Луна и солнце

Душ ледяными каплям бьёт по слегка смуглой, карамельной коже. Парень непонятно улыбается чему-то незамысловатому в своей голове. Они все одинаковые, только и могут, что «сострадательно» смотреть. Голоса бегают в мыслях, раскачиваются и басят. Разбивают и всё давят. Давят и давят. Досадно. Парень только обводит большим пальцем слегка рельефную чувствительную кожу чуть выше своего тонкого левого запястья. «Почему я испорченный? Почему я такой?» Университетские будни начинаются каждый раз одинаково — рутинно, скудно, неприятно. Поступать на факультет психолигии было охотно, а вот учиться с каждым курсом становилось всё сложнее, становилось обременительно. Пары длинные и мучительные, вязкие монотонными лекциями преподавателей, густые надоедливыми шептаниями парочек, разбавленные скромными или не совсем замечаниями. И нет, университетские будни, как и любое утро юноши, не начинаются с чашечки ароматного кофе. Они начинаются с недовольных вздохов, с закатанных до страшного глаз, с бубнежа под нос: «Снова на них всех смотреть». Он ярко чувствует, как эта яркая, буквально опрометчивая чёрная зависть палит его изнутри. Юноша искренне не осознаёт, когда именно стал таким — в ту ночь, когда запястье неприятно выжигало, или когда все, кто ощущал это на каком-то другом уровне начинали смотреть так. Как на искалеченного, на сломанного, на избитого, на испорченного. Первая пара — самая скучная, ведь второй курс объединяют с третьим и выходит ещё больший балаган, нежели на остальных парах. Все парочки рассаживаются вместе и нежно томятся в своей обезумевшей любви. И вместо того, чтобы внимательно слушать профессора, который пытается довольно просто объяснить новую тему — все миленько сидят в обнимку, флиртуют друг с другом и наивно полагают, что преподаватель ничего не замечает. А он просто устал. Так же, как Минхо. Все противны, все смотрятся несуразными, смотрятся какими-то излишними, не такими, как стоило бы. — Как вы меня все бесите. — фыркает под нос парень, закатывая глаза, а рядом сидящий одногруппник не удивляется вовсе. Нет, Минхо не всегда был таким, не всегда иголками тыкал в каждого, не всегда покрывал коркой льда от одного только взгляда, не всегда был таким молчаливым. Не всегда был таким. И никто не знает, абсолютно никто — что же такого произошло, что медовые, тёплые глаза пугают пуще глаз маньяка при малейшем кривом слове. Все считают, что он просто строптивый и несдержанный. На второй паре всё же спокойнее, ведь там только его поток. И он искренне надеялся, что ничего не произойдёт. Если бы. На начале пары, пока сама лекция ещё не началась, заходит декан факультета с каким-то парнем и оглашает, что он перевёлся с Пусанского Института Психологии и Психотерапии, так что теперь будет учиться тут. Тот самый новоиспеченный студент подсаживается к Мино, от чего большинство с сожалением смотрят на новенького. Был бы он такой первым. Он приобнимает недовольного юношу и опаляет его ухо своим дыханием. — Ну привет, котёнок. — так и не представившись, говорит тот слишком слащаво, от чего ему уже хочется, как минимум, сломать руку. — Полагаю, мы можем провести чудный год вместе. — шепчет тот, — Ты ведь не такой как все, мы можем поразвлечься. — добавляет тот совсем тихо, но крайне болезненно. Минхо только хватает его за ухо и оттягивает от себя, а затем отвешивает пощечину. Он не тот, с кем можно поразвлечься. Третья пара проходит совсем тихо, кажется, проходит вовсе мимо него. Как только все три скудных пары заканчиваются, парню хочется сбежать от всех. Снова. Именно поэтому, когда все уже разошлись и коридоры вновь опустели, наполняясь тишиной, Минхо идёт неспеша, медленно спускаясь по ступенькам и думает о чём-то слишком своём. За это короткое время в него влетает несколько девушек и один парень, которые опаздывали на пары, и он, шипя под нос различные ругательства, решает всё же поскорее уйти. Хочется спрятаться от них всех, от себя самого. Когда Мино доходит до общежития, то сразу же поднимается на крышу — место, которое всегда манило своим спокойствием. Сюда редко кто-то приходил, поэтому в большинстве случаев тут было тихо, что не могло не радовать парня. Он подходит к перилам, кладя на них левую руку и достаёт из кармана пачку сигарет, берёт одну и закуривает. На крыше всегда было как-то уютно и по-домашнему комфортно. Откровенно говоря, не сказать, что это приносило какое-то умиротворение или умопомрачительное удовольствие, но немного отвлечься всё же помогало, наверное. Зажав сигарету между зубами, он ищет в рюкзаке наушники. Спустя малое время таки находит, после включает любимую песню и пытается расслабиться, правда пытается. Получается, на самом деле, не очень. Вернее говоря, абсолютно не выходит. Но разве за последние два года у него это хоть раз выходило? Ли задумчиво выпускает клок дыма, наслаждаясь увиденным. Табачный дым режет глаза до слёз, но такими комками выглядит крайне красиво, качаясь на ветру. Минхо ведь в постоянном напряжении только от того, что по-другому нельзя. Он, если честно, даже не особо хочет расслабиться, если на чистоту, ведь будучи расслабленным, ты становишься более уязвимым, а парень это ненавидит. Он никогда не был слабым, беззащитным и всё в этом роде, он никогда не позволял себе даже показаться таким, ведь: «Ты должен быть сильным, Минхо. Не позволяй другим даже думать иначе». И он был, был сильным, был независимым. Очень долго. Его не ломало абсолютно ничего. Не могло сломать абсолютно ничего. Он думает, что и сейчас таковым является, но это немного не так. События, точнее одно событие двухлетней давности, которое изменило его жизнь и его самого, по сей день не оставляет в покое. Вероятно, никогда не оставит. Это часть Мино, от этого никуда не денешься, даже если сильно захочешь. Жить с осознанием того, что ты не такой, как все довольно тяжело. В самом деле. И, если бы был просто не таким, но дома вечно сыпят соль на рану, жалея. Нужна ли ему жалость? Нет, конечно. На улице смотрят косо, особенно соседи, которые застали истерики парня в ту ночь. Он только из-за этого и съехал жить в общежитие. Разве он это выбирал? Разве можно осуждать его за то, что не выбирал. Ведь он тоже человек, он тоже хочет любить и быть любимым, хотя бы немножко. Он хочет заботиться о родственной душе, хочет вкладывать всё самое нежное, что в нём есть. Хочет любить просто так. И хочется не родительской любви, которой тоже, порой, слишком не хватало. Хочется так, чтобы обниматься, сидя у камина, и рассказывать друг другу как прошёл день, хочется лежать под одним одеялом, смотреть на лицо напротив и влюбляться с каждым разом сильнее, хочется целовать любимые губы, любимое тело. Хочется не быть таким одиноким. Хочется быть счастливым. «Слишком много тебе хочется» —, огрызается подсознание парня, но он не злится. Он соглашается. В наушниках играет спокойная, незамысловатая песня какой-то знакомой группы. Он поднимает голову к небу и долго смотрит. Отречённым таким, казалось бы, взглядом. Но нет, за отчуждением скрыто много печали и отчаяния. «Красиво, но ночью всё-равно лучше». Юноша блаженно прикрывает глаза, подставляя своё лицо под тёплые солнечные лучи. Он пытается согреться хотя бы так. Прогреть душу чуть-чуть, повысить температуру чувств на градус. Когда шея всё же начинает затекать, он опускает голову и грустно усмехается, вновь глядя на своё запястье. Тяжело. Но он, конечно же, никому не скажет потому, что он должен справляться сам. Раньше же как-то получалось, и сейчас получится. Минхо неспешно тушит сигарету, и садится на самый край, спуская ноги вниз. Думать не хочется абсолютно, но он думает. Какой бы была его жизнь, если бы у него всё же был соулмейт? Каким бы он был? Или она? Мысли приносят ещё больше неприятных ощущений где-то в районе сердца. Он благодарит жизнь за то, что так и не встретился с предназначенным судьбой человеком, было бы больнее. Ведь и так болит. Нестерпимо. Потому что соулмейта, как и счастливой жизни, как он снова подмечает, у Минхо нет.