Дорамная солянка

Эллисон стоит у него за спиной, сжимая в руках топор, и Хёнсу понятия не имеет, собирается ли она подстраховать его, или же срубить ему голову с плеч. В Зеленом Доме монстры прячутся едва ли не за каждым углом, и Хёнсу — так уж вышло, — один из них. Он пока не отрастил себе вторую голову или дополнительную пару рук, не обзавелся шипастым хвостом или дьявольской зубастой пастью, но черная муть каждый раз заволакивает ему глаза, стоит лишь в очередной раз рискнуть собой и… Умереть. Да, Хёнсу умирал снова и снова, выходя на охоту для небольшой группы спасшихся и пока выживших, которая не гнала его прочь то ли из животного страха, то ли ради собственной выгоды. Это не человечность, нет — Хёнсу читал страх и отвращение в чужих глазах, но жалости для него там не было. Ничего нового, он привык — его жизнь не особенно изменилась после того, как мир за пределами Дома заполнили монстры. Ча Хёнсу все еще был изгоем, только теперь он обрел еще и что-то вроде бессмертия. Временного или нет, он не знал — да и никто не знал, пожалуй. Этот Золотой Час, как назвали период неуязвимости у зараженных по радио, которое уже несколько дней как смолкло окончательно, у Хёнсу длился уже неделю… Или больше? Он не знал, потому что потерял счет времени. Да и имело ли для него теперь значение время? Он просто делал то, что должен был делать — помогал выжить тем, кто не был так же неуязвим, как он сам. Иногда его за это неплохо кормили. Иногда просто запирали в отдельной каморке, даже не бросив вслед скупых слов благодарности. Почему Хёнсу не ушел? Да потому что ему некуда было идти. Монстры так же считали его чужаком, как и люди — но люди пока хотя бы не пытались убить. Монстры же пытались, и уже даже убивали несколько раз. Возвращаясь с того света, из липкого плена черноты, оседающей потом в его глазах, Хёнсу думал лишь об одном — когда его жизнь наконец оборвется по-настоящему, пусть вечность будет просто пустым и холодным забытьем, где ему не будут чудиться образы демонов и их голоса, сводящие с ума… Эллисон Арджент и ее топор появились в их маленькой общине не сразу. Хёнсу уже был официальным добытчиком, которого все сторонились и презирали, но без которого не выжили бы — и его каждый раз запирали на ночь отдельно, старательно подчеркивая его обособленность. Он был опасен и его следовало содержать отдельно, как дикого зверя… Эллисон спрыгнула в его импровизированную темницу, выбив ногами вентиляционный люк: она спустилась откуда-то сверху. Едва оказавшись на полу, она выставила перед собой топор, до этого закрепленный перевязью у нее на спине, и наставила его на замершего в углу Хёнсу, который пытался поспать перед очередной вылазкой на верхние этажи, где бродили чудовища, жаждущие крови. Он не испугался, конечно. Он даже не удивился появлению незнакомки — мир теперь был таким безумным, что ожидать можно было чего угодно. — Ты болен? — вот что спросила она первым делом, отрывисто и тихо. Хёнсу чуть шелохнулся, чтобы выползти из тени и дать ей увидеть свои залитые чернильной тьмой глаза — и белки, и радужку. Когда он оставался один, демон устраивался поуютнее в его голове и пытался захватить контроль — пока без особых успехов. Но все же… Девушка с топором сочла его ответ исчерпывающим. — Почему ты сидишь здесь так спокойно и не пытаешься вырваться? — она не отпрянула, не дрогнула сама, как не дрогнул и ее голос. — Потому что я не хочу причинять никому вреда, — едва слышно прошелестел Хёнсу, и звук собственного голоса показался ему чужим и надтреснутым. Он так давно не говорил ни с кем… Так давно никто ни о чем его не спрашивал и не ждал его ответов. Именно благодаря Эллисон все изменилось. С ее появлением охота стала не обязанностью лишь одного Хёнсу. Она была той, кто шел с ним: брала свой топор и уверенным шагом двигалась следом, страхуя его. Санук присоединился к ним через несколько дней, вооружившись копьем: преступник и прежде совершал вылазки в Дом, но они были строго одиночными и ни с кем не согласовывались. Теперь же их стало трое, и они защищали друг друга: Хёнсу, Эллисон и Санук. Монстр, девчонка с топором и преступник. Команда. Эллисон первой заговорила о том, что запирать Хёнсу, как зверя, после того что он делает для всех — это жестоко. Эллисон первой попыталась обработать его раны. Эллисон же и заявила, что если Хёнсу не позволят выйти из его клетки, то и она станет проводить время вне охоты как пленница. Санук какое-то время никак на все это не реагировал, а затем просто взял и сломал все замки и крепления для запоров на двери каморки, где запирали прежде Хёнсу. — Ты не чудовище, Хёнсу, — сказала ему Эллисон тогда. — Ты — новый герой в эти мрачные времена. Если бы не ты, все здесь были бы уже давно мертвы. Хёнсу ничего не ответил ей, лишь отвел взгляд — он героем себя не считал, не привык. Но когда они в очередной раз вышли вместе на охоту, то тихо попросил Эллисон: — Если я все же изменюсь… И если стану монстром… — Не волнуйся, я позабочусь об этом и не дам тебе стать заложником тьмы, — серьезно взглянула на него Эллисон. — Ты заслужил право быть свободным, Хёнсу. Каждый заслуживает этого. И теперь, когда Эллисон стояла у него за спиной, Хёнсу никогда не знал точно, что она сделает — ударит врага, или ударит его. Демон в последнее время почти не оставлял его в покое, и она знала об этом. Знала, и готова была в любой момент уничтожить демона. Странно, но Хёнсу успокаивало это знание: что она убьет его, не колеблясь. Он доверял Эллисон, и это было его личное маленькое чудо — в мире, который рухнул, Ча Хёнсу вновь обрел веру в людей и в то, что он может быть для кого-то важен, даже будучи в шаге от того, чтобы стать монстром.