nothing's gonna hurt you baby

      Эдди нетяжёлый для своего возраста. Билл не прикидывал ― но «восемьдесят восемь фунтов большой билл с последнего взвешивания я не набрал ни грамма» явно не соответствовало тому, что он осторожно ― никогда никогда себе не внушай будто эдди слабак будто эдди рохля будто эдди х р у п к и й ах это у него от мамочки ― держал под тощими бёдрами, на закорках.       Пальцам забраться бы под девчачьи-короткие красные шорты. Билл догадывался ― кожа там горячее керосиновой лампы, спасающей отцовский гараж от темноты. Кожа там липковатая ― как застывший под сиденьем в кинотеатре комок Bazooka, на который напарываешься пальцами. Кожа там безволосо-нежная ― как на сгибе локтей и подколенных ямках.       Билл знал: Эдди стиснул зубы от боли в раненой щиколотке, но храбрился ― как Бэтмен, на которого они пялились в «Аладдине» в конце июня. Да только Эдди в разы ― в разы ― храбрее.       Он негромко попыхтел на Биллово ухо ― эддичка мой мальчик где твой «аэрозоль гидрокса» ты ведь не потерял его правда правда ведь моя бубочка? ― и сжал цепко-длинными пальцами плечи ― глядишь, и суставы выкрутит, если рана защиплет сильнее. Запаха вокруг Билл почти не различал ― как при насморке с густыми соплями, ― но когда Эдди склонился и прижался сомкнутыми губами к уху, уловил сладость ― после Charms Blow Pops, которую он разгрыз полчаса назад, ― и аромат смеси из ингалятора. Контраст химозности с эвкалиптово-мятным экстрактом ― дурное утешение перед очередным спасательным впрыскиванием сродни песням Боба Марли для отчаявшегося суицидника.       В Пустоши запах жжёной травы ― соломенно-солнечной, ― раскалённого воздуха, приближающегося летнего заката и ― Эдди. По крайней мере, сегодня.       Пустошь баюкала траву, шуршащую под Билловыми потёртыми кедами, клич неизвестной пичуги, сёстры которой спрятались в атласе Стэна, и ― поверхностно-сиплое дыхание Эдди, жмущегося к его спине всё теснее.       Билл взмолился, чтоб непристойная мысль его ― о кончиках пальцев, застывших у края шорт Эдди, ― умерла здесь.       Как и любая другая.       ― Те-ебе раз-зве не ну-ужен ин-нг-г-инг…       ― Ингалятор, ― терпеливо помог Эдди, обнимая Билла за шею крепче. ― Не беспокойся, Большой Билл.       ― Ка-а-ак нога, Эд-д-ди? ― заботливо спросил он. Обернуться бы ― чуть повернуть вправо голову, ― чтобы врезаться в его щёку носом.       ― Дерьмово. Щиплет так, что…       ― Надо было о-обработ-тать ― зря не дал.       Не договаривай, не договаривай, Эдди, ― не придумывай себе болячек, выисканных в четырёхтомном справочнике мамаши.       ― В таких-то, блин, условиях? ― возмутился Эдди ― да так, что стиснул талию Билла бёдрами. Впору бы кинуть что раздражительное ― к-кнешно ты не з-заболеешь от-ткуда эти г-глупые мы-мысли за-абудь о своей м-мамаше ― нарочно.       ― А потом я сдохну.       э-это она т-те вну-ушила да-а-да       ― Ну, типа, от заражения крови.       она ра-ассказывала т-те об этом в-вместо сказки о г-гензель и гре-етель, м-м?       ― Или ещё чё похуже…       к-кнешно в детстве т-ты с-срал не перед ве-едьмой к-которая их п-почти сож-жрала а перед п-пневмонией и рах-хитом       ― Вдруг тут кто нассал в траве ― Бауэрс или его конченые дружки. И попадёт.       Билл прикинул, сколько раз Соня хлопнула бы пальцами по его беспокойному рту ― ох эддичка что за выражения немедленно прополощи свой грязный ротик, ― и разозлился. Хер знает на что ― но вдоль затылка от ярости полоснуло так, что на бёдрах Эдди от Билловых пальцев небось останутся синяки ― так он их стиснул. Тот лишь прерывисто выдохнул носом, поёрзав на его пояснице.       ― Билли, тебе не тяжело разве? ― спросил негромко-мягко, и Биллу в его голосе послышалась виноватость.       ― Нет, ― ответил на удивление твёрдо он. ― Ты не т-тяжелее к-коробки Cap’n Crunch ― т-ты знал это? Т-т-те чё-то по-опалось в пос-с-следней?       ― Да-а, светящийся глобус. У меня уже два таких. А те? ― Эдди прижался и уткнулся носом в сгиб своего локтя ― словно вопрос этот непристойный.       ― Т-тоже. Пи-ираты были л-лучше.       Между ними вдруг ― неожиданное молчание. Тишина такая ― если тишиной в Пустоши с ветром в волосах и свистом гаичек её можно назвать, ― что Биллу словно слыхать мысли в голове Эдди. Путаные они, небось, как клубок пряжи, перемешанные ― как сладости в ведёрке на Хэллоуин. Громкие ― как фильм с дерьмовыми спецэффектами на первом ряду «Аладдина».       ― Слышишь, Билл, мне от мамы влетит будь здоров кнешно… Потащит в больницу. Хотя прививку от столбняка три недели назад ставили…       Эдди заметно обеспокоен ― слышно в голосе, ― не то будущей обязательной порцией паники мамаши, не то сроками прививок ― не пропущены ли по календарю.       ― За-айдём ко мне и чё-нить прид-думаем. О-она ж не видит ни х-хрена ― за-аклею пласт-тырем. Он т-телесного цвета. ― И Билл вдруг снова замолк, наобещавшись, ― с воспоминаниями детски-глупыми, сколько раз Сильвер опрокидывал его с металлического крупа и как громко хныкал Джорджи, навернувшись с лестницы. И в голове будто его голос ― билли билли при-идурашный мне бьоль-льна-а! ― гулко-вязкий от слюны во рту.       ― Билл?.. ― Эдди шепнул в ухо ― и вернул его в Пустошь ― в жжёность травы и остывающе-закатное солнце ― вместо воспоминаний о запахе йода и сырости подвала.       ― М?       Он покачал головой да опять прижался носом к прохладе за Билловым ухом ― чёрт знает от чего прячась или что там утаивая, ― пока Билл тащил его к Сильверу возле Моста Поцелуев, готовый домчаться до Уитчем-стрит с Эдди на багажнике.       Дома мать поигрывала что-то минорное ― начала неуверенно, словно клавиши пианино облиты кислотой. Билл не знал, Шуберт это или Шопен ― а если и знал бы, то не распознал, ― будто навыки матери уплыли вместе с корабликом Джорджи.       их зарыли вместе с джорджи все эти её дурацкие ноты присыпали закопали замуро       Её попытки вернуться к прошлому ― жалкие, как рвотные позывы, ― перебило негромкое шипение Эдди, сидящего на выцветающем диване среди подушек. Согнутую в колене раненую ногу он, обхватив, взялся баюкать у костлявой груди. Билл уже не поразился его терпеливости ― как перестал когда-то поражаться паранойе его маменьки.       Пока распаковывал пластырь ― мимолётно оглядел его ноги. У Эдди они девчачьи-тонкие ― на зависть восьмиклассницам из параллели, не жрущим ничего, кроме варёной брокколи, и на удивление школьной медсестре ― ах юный мистер каспбрак разве ваша мать не следит за тем как вы питаетесь божечки ты моооой.       Эдди сдвинул колено, развернув бедро, ― и у Билла пластырь готов выпрыгнуть из вспотевше-оголтелых пальцев. Ну же, Билли, ― это проще, чем руль артачащегося мустангом Сильвера сжимать.       Но здесь Билл не крикнет «Хай-йо!» ― заклинанием избавляющее от заикания и змеящегося в груди волнения.       Куда там ― язык будто проглотил, чуть ли не рухнув рядом на диван. Взгляд ― исподлобья, ― а Эдди хоть бы что ― солдатом подстреленным из хемингуэевой книжки прижал к себе колено, едва завидев пузырёк йода, скакнувший Биллу в ладонь. Не заметил только ― что поблёскивала она, едва вспотев солью.       Билл заботливо утёр кровь с его щиколотки смоченным перекисью тампоном ― будто совсем недавно Джорджи ― тш-ш тш-ш п-потерпи н-немношко вишь к-как п-пузырится? ― и вскинул взор на лицо Эдди.       Храбрился. Стиснул челюсти едва ли не до хруста ― да выдохнул сквозь широко раздувающиеся ноздри. Прямые брови ― с морщинкой меж ними ― стереть бы её ласково пальцем или мягким поцелуем в острое колено. Эдди глянул в упор, наблюдая за Билловыми действиями, ― и хер знает, чего у него там в мыслях, бешеной псиной скачущих от виска к виску и мечущихся до затылка.       Билл ночами слышал возобновившиеся вздохи из родительской спальни ― похожие вырывались из носа Эдди, только в разы тише. Он знал, что родители ― все, кроме мамаши Эдди, ― должны трахаться и держать детей за дураков ― а ты чё большой билл не в курсе что он ей присовывает после повторов «сайнфелд» по вечерам м? ― но почему-то сейчас всё это казалось глупым-надуманным-комичным, как зарисовка из дебильного ситкома.       Не таким интимно-ласковым ― как прикосновение к щиколотке Эдди, как блуждающий взгляд на внутренней стороне его доверчиво развёрнутого бедра.       не смотри не смотри билл не пялься ты так чёрт побери ах у него здесь родинки две три четыре а пятая где небось под шортами в паху ох эти блядские шорты       Отметин этих на незагорело-светлеющей коже Билл хотел коснуться хоть кончиком мизинца. Знал ― кожа здесь липковатая от пота, горячая, мягкая. Знал ― коснётся и чуть с ума не сойдёт.       Знал ― ночью не уснёт, мыслями баюкая воспоминание и тормоша сонное воображение ― покажи покажи эту картинку ещё раз, ― пока правая рука прячется под одеялом, как отцовская ― под ночнушкой матери за стенкой.       ― Ос-станешься п-посмотреть «С-спасение 911»? ― Билл отвлёкся, смазывая вокруг ранки жгучим йодом. Запах ― его и дома, откуда постепенно выветривалась холодная безжизненность.       Пахнуть будет лучше ― когда мать окончательно выйдет из спячки, погруженная туда смертью Джорджи. Вылезет ― как бабочка по весне из проклюнувшегося кокона, ― и в доме опять запахнет шоколадным пирогом и жизнью.       ― Ага. Если твоя мама не против. ― Эдди задумчиво кивнул, бросая беглый взгляд в дверной проём, откуда доносились звуки игры на пианино. Он склонил голову к плечу ― то ли контролируя Билловы действия, то ли любуясь ими. ― Моя обосралась бы, если б увидела, что я его смарю… Ну знашь, все эти убийства, криминал, суицидники, пожары… Типа я нагляжусь ― и мне приснятся кошмары. В лучшем случае.       ― А в х-худшем?       ― М-м… Лягу в психушку. Буду под койкой орать, что меня заберёт сраный Тед Банди.       ― Ч-через не-его ток пуст-тили ― з-забыл? ― Билл негромко хохотнул, подрагивающими пальцами завернув крышку на пузырьке йода.       ― Как же ― мама неделю от радости скакала. ― Эдди фыркнул, дёрнув плечами ― движением этим словно толкнув прислонившуюся к правому голову. ― Знашь, чё она сморит вечерами и меня… чё меня заставляет?       Эдди глянул интригующе ― разве что бровями не поиграл, как ведущий тупой передачи про топ смешных видео за неделю. Но Билл не без интереса спросил:       ― Ч-чё?       ― «Колесо фортуны», мать твою, Билл, «Колесо фортуны».       Эдди закатил глаза ― так, что мамочка подумала бы, будто у него приступ, ― и выжидающе посмотрел на Билла. Смеха ждал ― ну и ржачка, ― осуждения, сочувствия ― всего сразу будто, и ― боялся.       Билл сложил пальцы пистолетом у виска ― и с приглушённым «б-бах-х!», обслюнявившим губы, плюхнулся едва ли не на хохочущего Эдди.       Будто убедиться хотел, что единственный, кто привносит сюда живости ― он. Тёплый, брыкающийся, прячущий щиколотку с пластырем в тон коже, в пропахшей лекарствами ― и эвкалиптом ― футболке, с которой счастливо махали Чип и Дейл с застывшими мультяшно-глумливыми ухмылочками.       знаем знаем чего в твоей головёнке билли лучше не сдирай свои мозольки после дрочки ладненько ты же не откажешься от него на десерт?       У Эдди волосы нарнийского принца ― Билл читал о стране ― внутришкафной, внутристраничной ― взахлёб и знал об этом. Они угольно-густые, чуть взъерошенные, влажноватые ― после купания обсохнуть ещё не успели.       У Эдди глаза большие ― как у Бемби из мультфильма, сути которого Билл особо не понимал ― но всегда смотрел с Джорджи. Иногда радужки Эдди как растопленный янтарь ― в них будто солнце прятало блики. Ресницы тёмные, щетинистые, недлинные, но и не короткие ― Билл помнил, что Беверли как-то хотелось их накрасить смеха ради ― и что она уже начинала поплёвывать на высохшую тушь.       У Эдди почти всегда насупленно-хмурое лицо с поджатыми губами ― с таким он рьяно готов доказывать, почему Соня разрешает ему лишь Dots ― птамушта придурок там нет глютена нет пнимаешь ты а у меня на него аллергия как это нет можт ты ещё с моей матерью поспоришь ричи м-м?       Ричи как всегда отшутился ― а Билл бы поспорил. Поспорил бы до чёртовой хрипоты, будто накричался на стадионе за «Бронкос». Поспорил бы ― если б Соню так не бесило его заикание от волнения.       С ним любой аргумент ― даже в пользу того, что Земля круглая, ― выглядел неубедительно-робко.       господи эддичка разве у тебя нет нормальных друзей а не заики малолетней шалавы жирдяя и этого гов       О, Соня бы это сказала. Или говорит самой себе каждый раз, когда Эдди сбегает к За-за-за-заике ― так, что твёрдая подошва кед стучит по крыльцу не хуже ливня в прошлые выходные.       Иногда Билл забывал, что заикался ― порой совсем уж дьявольски.       Иногда ― рядом с Эдди.       Не то чтобы остальные акцентировали на этом внимание ― но Беверли и Бен, бывало, чуть ли не заглядывали ему в рот, когда губы почти сводило из-за заевшего слога.       Эдди спрятал веснушки на голых плечах под заледеневшими от воды ладонями. Иногда оглаживал ― то ли чтоб согреть руки, то ли чтоб остудить плечи. Билл наблюдал лишь, сидя рядом ― и было нечто странное в том, что крапинки на носу и щеках он подставлял, наоборот, солнцу за широкой кроной.       Странное ― потому что Биллу нравилось, как забавно он морщился ― стоило лучам начать жечь зрачки.       ― Они разрастутся, ― вдруг пояснил Эдди, не открывая взгляду Билла плеч. ― Разрастутся, я покроюсь пятнами, как спидозники. Буду чесаться, блевать ― а потом сдохну.       ― Н-не уверен, ч-что хо-очу знать, чё эт-то.       ― Мама говорит, меланома, ― вздохнул Эдди. Взора от Билловых внимательных глаз не отвёл.       ― А п-покажи их, ― попросил он ― и придвинулся.       Эдди тёплый-тёплый ― обсох уж после купания, пока Билл судорожно шарил позади в поисках полотенца ― одного на шестерых ― у Беверли какие-то свои «девчачьи штучки».       ты прикинь большой билл они раз в месьц истекают кровью вроде бы все кроме мамашки эдса птому что она это делает каж-день       заткнись ричи блин просто закрой свою пасть гос-споди       Эдди мелко вздрогнул ― потому что у Билла, накинувшего полотенце на плечи, влажно-холодный бок, жмущийся к его. До того контрастно, что белёсые волоски на руках затопорщились, оттеняя стыдливые мурашки.       ― Помнишь шумиху из-за CBS? ― вдруг спросил Эдди. Недовольно покосился на улюлюкающего над Беном Ричи ― опять в своей манере поджимая губы ― и перевёл взгляд на Билла.       ― Н-нет, а чё было?       ― Они как-то в «60 минут» ляпнули, что яблоки опрыскивают даминозидом. А даминозид вызывает рак.       Ах вон оно что.       ― Эт-то к-када из ка-кафетериев в ш-школах зимой яблоки п-пропали? ― доверчиво уточнил Билл.       Эдди не то вздохнул, не то усмехнулся ― только улыбки не появилось.       ― Ага.       ― Т-твоя ма-амаша тогда зат-таскала тебя п-п-по-о…       И у Билла перехватило в горле. Не до астматического удушья, конечно, ― но примерно он представил, что испытывал Эдди на грани панической атаки.       ― Больницам, ага, ― помог он. Посмотрел ― хмуро, исподлобья. Сердясь не на Билла конечно ― на больницы, где врачи боятся истерички Сони, на даминозид, усиливший все её страхи и подозрения, на самого себя. Что оплевать её гиперзаботу не может ― хуже детсадовца, стыдящегося, что мамка до сих пор подтирает задницу.       это херня это херня это херня все твои лекарства это херня какая-то это хе       Эдди вдруг перетянул полотенце с Билловых плеч на свои ― без стеснения, но неловко-судорожно. Сглотнул, притиснулся горячим боком ― кипяток почти, а Биллу не страшно обжечься.       ― На, смари. ― Эдди не сказал ― негромко-шипяще прошептал ― боясь будто, что подслушают, будто выдал самый страшный секрет, будто убьют его за это, будто солнце слижет рыжеватые крапинки с плеч, как тростниковый сахар, и оставит ожог.       Билл ощутил запах ― свежести и сырости Кендускига да солнца, кусающего кожу еле заметным загаром. Знал теперь, что плечи Эдди пахнут по-особенному ― и вспомнит перед сном. К стенке отвернётся ― и запястье прижмёт к носу, потому что пахнет от внутренней его стороны похоже.       Билл не верил, что из веснушек, над которыми он с интересом склонился, может развиться нечто ужасное ― чесаться блевать а потом сдохну, ― как простуда способна перерасти в пневмонию. Подумал об этом зачем-то ― перемалывая мысль эту мозгами ― и спохватился, только когда с носа на плечо Эдди капнула вода. Щекотно было ― с волос сырых стекла, ― а Билл и не заметил.       Эдди мелко вздрогнул. Дёрнул птичьи головой и повернул её к Биллу ― и они едва не столкнулись носами. Билл почти услышал всё, что мог сказать Ричи ― язвительно-бойко, насмешливо-издевательски.       пипец вы два педика кнешна сидите жмётесь под одним полотенцем жопа к жопе       Даже почти угадал.       ― Слышь, Большой Билл, те малыш Эдс свой хрен показывает? А там есть помада его мамашки? ― Голос Ричи ― задорный, заинтересованный почти искренне ― словно спросил о новом выпуске комикса, который Билл уже прочёл, а не о       ооо, Билл совсем не хотел смотреть туда. Ни на задницу вскочившего Эдди, ни на его пах, ни на ещё детски-мягкий живот над резинкой белых боксеров. Нет нет нет, чёрт возьми, ни хера не хотел.       Эдди сдёрнул влажное полотенце с Билловых плеч ― и помчался на Ричи с воинственным кличем ― таким, что его и в племя амазонок приняли бы. Завизжал так, что Беверли захохотала звонче.       ― Не зови не зови не зови меня Эдсом тупая ты ба-ашка мать твою я не пказывал ему хрен!       Биллу хохотнуть бы, что ли, ― а не вышло, даже над тем, как неумело из уст Ричи прозвучали комментарии в стиле Фрэнка Гиффорда.       Хохотнуть бы ― а взгляд с мельтешащей белизны худых ног Эдди так и не отлип.       Со дня смерти Джорджи ― бож-же ты мой что за ужасное слово билл говори ухода у х о д а ― Билл ненавидел затяжные проливные дожди. Мама наконец сыграла надоедливую «К Элизе» от первой до последней ноты ― мучая пианино так часто, что Билл тоже смог бы, ни разу за него не садясь.       Выйти из дома ― нет, лучше уж лицом к лицу с Бауэрсом и его дружками встретиться. Билл ощутил сырость ― откуда-то изнутри идущую и смочившую кончики пальцев, ― лишь стоя у окна гостиной и прислонясь лбом к студёному стеклу.       Он помнил эту влагу ― в день, когда в Пустоши выловили Джорджи. Билл чуть стиснул пальцы ― кончики вжимая в стекло, ― будто вновь схватился за насквозь мокрый жёлтый дождевичок.       Стекло скользкое, когда запотело, ― как ткань этого дождевика и кожа на уцелевшем запястье Джорджи.       Биллу окно бы разбить ― да только бесполезно. Не перемолол он это в себе, не пережевал, не отпустил не не не       билл это ведь ты сделал кораблик и отпустил его верно       н-не я не я не я и э-это м-мать твою п-по су ди на       Билл захлебнулся презрением к себе, ненавистью такой, будто это его унесло в водосток и отрыгнуло в Пустоши, а не       А после дождь закончился. Всхлипывал, ныл, рыдал два-три дня ― и затих обиженным ребёнком.       И Билл вновь помчался на Сильвере ― мустангом ведущем велики остальных ― к берегу Кендускига. На кочке громыхнул щиток над задним колесом ― да пыльная педаль царапнула щиколотку, стоило неаккуратно плюхнуться на сиденье.       Правда ― Эдди куда проще везти в багажнике спереди ― или хотя бы позади, пока он цепляется за футболку Билла вспотевшими пальцами. Проще ― потому что перед Биллом в это время не маячила его тощая, совершенно непривлекательная ― не ври ― задница в коротких штанах, когда он рискнул обогнать Сильвера и приподнялся на педалях. Надавил на них с таким усердием, что напряглись белёсые икры. Биллу слышно его опасное пыхтение ― хоть Эдди и стиснул тонкие губы.       А потом ― оба обсыхали на берегу, накупавшись так, что кожа пошла мурашками. Эдди прижался к Биллу под полотенцем, накинутом на плечи обоих, ― и почти не дышал. Биллу, по крайней мере, не слыхать совсем, как бы ни напрягался.       Да и не очень-то нужно ― достаточно того, что при скромных вдохах они соприкасались кожа к коже.       Билла зазнобило почти ― как при простуде.       Он постарался вслушаться ― не в дыхание Эдди, а во что угодно. Плескалась в воде в Майка загорелая Беверли. Промчалась мимо со свистом пичуга ― Стэн её обязательно проводил взглядом. Из транзисторного приёмника Ричи под ворохом одежды надрывался то ли Пол Стэнли, то ли Ник ван Иде.       i was made for your arms tonight       Биллу подпеть бы хоть мысленно ― да слова спутались, смешались, как россыпь детских кукурузных хлопьев в юбилейной коробке.       ― Слышь, Билл, у-тя-волсы-рстут-уже, да?       Эдди спросил внезапно. Так быстро, словно не уверен, стоило ли вообще. На Билла, правда, глянул пристально ― даже в зрачки куда-то, в глубину их режуще пробиваясь.       ― Ч-чё?       ― Да я так… ― И отмахнулся. Вытащил из-под полотенца руку, которой взволнованно потирал мокрую щиколотку, ― и указательным пальцем постучал по нижней губе. ― У мня губы синие?       А и вправду ― полиловели чуть. Не то чтобы Билл не заметил.       Он коротко кивнул, улыбнулся натянуто ― чувствуя, как дрогнули уголки губ, будто по подбородку кто дразняще щёлкнул.       Билл мучил в голове этот дурацкий первый вопрос. Вряд ли Эдди искренне ― слышь билл ну мы же с тобой не гомики какие-нибудь да ― интересно.       Ну разве что чуточку.       Ну разве что и Биллу ― немножко совсем.       н-нет кнешно не г-гомики э-эдди       Да ладно, блин, ― это ведь просто дружеское любопытство.       ― Мама говорит, что в воде нельзя торчать дольше трёх минут, ― рассудил Эдди, мельком вытерев губы уголком полотенца. Они заметно поалели.       ― От эт-того не ум-ум-умирают.       ― Можн слечь с пневмонией. Или подхвтить сальмонеллёз. Када глотаешь воду из речки. ― Эдди рассеянно кивнул на Кендускиг ― идущую зеленовато-болотной рябью, но отчего-то совсем не мерзкую.       ― Знаю ― б-бушь дристать д-дальше, чем ви-идишь.       Эдди коротко прыснул ― и в уголках глаз его рельефом пошли морщинки. Он глянул куда-то поверх Биллова плеча ― побоялся будто столкнуться взглядами. Билл не верил ― чтобы Эдди чего-то боялся? За исключением, конечно, очередной болячки, выдуманной Соней.       у друзей вроде твоих бывают вши и аскариды эддичка ты знаешь что это такое ты зна       ― А е-если из Кенд-д-дускига, то-о сразу от-откинешься, ― задумчиво дополнил Билл, глядя куда-то вдаль ― на противоположный берег.       Эдди звонко захохотал, чуть запрокинув голову. Смех его утонул ― в «Always on My Mind» Pet Shop Boys из приёмника, во всплесках поодаль, в общем шуме. Смешался с чужим чьим-то хохотом ― так, что Билл почти заревновал. Спрятался за шорохом густой листвы над головами от мальчишески-беспокойного ветра.       Затих ― и Эдди вновь прижался к Биллову боку. Вряд ли рефлекторно, хоть и подрагивал ― в мокром полотенце, видно, замёрз.       Биллу обогреть бы ― сжать его, хоть руки, что ли, потому что почувствовал студёное прикосновение тыльной стороны ладони ― Эдди обхватил ею предплечье.       ― Не-емного, ― решившись, выдал Билл. Хрен с ним, было б от кого скрывать и прятаться. Сглотнул ― услышал даже сам, ― на встрепенувшегося Эдди не посмотрел, выдохнул носом долго-долго.       ― Чё? ― растерянно-детски спросил тот. Билл поднял глаза ― Эдди поблуждал взглядом по его лицу. Ждал будто, когда Билл рассмеётся ― громко, как ещё до смерти Джорджи, ― да хлопнет по плечу или ущипнёт за голый бок ― д-да ладно те эдди эт-то ж п-просто прик-кол такой.       ― Ты с-спросил…       ― А, ну… ― Эдди глухо перебил. Закусил на мгновение нижнюю губу ― абсолютно не соблазнительно, в отличие от актрис бессюжетной порнухи, которую они сто лет назад смотрели с Ричи ― блин смари как она малафью глотает, ― а потом слабо улыбнулся. Смущённо даже ― пожалел словно о своих расспросах ещё после того, как они прозвучали. ― Пкажешь? Я тебе пказал ведь свои веснушки, Билл.       Биллу не стыдно ― не перед Эдди. Он гуще покраснел перед матерью, когда та участливо подсела к нему давеча за завтраком ― ты часто проводишь время со своими друзьями и девочкой билли может нам пора что-то обсудить.       Пожав плечами, он завозился под полотенцем. Оттянул дрогнувшими пальцами резинку ещё сырых и посеревших от воды боксеров. Ждал чего-то ― пока сердце задолбилось о рёбра и взмыло к глотке. Билл проглотил его где-то под пробивающимся кадыком ― когда Эдди с интересом нахмурился и подался к нему, мокро тычась носом в щёку.       Он ощутил, что начал краснеть, ― пока Эдди что-то старательно высматривал, а потом невинно выдал:       ― Не видно. А птрогать можно?       ― Эдди, мы ж-же не пе-пед…       ― Да все так делают, Билл. Я же не буду трогать чле…       ― Эт-то ты в по-порнухе с г-гомиками ув-видел? ― Билл попытался поддеть беззлобно и даже усмехнуться ― а вышло какое-то жалкое фырканье. Не то чтобы всё это звучало убедительно.       И не то чтобы Билл не хотел этого прикосновения.       ― А чё, и такая бывает? ― Эдди доверчиво округлил глаза, поднимая их на Билла. Он посмотрел в них на своё отражение ― снисходительное и немного виноватое.       блин большой билл я надеюсь ты не рассказывал эдсу как правильно трахаться да ты погляди мать твою на его руки он уже все мозоли стё       И он задохнулся. Задрожал мелко ― потому что тело стало покалывать мурашками ― как хорошо, что Эдди их не видать, господи боже.       Наверное, в его глазах мелькнуло разрешение. А может, он кивнул. Или даже что-то шепнул ― чтобы больше никто не услышал.       Билл не помнил.       ну-у л-ладно эдди       Потому что всё это начисто выжгло-выморозило прикосновение быстрых пальцев к его паху. Билл сразу понял ― неумелые. А может, Эдди не дрочил ни разу. Да и вообще ни о чём таком не думал и не представлял.       Пальцы у него совсем неловкие, да и вдобавок ледяные. Правда, Биллу приятно ― так, что пальцы на ногах свело, ― когда он коснулся кончиками основания члена и увлечённо нахмурился.       ― Колется, ― заключил Эдди. Убрал ― нехотя, Биллу не показалось ― руку и дёрнул плечами. Сведённые пальцы не отпустило до сих пор ― и Билл ощутил покалывание под большими. Оказалось, сжал ими щепку на земле.       Пальцы Эдди хотел схватить ― а не вышло. Дёрнулась только ладонь судорожно под полотенцем.       ― Колется, ― повторил Эдди самому себе шёпотом. Не чувствовал будто, как на веснушчатые щёки легли островки румянца.       А через два дня они поцеловались в гараже Биллова отца ― просто, блин, проливняк не дал заняться чем-то поинтереснее ― а почему им в голову не пришло поиграть, к примеру, в «Монополию».       Да и поцелуями, конечно, это взаимное обслюнявливание не назовёшь ― настоящими, взрослыми, которые Билл видал и в плохих фильмах в «Бижу», и на кассетах с порнуш       бля билл смари как он её засосал фуу она ж ему отсосала тока что       о, ну и у родителей конечно ― украдкой, закрывая глаза любопытному Джорджи ― а чиво праисходит билли-и убери руку-у.       Да, до его ухода ― с-смерти мама он у-умер ― родители целовались и хихикали. Прикладывали пальцы к губам друг друга, кружась в танце на Рождество ― по радио крутили хит Ramones, ― пока он и Джорджи наперегонки распаковывали подарки.       Но так и быть ― с Эдди они целовались лучше, чем родители Билла сейчас.       Билл немного загнанно выдохнул на губы Эдди ― припухшие и мокрые от слюны ― то ли своей, то ли чужой. На взволнованном лице ― ни капли брезгливости. Руки только вцепились ― накрепко, не отдерёшь ― в край стола с отцовскими инструментами, пока ягодицы в шортах ёрзающе искали на поверхности место, чтоб не наткнуться на болт или шуруп.       Языком в Биллов рот толкнуться не решился ― а видно, что охота. Едва попытался Билл ― Эдди сомкнул губы, прихватывая кончик и виновато вздёргивая ресницы.       ― Вооб-бще-то все вз-взрослые с язык-ком целуются, Эдди.       ― Мы же не педики, ― насмешливо передразнил тот.       Билл поглядел, склонив голову, ― так строго, как только мог, лишь бы в этом (раз)убедиться. Эдди ― с лёгким вызовом в полумраке пропахшего то ли едкой соляркой, то ли сажей открытого гаража. Он поёжился, покосившись на улицу, ― будто Билл предложил броситься под дождь и студить ноги, пока в кедах не начнёт пошло хлюпать.       Биллова пристального взгляда правда смутился. Глаза у Эдди распахнутые, круглые, поблёскивающие ― как пятицентовики. Он судорожно выдохнул ― и Билл автоматически бросил взор на выпуклость в кармане его шорт ― с боязнью, что придётся тащить оттуда ингалятор.       ― Ты чистишь язык вместе с зубами, Билли? ― наконец решился ― а сколько времени на это ушло ― спросить он.       Билл сдержал смешок ― боже, неужели можно было ожидать чего-то другого.       ― А-ага. Два раз-за в день, ма-алыш, ― отрапортовал он ― Эдди будто застеснялся обращения, брошенного расслабленным тоном. ― Я ведь т-тоже смотрел «У-у-ул-л…»       ― «Улицу Сезам», ― нетерпеливо ― впервые за долгое время ― подсказал Эдди. Чуть сморщил нос ― будто представляя, что настоящий поцелуй это нечто неприятное, сродни харчкам Бауэрса в спину.       А потом что-то шепнул самому себе бормотанием       ладно-гсподи-ладно       и кое-как у них получилось. Для поддержки ― словно могло что-то пойти не так ― он вцепился в Билловы плечи, правда. Билл знал: они настолько тощие, что впору бы его спасать, а не самому спасаться хрен знает от чего. Да Эдди, видно, что-то в них своё нашёл ― пальцами птичьи-боязливо огладил-потёр-надавил на жилистую поверхность.       Билл мазнул взглядом по вороту футболки с выгоревшим за лето принтом ― сколько раз повторять эддичка не сиди на солнце, ― на голых бёдрах заметил мурашки. И отчего-то ему интересно ― до дрожи на кончиках пальцев, ― рассыпаны ли они под шортами.       Он нерешительно-робко повёл ладонями по тощим загорелым ляжкам ― и наткнулся на ткань. Ладони у него раскалённее рамы Сильвера после дня на Кендускиге ― контраст с прохладой кожи Эдди. А ему впору бы и к Биллу прижаться ― его чуть ли не повело, когда Билловы большие пальцы застыли в опасной близости от паха. Повело так, что выдохнул опаляюще ртом возле его губ.       Эдди пах смесью из ингалятора. Недавно выплюнутой жвачкой ― ком её он прилепил под креслом на сеансе «Бездны» Кэмерона. Немного ― Cherryheads, которыми Бен угостил их после кинотеатра.       Билл, правда, думал не о его учащённом дыхании ― а о вкусе его языка и слюны, когда наклонился. Эдди дёрнул руками на его плечах ― но не остановил, а даже доверчиво-смущённо приоткрыл непослушный рот. И Билл поцеловал ― врезался почти губами в его, неумелые и с плёнкой высохшей слюны. Покусывать, как старшеклассники в туалете, не решился ― хватило этих глупых малолетних посасываний.       Эдди будто онемел ― от испуга, восторга, внезапности, да всего, блин, сразу, ― и не шевелящийся язык его похож на застывшую кашу. Правда, рот послушно открыл пошире ― хоть Билл и не знал, надо ли. Верхней губой он ощутил чужое горячее дыхание ― такое, что область меж ней и носом увлажнилась, как при простуде.       Губы у него совсем мягкие, сминающиеся под Билловыми ― и Эдди в итоге осмелился, не желая оставаться проигравшим ― вмял язык в Биллов так бойко, что начал ныть его корень у гортани, пока Билл пытался с ним бороться.       Внизу живота у него закололо сильнее, чем перед дрочкой ― ритуальной, помогающей заснуть. А что происходило с Эдди ― небось трогающим свой член только во время мытья дважды в день, ― Биллу оставалось только догадываться. При своей астме он задышал так, будто и нет её вовсе ― чисто, без хрипов-свистов, сладко для Билла, шумно в пустом гараже.       Кончиками пальцев ― ногтями лишь ― Билл невольно проник под его шорты. Кожа там чуть теплее, мурашек ― чуть меньше. Эдди неожиданно прижался крепче ― так, что Билл шумно вдохнул носом да почувствовал, как сердце захерачило в грудную клетку чуть ли не чаще дождевых капель о крышу. Внезапно ― так, что Билл едва не прикусил его язык.       Едва касаясь кожи ― даже если хотелось контакта плотнее, как под полотенцем на Кендускиге, ― Эдди ощупал его локти. Коснулся тонкими влажными пальцами шрама ― от запястья до предплечья ― на левой руке. Потормошил край рукава футболки ― которую Биллу неожиданно захотелось снять ― а это, блин, нормальное вообще желание?       Эдди нашёл на рукаве торчащую нитку ― ещё бы, конечно же она его подбесила ― и взволнованно принялся накручивать на указательный палец. Дёрнул даже Билла за рукав ― то ли оторвать нитку хотел, то ли навёртывал её до посинения.       Целовались мокро ― всё равно как слепые щенки облизывают друг другу носы. Размазывали по губам слюну ― общую, вязкую во ртах обоих. Медленно целовались, неумело, тягуче ― изредка даже стукаясь зубами и прикусывая мягкие ― как хлебный мякиш в молоке ― губы. И почему-то уверены ― Биллу самому от этого смешно, ― что руки надо куда-то пристроить ― ощупали-огладили-сжали-стиснули друг друга.       У Эдди плечи ― кажущиеся ещё более худыми под мешковатостью футболки. Билл захотел накрыть их ладонями даже ― словно тоже оберегая веснушки.       Он сбережёт их обязательно, вновь коснётся голой кожи. Да так, чтоб тело как током прошибло ― бамс! ― от поясницы до затылка.       И сейчас прошибло ― но слабее ― бум! ― когда Эдди нехотя отстранился с влажным чмоком. А к мокро-вульгарному этому звуку при поцелуе Билл почти даже привык ― а теперь будто оглох.       Эдди поверхностно задышал, глядя снизу вверх ― и Билла опять обволокло мальчишески-сладким его запахом. Другим совсем ― не как в те дни на Кендускиге. И не как тогда, когда пёр его на спине вдоль Пустоши ― пóтом солоновато-терпким и пустышкой из ингалятора.       Эдди кончиком указательного пальца коснулся вдруг своих поалевших губ с размытым контуром ― видно, как огладил нижнюю. На пальце ― вмятины полосами от нити на Билловой футболке. Глазами поблуждал, не глядя в лицо ― виноватый словно, оробевший вдруг, будто и не его язык уверенно напирал на чужой.       Билл совершенно не умел утешать. Да что там ― даже слова правильного найти. Касаться зато умел ― и уткнулся подбородком в висок Эдди, крепко сжав губы. У него на душе как-то особенно ― особенно влюблённо-восхитительно-возбуждённо-страшно.       Эдди порывисто ― но осторожно, не отнять этого всё-таки ― обнял его за шею ― и неуёмными ягодицами придвинулся к самому краю. Билл даже осознать не успел ― и руки на его талии хотя бы сцепить, ― потому что грохнул вдруг упавший разводной ключ, неловко сдвинутый бедром Эдди.       ― Да чё ж бл… ― Эдди не договорил, не посмотрел на Билла ― вздрогнул и уткнулся лбом в ключицы.       Захохотали оба ― звонке-звонче-звонче, ― пока мать Билла не окликнула их на обед.       Биллу бывало неуютно в своей комнате ― всё равно что зимой в остывшем за ноябрь доме включить вентилятор на полную катушку. Холодно ― как если бы распахнул настежь окно в студёный январь и пытался надышаться-надышаться-надышаться морозом.       Он сто раз пытался дочитать «Траву» Теппер, подаренную матерью на прошлое Рождество. Да не шла она ― пылилась на прикроватной тумбочке вместе с остальным барахл       м-мама это не ба-барахло эт-то вещи дж-джорджи       там гоночная коллекционная машинка, фигурка из набора Lego ― ох наш малыш в будущем станет великим архитектором верно? ― сложенный вчетверо носовой платок с героями «Утиных историй».       Билл иногда перебирал их. Разворачивал платок, на котором остались застывше-клейкие детские послепростудные сопли ― на голове Вилли, кажется, хрен разберёшь этих утят, ― плакать не хотел, но от онемения стиснутых губ начинал ― да так позорно, что не брезговал уткнуться в глумливо-безразличные утиные хари.       Иногда Билл даже боялся засыпать в своей спальне ― и вырубался на диване под дотошно-мыльные повторы «Всех моих детей» ― их, блин, даже мамаша Эдди не стала бы смотреть. И вздрагивал, когда за плечо настойчиво тормошил отец       господи билл ты на часы смотрел бегом в кровать не смотри эту бабскую срань       а потом вяло плёлся к себе и, проворно схватив сон за хвост, засыпал лицом в подушку.       Только наутро в комнате по-прежнему неуютно, сухо, тихо, безжизненно-пусто ― потому что Джорджи больше не прибегал, не успев почистить зубы, бороться на кровати и игриво заворачивать сонного Билла в одеяло.       С недавних пор Билл вдруг понял, чем пустоту эту заполнить.       Правда, никак не думал, что у них с Эдди дойдёт до вот этого вот ― краснея до сих пор от осознания, в каком глупом они положении, до жжения кончиков ушей.       Волосы в паху Эдди ещё даже не пробились ― да и не то чтобы Билл ожидал их увидеть, когда стянул с него шорты и боксеры, скрутившиеся на щиколотках. Глянул робко на белёсый член ― соврал бы конечно, если б сказал, что не сравнил со своим, ― и глаза отвёл.       Даже «Траву» внезапно от накрывшего мешком голову смущения дочитать захотелось.       ― Я немножко отстаю, ― глухо заметил Эдди, будто оправдываясь. Пальцами судорожно стиснул край футболки ― всё ж таки со стеснением и долей стыда, что распростёрся так перед Биллом на кровати.       ― А г-головой оп-пережаешь, ― справедливо-твёрдо ответил Билл.       у-у т-тя компас в г-голове эдди я с-серьёзно       Эдди попробовал улыбнуться ― натянуто вышло, будто за уголки губ кто потянул. Поводил по комнате глазами ― словно никогда её не видел, ― стараясь надвинуть низ растянутой футболки на член, ― глянул внимательно-пристально на Билла. Кивнул даже ― то ли сглотнул просто боязливо ― твоя, мол, очередь, Большой Билл, снимай давай штаны.       Билл даже не удивился бы, если б он привычно нахмурился да темнеющие при свете одного лишь абажура глаза сощурил. Не удивился бы, если б он стал обшаривать Биллову простынь ― и рассказывать про лишай-псориаз-экзе       Нет, не удивился бы. Только Эдди молчал ― поджал даже губы, будто в страхе обронить глупость. А Билл и сам как онемел ― окидывая-изучая взглядом его чуть сжавшееся неуклюжее тело.       Опомнился ― когда вдруг понял, что с самого себя взялся стягивать одежду ― судорожно, трясущимися руками с похолодевшими пальцами ― как перед нырком в жадную до нечистот Дерри Кендускиг.       Да что они, блин, могут, тупые малолетки, кроме как потереться членами, полизаться и разойтись по домам, ну и конечно ляпнуть ― слышишь ты тока никму не рассказывай ладн?       Билл и сам не знал. Догадывался только, пока скидывал футболку-шорты-боксеры ― блин а э-это чё н-надо прям в ж-жопу засажи       хос-спади большой билл ты чё тока вчера родился       Он только что осознал, что Эдди на него ни разу не посмотрел ― замер, глубоко и часто дышащий и до сих пор комкающий футболку. Слишком озабоченный тем, чтобы Билл не увидел под ней контуров приподнявшегося члена.       ― Билли, а-а ты знаешь… ну… ― Он неопределённо повёл плечом. Повернув голову к левому, потёрся, поморщившись, об него носом ― будто сдержав чих от волнения.       Да не знал Билл, блин, конечно не знал ― теоретически разве что. Но теоретически он и физику знал ― а быть каким-нибудь астронавтом не собирался.       А педиком ― да.       Едва Билл наклонился, Эдди сжался ещё больше. Ткнулся лбом в плечо ― пряча стыдливый румянец, затопивший веснушки, ― и Билл бережно обнял. Как мог, чёрт возьми, и обнял бы бережнее ― если б так не тряслись руки и не бýхало под рёбрами оголтелое сердце. Да Эдди всё равно, правда, умудрился расслабиться ― с выдохом, без замучившего его ингалятора. И ноги стеснительно развёл ― коленями едва коснувшись ― щекотно ― Билловых горячих бёдер.       ― Ну-ужен какой-нить к-крем. Или м-мазь, ― негромко сказал Билл.       Уже потом со стыдом догадался, что для Эдди ― стеснительно-робкого сейчас, не боящегося ничего Эдди ― это прозвучало так, будто он конфет предложил купить на оставшиеся после киносеанса деньги.       ― Зачем?       ― Ч-чтоб не было б-больно.       ― А у тя много знакомых педиков, Большой Билл? ― Эдди даже кивнул с вызовом, приподнявшись на локтях ― пока ласково улыбнувшийся Билл принялся рыться в прикроватной тумбе и разгребать своё барахло.       ― Ты.       Он даже нашёл старый презик в упаковке, который выиграл у Ричи в покер       на вот те гондон штоль       да не то чтобы он пригодился.       Да чёрт возьми, он бы с Биллова члена тупо слез.       ― А как же тот, что в зеркале, Билли? ― беззлобно поддел Эдди. Голос, правда, дрогнул ― Билл заметил. Фыркнул только в ответ ― но мазь наконец отрыл. Может, и не ту, которой гомики пользуются ― но от порезов и царапин вполне сойдёт.       Эдди стушевался, глянув на тюбик, и лёг обратно. Моргнул непонимающе, испуганно ― весёлость его испарилась, как по щелчку фокусника в шапито на День независимости. Но ноги послушно развёл ― когда Билл попросил.       И если б Билл спросил почему ― да потому что, блин, как Большому Биллу, который знает всё на свете ― даже как педикам трахаться, ― можно не довериться.       И в другой раз ― в другой, обязательно ― Билл залюбовался бы его угловато-худыми ногами, стопы которых обёрнуты в высокие посеревшие от частой стирки носки. Но сейчас сосредоточился ― не налажать бы. Меж ног и ягодиц у него горячо ― так, что Эдди негромко шикнул от холода Билловых пальцев, окунутых в мазь. Выдавил много ― столько, что промежность под поджавшейся мошонкой заблестела в полумраке, а пальцы несмело, но свободно заскользили поверх узкого отверстия.       Биллу даже головкой войти в него страшно. Ещё страшнее стало, когда прислушался к дыханию Эдди ― поверхностно-загнанному, будто от дружков Бауэрса мчался по Пустоши, частому, сипловатому.       Прислушался ― а у самого почти в такт.       ― Билл, а я ничё не подцеплю? ― боязливо спросил Эдди. ― Сиф там… или СПИД…       Только Билл безошибочно определял, когда он интересовался искренне. А сейчас ― вот так, сквозь непонятный ещё обоим трепет и волнение ― надуманно, по привычке, лишь бы отвлечься.       ― У-у меня нет с-сифа.       ― А СПИДа? ― Голос всё ещё безлюбопытствующий.       ― Тоже.       Эдди лишь судорожно кивнул. Поёрзал ― ложась поудобнее, ― удержался от того, чтобы лицо ладонями закрыть, подставился вновь ― весь, раскрытый, доверчивый ― Биллу. Жирными пятнами от мази покрылась простынь ― Билл свалит, когда принесёт матери в корзину для белья, на то, что мазал ушиб на ноге.       И будет кормить её этим ещё хер знает сколько раз.       Страшно-страшно-страшно Биллу, пока рука скользяще-быстро смазала член остатками мази. Ладонь жирно поблёскивающая ― будто кончил только что, ― и он сморщился, не скрывая отвращения. Не к себе, не тем более к боязливо замершему Эдди ― член у него совсем упал, но ему будто и наплевать. Да и Билл не собирался смеяться и потом припоминать это ― как, например, Ричи, у которого на школьном медосмотре встал на хорошенькую медсестру.       Билл даже догадываться не хотел, что последует за проникновением внутрь. Может, Эдди захрипит. А может, вскрикнет. Или вовсе захнычет-заплачет, уткнувшись в Биллову шею.       ― Я в-вытащу, ес-сли… ― Не договорил ― Эдди настойчиво зажал ладонью его надоедливо-заикающийся рот. От руки его слабо пахнуло эвкалиптом ― до этого он спасительно сжимал на всякий случай ингалятор.       Эдди качнул головой с закрытыми глазами ― не болтай, мол, давай уже за дело, не хер кота за яйца тянуть. По рукам его ― мурашки ― может, от слабого дуновения возле скользкой от мази задницы, когда Билл шевельнулся и пристроился меж его разведённых ног удобнее. Он видел, как крепкие мужики в порнухе закидывали ноги тёлок на плечи ― не смог бы так, конечно, да и не стал бы ― Эдди, блин, совсем другой случай.       Билл направил мягко ― и вошёл в узость не с первого раза, втиснулся даже, глупо открыв рот и слепо ― из-за вдруг показавшихся слёз ― посмотрев на Эдди. После его негромкого удивлённого вскрика, спрятанного в ладонях, замком зажавших губы. Глаза только видать ― округлённые, заслезившиеся от распирающе-саднящего чувства, облепленные мокрыми ресницами по контуру.       И пусть в нём хоть трижды охерительно тесно головке ― Билл ещё не понял, хорошо это или плохо, ― он наклонился. Эдди глухо что-то зашептал под ладонями у рта, зажмурившись, ― и на секунду Биллу показалось, что он помоли       господь обязательно накажет этих голубых эддичка уж поверь мне на слово       да и Билл почти не ошибся.       боже-боже-боже господи охереть биииилл       Нутро у него слишком скользкое от обилия мази ― и Билл неуверенно толкнул бёдрами чуть глубже. Эдди со всех сторон стиснул гладко-горячо-узко ― так, что и назад будто не податься ― всё равно что вокруг члена плотно сжать кулак и продолжать сдавливать пальцы.       Но Биллу хорошо ― хрен сравнишь конечно с дрочкой, ― хорошо до того, что от себя он услышал хриплый полустон ― а хотелось бы от Эдди.       Он лишь негромко попискивал ― зажимая рот ладонью до того, что вокруг неё на коже забелел ореол. Зажмурился, глупый, ― крепко так, что сырых ресниц не видать. Биллу себя не слышно, когда он прижался к горящему его уху ― так шумно и часто дышал Эдди.       псмотри н-на мен-ня псмотри с-слышишь э-эдди       успокаивающе-утешительно вшептал в ухо ― горячо, так, что самому пересохшие губы обожгло, ― и Эдди отнял руку от лица. Голову повернул, посмотрел даже ― сжавшись пульсацией на Билловом члене, когда взгляды их встретились. Склеры у него порозовевше-воспалённые ― от слёз.       Только, блин, таким вот красивым ― чуть взмокшим, с волосами взъерошенными, блядски раскрасневшимися от трения о ладонь губами, в задравшейся футболке детски-синего цвета ― Эдди Билл ни разу не видал ― от чувств-ощущений-эмоций даже почти задохнулся.       И взялся вдруг целовать его куда придётся ― в веснушчатые щёки-нос-лоб-веки-брови-подбородок-губы ― слюна у него солоновато-вязкая от хныканья. И Эдди отвечал как мог ― подрагивая и ногтями скользяще хватаясь за Билловы плечи-лопатки-спину, сжимаясь и пытаясь расслабиться с глухим шипением ― постанывая даже хрипло-учащённо.       И в какой-то очень быстрый момент Билл привык к этой тесноте и трению о его живот своим ― двигаясь чуть увереннее, принявшись аккуратно в него долбиться. А о большем просто пока не догадывался ― чтоб кончить, как ни разу за все годы стыдливо-подростковой дрочки, хватило шёпота Эдди в ухо ― подначивающего даже, еле слышного, неразличи       бил-ли я ща блин хах-ха не могу       ох, блядь, как он сжался       У Билла в глазах зарябило ― и бёдра задрожали, пока головкой он вталкивал сперму куда-то внутрь ― почти нехотя после первой струи. Устало опустившись на Эдди, низом живота почувствовал липкую остывающую влагу ― а он-то когда успел во вкус войти.       Дыхание у них частое-частое, в грудь Биллу напротив задубасило сердце Эдди. Он почти небрежно убрал мокрую завившуюся прядь со своего лба ― и обхватил ладонями Биллово лицо ― щёки облепили кончики пальцев, обдав приятной прохладой.       ― Ну терь… скжи мне чё-нить охренительное, после того как чуть не порвал жопу… а, Большой Билл, ― почти ласково попросил он. Голову вбок немного склонил, выдохнул носом выжидающе.       ― Ну… У т-тя н-ноги красивые. Ч-честно, ― растерянно признался Билл.       Эдди улыбнулся. Усмехнулся потом. Захохотал, не пряча вспыхнувше-счастливых глаз, и отвернул голову вбок. Смеялся под Биллом так, что сил не осталось ― и задышал тяжелее-глубже.       И, блин, не только ведь ноги у Эдди хороши, серьёзно.