинула сверху легкий халатик, что едва вообще что-то прикрывал, и села в кресло рядом с постелью, на которой сидел Дэвид. — Предлагаю вместо кино — общение, — улыбается он. — Хочу знать о тебе больше. — Да? Ну тогда и ты расскажешь о себе. — Без проблем. Эмма заварила чай, поставила на постельный столик и села рядом с Дэвидом. Аромат мяты воодушевлял на душевный разговор, благовония со вкусом розмарина были перебиты чайным запахом. — Расскажи мне о детстве. — Самое обычное детство обычного ребёнка из Сан-Франциско. — Так вот откуда ты, — улыбается Дэвид. — Да, у нас была простая семья. Папа инженер, мама парикмахер. Меня всё детство делили на кружки, папа хотел сделать из меня спортсменку, мама певичку. — И как ты стала актрисой? — Как всегда, — ухмыляется она. — Никого не слушала. — Этого в тебе не изменить, — он скромно улыбается, опуская взгляд. — А из какой ты семьи? — Да из обычной. Отец был театральным режиссером, а мама домохозяйкой. В детстве я играл в папиных постановках и учил уроки. Общаться с друзьями мне было неинтересно, я всё время был дома или на работе у отца. — Поэтому ты такой? — Какой? — Не знаю, замкнутый. Одиночка. — Я не замкнутый и не одиночка, — ухмыляется Тарино. — Я просто не вижу смысла в большом количестве людей возле себя. Мне хватает тех, с кем я близок и никто больше мне не нужен. Я не поддерживаю связи ни с кем с работы, не общаюсь со съёмочной группой и не езжу на вечеринки после премьер, просто потому что мне это не надо. Они лишь засоряют мой мозг ненужной информацией. — А как же Вуд и его вечеринки? — Просто Вуд мне близкий человек, а с его стилем жизни я ничего поделать не могу, приходится в нём существовать. — Да, ты действительно не такой уж и противный, как о тебе говорят. Дэвид громко усмехается и не отводит взгляд от Эммы. Уже стемнело, ни один фильм так и не был просмотрен. Они проговорили уже несколько часов, обсудив кучу тем. — Ты необычная, — улыбается Дэвид, отводя взгляд. — Голливуд может тебя изменить, не иди у него на поводу. — В плане? — Если быть таким открытым и готовым на свершения как ты или Вуд, например, или даже Рей, то можно сильно обжечься и всё потерять. Вечеринки, алкоголь, деньги, наркотики слава — всё это убивает личность, что была ранее, понимаешь? — Понимаю. — И я хотел бы быть рядом с тобой, чтобы помочь. Холодок пробегается по спине Эммы, в животе что-то сжимается и она поднимает на него неуверенный взгляд. — Помочь? — Конечно, — Дэвид убирает прядь волос ей за ухо, улыбаясь. — Я просто понял, что не смогу спокойно наблюдать за тем, что сделает из тебя Голливуд. Я не смогу просто наблюдать за тобой, если ты не будешь со мной. — Ты же говорил, что испортишь мне жизнь. — Я не отрицаю, — его тон серьёзен. — И я переживаю за это, поэтому я и затрудняюсь ответить. Если бы ты была старше, опытнее и больше знала о жизни, я бы ни минуты не думал, понимаешь? — О чём? — О том, быть ли мне с тобой, — Дэвид замолчал. Эмма судорожно ожидает, что он скажет дальше. — Но я не хочу быть тем, кого ты будешь ненавидеть. Как Карон. Я испортил ей жизнь. — Она тебя не ненавидит. — В глубине души точно, — усмехается он, не отрывая взгляда от Эммы. — Но я импульсивный, ревнивый интроверт, который превратил молодую, пышущую энергией женщину в домработницу. — Если у тебя это получилось, значит она сама этого хотела, — Эмма кладёт руку на плечо мужчине и заглядывает ему в глаза. — Ничего невозможно сделать против воли, особенно такие изменения. Она любила тебя, значит хотела меняться, чтобы тебе угодить. — Угодить, — фыркает он. — Я не хочу, чтобы мне угождали. Я хочу, чтобы человек был со мной собой. В любом случае, это уже неважно. — Почему? — Я подал на развод, — произносит он. Внутри Эммы что-то обрывается, слёзы скапливаются у глаз и она не отрывает взгляд от Дэвида, что держит её руку трясущимися пальцами. — Мои вещи стоят на пороге дома. Я не был там уже около недели и я не намерен туда возвращаться.