***
2003 год. Октябрь.
Оставалось несколько минут перед выходом на сцену. Вадим наблюдал за тем, как брат расхаживал туда-сюда, балансируя по узким коричневатым дощечкам, которые формировали неровный пол их совместной гримёрки. На светлом столике стояли два стандартных гранёных стакана, которые до сих пор хранили терпкий, в то же время манящий, слегка сладкий аромат, однако они скоротечно опустели, избавились от бордовой жидкости, которая перетекла сквозь напряжённое горло, орошая или незримо поражая нежные ткани внутренних органов. Живой сосуд мог не выдержать однажды, просто треснуть, как прозрачная стеклянная банка, лопнуть от нагрева. Был такой старинный народный способ проверки уровня трезвости или опьянения — если человек вполне способен пройти по одной доске, ни разу не упав, не согнув туловище и совсем не сильно пошатнувшись, не ступив мимо, то он признавался трезвым и способным здраво мыслить в тот момент, полноценно отвечать за любые свои действия. Конечно, в таком методе была вероятная доля погрешности, из-за особенностей спортивных тренировок индивидуального организма, здоровья каждого, из-за нарушения или устойчивости координации, но на данные аспекты мало кто обращал, тратил весомую часть должного внимания. Лишь предположительно определяя, для забавы. Видимо, ему удалось пройти весьма успешно, хоть и присутствует изрядная доля алкоголя, сей неоспоримый факт его лихо повеселил, исказив уголки рта, расширив зрачки, разжигая бесовской пляс внутри, а снаружи сохраняя определённое спокойствие. Однако Вадим видел истинное, тем более и сам находился сейчас в подобном изменении. Глеб мог разрядиться, отрешиться от настолько некстати сковывающей стеснительности, от депрессивной вязкой думы, от бренности бытия, лишь на краткий, недолгий промежуток, казаться энергичным, готовым бушевать, готовым к единению с общественностью, а потом опять уединиться, впасть в прострацию, потеряться в пространстве, ощутить уют в собственных фантазиях. Ведь он слишком точно изучил то, какими могут быть элементы земного окружения: жестокими, жадными, нетактичными, эгоистичными, навязывающими ограничения. В какие-то моменты уже стал ждать подобного заранее, искать некий подвох или вовсе отказывать в попытке сближения, чтобы исключить очередную возможную боль. Незримые увечья даже гораздо сильнее болят, дольше заживают, а шрамы и не сходят до конца, сросшиеся заново кости ноют в непогоду, изредка напоминая о переломах, о себе, о былом, доставляя дискомфорт. Но он не жалеет о том, что было, благодаря событиям и принятым или вынужденным решениям, теперь стал сформирован именно таким образом, никак не смог бы иначе, наверное. Он и сам не раз ломал что-то в себе, без применения обезболивающих препаратов. Даже отчасти испытывая извращенное удовольствие, хотелось продлить или усилить испытываемый эффект, заглушая инстинкт самосохранения, обостряя, доводя до грани чувства. А сейчас сквозит хрупкость... Он прекратил движение, застыл на месте, словно тонкая корочка на луже. Кажется, снова непреодолимо смущается, растерянно взрирает по сторонам, прислушивается, так как из зала за кулисы пронырливо доносились возгласы, свист, аплодисменты, призывы к скорейшему выходу. Искренняя поддержка приятна, конечно, но не должна стать навязчивой. Вадим наблюдал за переменчивой реакцией родственника, встав со стула, направился прямо к нему. Тот настороженно устремил внимательный взгляд на вставшего, безмолвно выражая желание задержаться подольше здесь. Брат яро желал отвлечь того как-то, хотя бы внезапным поцелуем в щеку, но оказалось, что так непросто искоренить насущное волнение. — Ещё чуть-чуть и выходим, — старший пытался звучать бодро, встав излишне близко, хотя их такое расстояние не смущало, не вызывало негатива, наоборот, привыкли с самого детства иметь зрительный и тактильный контакт, проникали в личное пространство друг друга, ища что-то общее, точки пересечения. Им было комфортно ощущать взаимную близость и заботу, хотя в некоторые моменты это приобретало довольно неудержимые мотивы. Слегка задел, перебирая пальцами, рыжие мощные волосы, которые выглядели, как несоразмерные упругие спирали. У самого были на несколько сантиметров длиннее, уложенные крупными объемными волнами, чёрные локоны. Такой вид стрижек не всегда был удобным. Приходилось иногда отчаянно обливаться водой, прямо при нахождении на сцене, из питьевых бутылок, наполненных прозрачной жидкостью, чтобы умерить нестерпимый жар тел и глав, что возникал из-за непрекращающейся активности. Из-за визави возникло желание заглянуть глубже в глаза. Серо-голубое небо, которое содержал в себе Глеб, манило улететь куда-нибудь подальше, неважно куда, лишь бы не оставаться здесь. Лечь на пуховое облако, зарыться в него, заснуть, видеть сны, оградиться, чтобы никто не потревожил. Младший чуть отстранился, как-то нервно кивнул, сглотнув, низко нагнулся, решив проверить затянутые шнурки на мощных тёмных кожаных ботинках. Всё было в порядке. Разогнувшись, выпрямился во весь рост, одернул собственную широкую красную кофту. Кажется, эта рутина слегка успокаивает его, чему находящийся рядом наблюдающий был явно рад. — Милый, тебе так идёт насыщенный красный! — от души улыбаясь, певец сделал комплимент своему коллеге, чтобы разрядить обстановку. Неизвестно, про что же именно отметил; то ли про шевелюру, то ли про комплект одежды, то ли про гитару. Скорее всего, про всё сразу, так как все входили в состав цельного, недюженно впечатляющего образа. — Символично, ведь мы неразделимы, как огонь и уголь или зола, — подхватил собеседник, проводя аналогию с чёрным и алым, в которых ныне совершили облачения. Вот и Андрей показался в дверном приёме, вынырнув из соседней гримёрки, призывая к началу представления. Троица отправилась на встречу с нетерпеливо ожидающими поклонниками, словно на растерзание, впрочем, в хорошем смысле этого слова, развлекательном, хотя временами выходящим из-под контроля.***
После концерта.
Спустя 2 часа, за которые возникло невероятное единение с залом, исходящее прямо изнутри, из недр сознания и сердец; формировалось умелыми руками, касаясь натянутых струн и грифов, палочками барабанных бочек и тарелок, ногами педалей, также прекрасно и ритмично дополняясь запрограмированной клавишной партией, поскольку никем не могли заменить Сашу. Не могли предать светлую память о близком и значимом человеке, который покинул этот бренный и давящий мир, ушёл в другой, более изящный и увлекательный, подходящий для творческих натур, наверное. Пронизывающая энергия разносилась вместе с музыкой, попадая прямо в уши слушателям или ударяясь о стенки помещения, наполняя его тайным смыслом, разнообразными эмоциями, историями, которые группа могла рассказать мелодией, движениями, не только словами. Ослепляло изменчивыми яркими прожекторами, что становилось практически не разобрать, где и кто сейчас находится, казалось, что попадали в совсем другое место, проводили там определённые мгновения. Зрители были очень благодарны за такое волшебство; хлопали, махали, прыгали, пускались в пляс. Но это не могло длиться вечно, конечно, наступил конец. Тишина охватила всех, пришлось вернуться к обыденным делам и обязанностям, храня в памяти этот вечер. Музыканты завалились в гримёрку. Сплошной грудой шумно рухнули на ненадёжные стулья, расположенные неподалеку друг от друга, отчего те пошатнулись. Вадим засмотрелся на брата, сбитое дыхание выдавало общую усталость, ещё не прошёл рок-н-ролльный драйв, адреналин струил по венам, однако сей факт вовсе не мешал, даже добавлял нечто особое в видение. Пот стекал по горячей коже, цепляясь и пронизывая насквозь ткань; спутанные курчавые волосы стали влажными, что придавало некой дикости и неряшливости. Таким видел не раз и не два, а множество, но в этот раз что-то иначе, переклинило, пробудило инстинкты. Внутри разразилась дилемма. С одной стороны, хотелось разорвать эту красную безмерную кофту, которая выглядела, как опознавательный и предупреждающий сигнал, побуждая к действию, так же стоило поступить со штанами, чтобы избавиться от излишнего, с другой — он понимал, что такое желание какое-то зверское, неподобающее, да и напугать не хотел, конечно. Вот только сам пугался того, что мог сделать после того, как бы разорвал одежду... Стекающая капля пота по родному виску уязвила, не давала шанса восстановить обычные мысли, вызывая в собственной голове какие-то необычные картинки. — Вадь, что с тобой? Или со мной что-то? Почему так долго смотришь на меня, не отрываясь? — голос нарушил возникший ступор. — Нет, с тобой всё хорошо, а вот со мной... — Вадим не знал, как деликатно объяснить, поэтому решил ничего и не объяснять досконально. — Не беспокойся, просто устал. Самойлов-младший привстал со своего сидения, потянулся к частичке своей семьи, заключая в ободряющее объятие. Жаль, что Вадик не смог ощутить этого искреннего порыва ободрения, наоборот, прикосновение вызвало раздражение и напряжение, распаляя неутихшие неоднозначные чувства. Поэтому почувствовал небольшое облегчение, когда брат вернулся на положенное место, покинув опасную грань. Старший взял со столешницы пачку, в которой оставалось несколько коротких трубочек, плотно набитых табаком и ещё неизвестно чем. Зажигалка извергла характерный звук при резком нажатии, за которым последовало миниатюрное пламя. Приставив кончик, тот оживился. Хозяин затянулся, долго не выпуская изнутри ничего, затем, образуясь меж раскрытых пышных губ, показался дым, уходящий в пространство. Сладковатый и бесконечно въедающийся в окружение запах вишни наполнил комнату, наполнил его самого. Глеб украдкой поглядывал на курящего, так как яро почувствовал, что тот ему не решился сказать всю правду. Не собирался выпытать, безусловно, но более встревожился, заметив мутные красные разводы, оставшиеся на пачке сигарет, напоминающие о крови. — Вадь, ты поранил руку, что ли? Давай проверим, мало ли, надо обработать и перевязать, — бережно спросил он родственника. Певец перенаправил сигарету в другую руку, освободив ту, что была окрашена. Показал спросившему. — Уже привык, скоро затянется, не надо ничего, —жаждал заверить в ненадобности оказания какой-либо помощи. — Мама бы возразила тебе, у неё иное мнение о здоровье, но твоё тело — твоё дело, конечно, — весьма погрустнев, сказал брат. Вскоре тоже занялся своим делом. Встал, так как пора бы уже переодеться. Сняв верхнюю часть комплекта, оглянувшись, уловил в зеркале то, как спутник одержимо наблюдал за его отражением. В карих глазах что-то мелькнуло, по цвету оранжево-жёлтое, словно подвижный огонь, и это вовсе не являлось метафорой, не являлось иллюзией из-за неравномерного освещения. Нет, это было по-настоящему. Сидящий прикрыл веки на несколько секунд, когда распахнул, то там ничего уже не оказалось огненного. Младший покачал головой, ссылаясь на то, что показалось просто. Отвернулся, роясь в объемной сумке, словно норе, отправившись на поиски сменной одежды. Конечно, он не мог знать, что это мистическое явление видел и сам обладатель этих самых глаз. — Глеб, не надо прятаться, ты же красивый для меня, — вдруг раздалось позади. Цепкая мужская пятерня легла на беззащитное плечо, сжав крепко, весьма неожиданно, отчего по всему телу волнами прошла мелкая дрожь. Прекратил поиски, замерев, раздумывая о дальнейших событиях, которые могут последовать. Странно, даже не было слышно, как кто-то подошёл. Голос принадлежит Вадиму, это точно можно определить, но сквозит такой незнакомый холод и напор, другая направленность, навязчивый комплимент прозвучал, будто собирался совершить соблазнение, которому нельзя отказать, иначе будет жестче. От осознания сего факта становилось невероятно жутко. — Вадик, ты ведь красивее, всегда пользовался большим спросом у девушек, чем я, — пытался уверенно ответить поэт, напоминая о том, кто же из них главный похититель бесчисленного количества сердец. — Речь не о тех девицах сейчас идёт, а только о нас двоих, о нашей особенной связи, — гнул свою линию собеседник. Глеб внезапно обернулся, отчего чужая рука упала с обнаженного плеча, рухнув в пустоту, рассекая, заряженный чем-то электрическим, загустевший воздух. Заглянув, обнаружил, что глаза снова пылали. Огонь никуда не исчезал, не менял скорости, не становился статичным изображением. И не зря говорят, что можно смотреть на пламя вечно. Ему хотелось поступить именно так, но понимал, что не нужно. Нужно противостоять, освободить от этих чар не только себя, заодно и проводника. — Вадик, если это какая-то нелепая шутка, то совсем уже не смешно! Хотя я и люблю что-то неординарное, но не стоит перегибать палку. Черти поиграть не откажутся с нами, но цена может быть высока. Пожалуйста, прекрати это, блин! Я хочу говорить с тобой, а не с кем-то из низов, — нервно огласил просьбу младший. И просьба подействовала. Огонь погас, Вадиму вернулся привычный любимый оттенок глаз. Только мужчина казался немного потерянным и озирал обстановку вокруг настолько отрешенно, словно отсутствовал какое-то время. — Ты как? — обеспокоенность никак не покидала брата. — Голова невыносимо раскалывается почему-то, — признался тот. — Вроде бы температуры нет высокой, — Глеб приложил свою руку к родному лбу, сделав данный вывод. — Мигрень разразилась. Вадик кивнул в знак согласия, перехватив руку младшего, убрав ото лба, опустил на удобное положение, сжал крепко, словно не хотел отпускать. — Я не помню прошедшие минуты, если тебе что-то сделал обидное или пугающее, то я не хотел... — начал извиняться мужчина. — Не извиняйся, я понимаю! — прервал его собеседник. Глеб проверил для насущной достоверности и отметил, что всё-таки у родственника очень выразительный и мягкий взгляд. И пожелал, чтобы оставался таким, не менялся больше.***
Произошёл загадочный инцидент, о котором почти никто из присутствующих на концерте не догадывался, кроме одного человека. Когда исполняли "Чёрную луну", то старший из Самойловых сильно порезал палец о струну, ненароком вызвав неприятные ощущения, но смело продолжил играть, ведь оставалось ещё несколько композиций. Кровь немного измазала гитару, сплетаясь с произведёнными аккордами, с поэтическими текстами, которые давно изложил Глеб, повторяя теперь. Вся эта ситуация производила необычайное впечатление на Вадима. Показалось, что заключили в тот миг какой-то мистический контракт с кем-то неведомым и могущественным.***
2003 год. 5 ноября.
Небо затянули плотные дождевые тучи, которые периодически источали влагу. Было пасмурно, ветер приводил голые ветви деревьев в движение. Вадим приехал на своей машине за спутницей, с которой познакомился полторы недели назад. Девушка сразу сразила его своей привлекательной внешностью, да и внутренний мир оказался широк, имела разносторонние знания, но до сих пор продолжала собственное развитие; также отличалась искренностью, способностью соединять некие противоречия воедино. Поднявшись на необходимый этаж, позвонил, дверь быстро распахнулась, впуская гостя. Взаимное приветствие продолжилось бурным диалогом. — Тебе удивительно идёт красный цвет! — оглядев платье, так выгодно подчеркивающее округлые женственные формы, пышную грудь и попу, выразил своё восхищение. — Как твоему брату? — храбро задала щекотливый вопрос хозяйка, подняв брови. — Почему о нём внезапно так вспомнила сейчас? — в голосе сквозила долька недоумения. — Вадик, это не я. Ведь это ты о нём вспоминать стал слишком часто. Ты положил начало этой странной игре... — девушка замялась, чуть поразмыслив, как можно объяснить позицию вполне точно и тактично, чтобы не обидеть. — Или не игре, а сумасшествию, я не знаю, как можно правильно назвать. Меня с ним сравниваешь постоянно, пытаешься найти его особые черты, привычки, какие-то иные частички, отголоски во мне, хотя не должен... — Наташ, я не должен, конечно, но... — Вот опять какие-то оправдания! Мне вовсе не нужно их слышать, просто признайся, пожалуйста, что у тебя есть своеобразная нездоровая интерпретация, зацикленность, неудовлетворенность нынешним положением, приводящая в действие неосознанные манипуляции. Которая была безопасна изначально, но переросла в нечто угнетающее... — в её голосе быстро нарастала тревога. — Причём не только меня угнетает, но и тебя самого! Я ведь вижу. — Ты не можешь всего видеть, что у меня творится в голове и сердце, тем более кое-что тебе может показаться весьма странным. — Безусловно, тогда расскажи мне, когда будешь готов. Я выслушаю. И ты явно в курсе, что у меня есть рабочая, включенная голова на плечах, она не просто для красоты, мыслить умеет, — она старалась разрядить обстановку, добавив чуть шутливый настрой. — Я осознаю, что некоторые странности бывают довольно положительными, не только сугубо отрицательными, как народ считает. — Народ много чего считает, но никак не может понять, что условия задачи или примеры у всех различны, — музыкант нервно улыбнулся, разъясняя. — Уже чую, что мы стали ехать в одном направлении, — девушка подметила. — И, Вадь, можно одну просьбу? — Смотря какую! Если что-то в эротическом плане, то я только за! — улыбка стала ещё шире, наполнившись азартом и подступающим этапом возбуждения. — Честно, я согласна на эротику, именно только с тобой сейчас. С кем-то другим не согласна. Не стану отрицать, что недавно фантазировала о том, как это могло быть с тобой, тянет испытать наяву, — она засмущалась, что бледные щёки очень скоро покрылись ярким румянцем, — но я про другое... — Раз обе стороны высказались "за", то можем отложить обсуждение другой важной просьбы на более позднее время, — мужчина пытался перевести тему разговора, подойдя практически вплотную. Слегка согнув шею, что позвонки пришли в движение, чтобы приблизиться к женскому лицу, его дыхание обжигало, приоткрытый рот находился слишком близко, на таком опасном расстоянии, что неконтролируемо хотелось сомкнуть пышные алые створки, помочь закрыть напрочь своими. Потому мысли начинали беспощадно сбиваться, куда-то нелепо улетать, словно непокорные величавые птицы из уютного гнезда, оставляя лишь неловкость, очарование и взаимную тягу. — Моя просьба заключалась в том, что было бы необычайно прекрасно, если бы ты почаще просто улыбался, — Наталья пыталась держать ясность, побороть охватывающее состояние, но оцепенение наступало неумолимо. — Хорошо, буду пытаться, — он спокойно принял это. — Но и ты тоже делай, ради меня. — Ради тебя готова на многое, — огласила та свои возможности. — Ой, опасно такое говорить, очень опасно! — темноволосый лукаво и игриво пригрозил, хватая за запястье, не собираясь отпускать. — Я ведь могу воспользоваться, напомнить при любом случае. — А мне надо будет сдержать обещание, — она закончила его мысль. Осторожно прильнула к нему поближе, губами исследуя его, отчаянно углубляясь в поцелуй. Страсть пьянила голову, хотя ещё не успели испить ни капли алкоголя, просто так мощно воздействие оказала влюбленность, притяжение к человеку. — Нам надо ехать, билеты в театр пропадут, — прошептал женская особа на ухо. — Неужели для тебя театр важнее, чем наши отношения? — Вадим умело уговаривал её остаться здесь. Девушка уловила незнакомые нотки, ледяной напор смешался с соблазном в столь знакомом голосе. Или это уже был вовсе не он, а кто-то иной? Она смогла заглянуть в глаза, и её напугало то, что там тогда увидела — языки пламени, разлетающиеся по зрачкам и радужке. ___