Прошлое из осколков

Шрамы на теле, заметные в течении жизни зачастую создают большую проблему. Особенно, если ты девушка, молодая, красивая, у которой впереди вся жизнь. Но даже они являются не самой большой бедой, сравнительно с теми шрамами, что остаются на душе. Вот уже целый месяц Асока Тано мужественно старалась не замечать и тех и других и честно пыталась жить так, словно их нет. Но не получалось, никак, ни с помощью никакой из Сил. Каждое утро просыпалась она и глядя на себя в зеркало вспоминала одну сцену, жестокую и непоправимую, навеки разделившую жизнь тогруты на До и После. Казалось, даже само лицо, одно из немногих мест её тела, сохранившееся неизменным, хранило на себе невидимые следы пережитого ужаса, таившиеся в глубине больших, а в следствии худобы, ещё более огромных голубых глаз. А когда она снимала ночную пижаму и ещё не надела форму, сцена представала пред взором с ещё более пугающей отчётливостью. Этому способствовали длинные красные и коричневые рубцы, протянувшиеся по всей спине Асоки, поднимаясь от поясницы к плечам, спускаясь на ягодицы и бёдра. Самые толстые и уродливые были у поясницы и бёдер, возле лопаток же истончались и делались немного бледнее, но все они на ощупь были одинаково шершавы и каждый из них одинаково болел в душе. Из-за того, кто нанёс их ей почти два месяца назад... Тогрута в очередной раз за сегодняшнее утро почувствовала приближение слез и не выдержав, отошла от зеркала, успев заметить прозрачную каплю, спускавшуюся по щеке. Она вообще сделалась очень нервной и часто плакала теперь, иногда без причины. Причина на самом деле была, не нынешняя только, она пряталась в недалёком прошлом. Тогда, когда на одной из миссий со своим учителем, она по неопытности совершила роковую ошибку, из-за которой погиб целый батальон клонов и, что ещё страшнее, сенатор Падме Амидала. Близкая подруга Асоки и любимая жена её учителя, а Магистр Кеноби получил серьёзное ранение и едва не лишился ноги. Его она теперь и мысленно по имени не называет. Месяц не называла, А сейчас вдруг попробовала, в мыслях, но не смогла, едва произнеся «Энакин», тогрута упала на кровать и закрыв лицо подушкой залилась рвущими душу слезами. Ведь вместе с этим именем всплыло и то, что он сделал, когда узнал о том, кто виноват в провале миссии и смерти этих людей. Ужасно. Нет, раньше было тоже не идеально, учитель и прежде относился к ней как к навязанной отвественности и особо тёплых чувств не питал. Но в тот вечер... Началось с того, что ещё на входе в комнату, он толкнул её на пол и несколько раз ударил, а один пнул сапогом. Потом принёс кнут и начал жестоко избивать. Но хуже всего стало когда Энакин привязал её к кровати и на протяжении долгих дней продолжал это избиение. При этом держал на хлебе и воде, не отвязывая даже на ночь. Неизвестно, что было бы потом, не приди к ним однажды в комнату Оби-Ван. Он только, что выписался из медкорпуса и, хотя, ещё немного хромал, чувствовал себя уже неплохо и пришёл в ужас от того, что сотворил бывший ученик. Ужас при виде истощённой, окровавленной Асоки, прикованной к кровати, а рядом, на тумбочке, стояли стакан воды и засохший хлеб. И на вопрос Оби-Вана о том, зачем он это сделал, Скайуокер ответил: «Она это заслужила». Кеноби тогда в ответ обозвал его монстром и совершил единственно возможный и верный поступок, он забрал Асоку от него и спешно доставил к медикам. Тогрута была в очень плохом состоянии, раны глубокие и запущенные, психика совершенно сломлена и подавлена. Она не отпускала от себя Магистра, держа за руку во время посещений и слёзно просила не оставлять её. Кеноби пожалел Асоку и пообещал, что не бросит, а напротив, сделает своей ученицей. И обещание своё сдержал, едва Тано вышла из медкорпуса, с глубокими шрамами от кнута и психологической травмой, как Оби-Ван перенёс её вещи в свою комнату и заявил Совету, что она теперь его ученица. Магистры не возражали, они знали о том, что случилось и пошли навстречу уважаемому коллеге. Так Асока получила нового учителя и возможность продолжить службу в Ордене, начав её с чистого лица. Что она и сделала, стараясь изо всех сил оправдать доверие нового наставника и показывала, что ему не за что её ругать. Кеноби и не собирался, пытаясь со своей стороны показать Тано, что она не должна его бояться, что он не обидит и не причинит ей зла. Но всё равно прежней собой Асока уже не стала. Не было в ней почти ничего больше от той весёлой, жизнерадостной девчонки, сильнее всего любившей поболтать и острые ощущения. Проведя много дней в тяжёлых истязаниях при почти не проходящей боли, Тано превратилась теперь в запуганное, болезненно робкое существо, нервное и молчаливое. При каждом грубом окрике тогрута сразу же бледнела и заливалась слезами такого искреннего горя, что даже у Мастера Йоды сердце заходилось от чувства вины. И постоянно спрашивала у окружающих, не сердятся ли они на неё. Услышав же на это нет, едва ли не бросалась к ним с поцелуями. А уж плакала она и вовсе почти каждый день. Часто даже и ночью. Со временем эти чувства как-то немного утихли и Тано начала вести себя более менее адекватно, однако по-прежнему оставалась болезненно чувствительной и Кеноби приходилось проявлять максимум деликатности с новой ученицей. И лишний раз не напоминать ей о том, что она пережила, а так же ни под каким предлогом не допускать её встреч с бывшим учителем. Энакина не исключили из Ордена, хотя и узнали о том, что он сделал. Видимо, подумали, что это не повод терять настолько талантливого адепта, а возможно просто не поверили в возможность подобного. Но видно не все, поскольку доверять Скайуокеру стали значительно меньше и куда менее охотно общались с ним, это при том, что друзей у Энакина и раньше было немного. Сейчас и вовсе один остался — бутылка, в компании с которой его часто можно было теперь увидеть. Но этого Асока не знала, ведь завидев даже случайно рослую фигуру прежнего наставника, Тано старалась незаметно ускользнуть, дабы не встретиться с ним, а если же он всё-таки успевал заметить Тано, девушка сразу же обращалась в бегство, либо пряталась за спиной Оби-Вана, который уводил её в комнату и подолгу успокаивал, обнимая и прижимая к своему плечу. Тогрута вцеплялась в него мертвой хваткой, не в силах разжать сведённых судорогой пальцев, и пропитывая слезами робу Мастера, отчаянно шептала: — Не бросайте меня, не отдавайте. Кеноби гладил её по спине и самым ласковым голосом, на который он только был способен, убеждал сломленную душу: — Не оставлю, не брошу, ты всегда будешь со мной, я никому не отдам тебя, клянусь, умирать буду, а не оставлю тебя одну. Асока верила и согреваясь теплом доброго, любящего её человека, на время забывала о своих бедах, а Оби-Ван просто относил Тано в её кровать и уложив, сидел с ней рядом, пока девушка не засыпала, от всей души в такие моменты желая Энакину пережить всё то, же самое, только в десять раз хуже, так, чтобы он месяц не встал с кровати, а потом остался уродом и калекой. Кто знал, что это было, просто порыв или искреннее желание, которое в момент порыва как раз и является таковым, но если бы это сбылось, то вовсе не факт, понравилось бы это Кеноби или привело его в ужас. Но тогда ни он, ни Асока об этом не думали. Ей просто было плохо, а он просто утешал её, как мог и насколько умел, взяв себе за правило защищать и оберегать эту девушку, не позволяя боли снова вернуться в её жизнь. И раз за разом Асока стала убеждаться в том, что плохое позади и рядом с ней тот, кто не обидит сам и не даст этого сделать и другим, она даже начала понемногу улыбаться и радоваться жизни. Но так было пока нечасто и большую часть времени Тано была ещё подавленной и запуганной, а сам вид Энакина приводил её в жестокую депрессию, вызывая панический страх. Этим же утром Тано Скайуокера не видела, причиной нынешних слез был совсем даже не он, а то сновидение, что пришло к ней минувшей ночью. Яркое и подробно-отчетливое, такое, как никогда раньше и главным героем в нем был Мастер Кеноби. И главной жертвой являлся тоже он. Сон опустошал душу, вновь заставляя ощущать чувство ненужности и безысходности, то самое, когда ты один против всего мира, когда нет никого, чтобы помог и заступился. Когда пустота и холод становятся царями твоей души. Когда вас снова двое, ты и твоя боль. Слезы продолжали капать в подушку, сливаясь с узором на ней, а душа поворачивалась внутри, поднимая со дна давно уже зажившую боль. Снова появлялись плохие мысли, которые никак не получается отогнать. Так бывало прежде, и так будет до тех пор, пока в комнату не придёт другой, тот, кто заберёт с собой часть этой боли. Тот, от одного появления которого на сердце становится светлее. Тот, кого Асока звала Тихий ангел.