Amaranthus.

— В результате обследования у Вас было выявлено такое заболевание, как «Ханахаки». Средних лет мужчина возвышается над Юнги, держа в руках его медицинскую карту и что-то в неё записывая. Юнги молчит, не в силах подобрать слов, пока пытается осознать сказанное только что доктором. Впервые это случается полгода назад. Поначалу Юнги одолевает сильный кашель, и остальные, включая его самого, думают, что он просто простудился или перенапряг горло на репетициях. Ему настоятельно советуют отдохнуть, и Юнги честно отдыхает, подлечивая горло подручными средствами, не желая идти в больницу. Однако кашель не проходит ни на следующий день, ни через месяц. Очередной приступ заканчивается для Юнги тем, что на своей ладони он обнаруживает капли крови. Мемберы не на шутку обеспокоены и озадачены, и даже сам Юнги не понимает, что происходит. Кашель становится всё сильнее, а крови на его ладонях и губах с каждым разом всё больше, и ребята, терзаясь неутешительными догадками о пневмонии или, что ещё страшнее, туберкулёзе, настаивают на посещении Юнги доктора, а то и вовсе его госпитализации. Юнги отмахивается, говорит, мол, позже, после завершения тура. Парни смотрят на него с явным неодобрением, готовые потащить упрямца в больницу силком, но Юнги до невыносимого непреклонен, и им ничего не остаётся, кроме как согласиться. У них впереди всего четыре концерта, и после их окончания, они обещают Юнги, они ещё вернутся к этому разговору. Разговор так и не состоится, потому что, когда во время одного из завершающих тур концертов в Корее Юнги выкашливает из своих лёгких первые лепестки цветов (как узнаёт он позже, амаранта), обеспокоены не только мемберы. Целый стадион молчит в напряжении, охранники вмиг оказываются возле Юнги, унося его подальше от чужих глаз, а их менеджер поспешно вызывает машину неотложной помощи. Намджун перед фанатками лишь неловко выдавливает из себя извинения заметно дрожащим голосом. Юнги доставляют в лучшую поликлинику Сеула к лучшему доктору, что назначает ему незамедлительное обследование и, в общем-то, прямо сейчас и сообщает ему результаты оного. Юнги промаргивается, словно сгоняет с себя непонятное наваждение. — Хана-что? — переспрашивает Юнги, не утруждая себя тем, чтобы произнести название правильно. Он слышит-то его впервые, куда уж ему до выговаривания с первого раза. — Ханахаки, — поправляет доктор и смотрит на него исподлобья скептичным, но вместе с тем понимающим взглядом, отрываясь от его медкарты. — Редкое заболевание, впервые обнаруженное и исследованное на территории Японии, поражает преимущественно ткани лёгких и сердца тем, что в них начинают прорастать различных видов цветы. — Ц-цветы? Юнги шокировано смотрит на мужчину напротив, в любой момент готовый к тому, чтобы услышать чужой задорный смех и последующие за ним слова о том, что всё это — шутка. Однако доктор не смеётся и уже тем более не говорит, что пошутил. Его лицо выражает такую серьёзность, какую Юнги не видел ни разу за всю свою жизнь, и если бы всё это не произошло лично с ним, то он бы до сих пор думал, что его профессионально дурят, как маленькое дитя. — Почему я заболел… этим? — Юнги не может найти подходящего слова, чтобы описать подобный недуг, поэтому не придумывает ничего лучше, кроме как обозвать его «этим», потому что назвать такое болезнью язык не поворачивается. — Безответная любовь, — совершенно невозмутимо отвечает доктор, и Юнги, кажется, давится воздухом, когда пытается сделать вдох. Мужчина тактично ждёт, пока пациент прокашляется, а после как ни в чём не бывало продолжает: — Чем сильнее любовь к человеку, вызывающему эту болезнь, тем сильнее и чаще у больного происходят подобные приступы. Мин сглатывает неприятный ком, образовавшийся в горле, и решает задать вопрос, мучивший его на протяжении всего того времени, пока доктор рассказывал ему различные детали заболевания. — От этой болезни можно умереть? Мужчина смотрит на него тяжело и выдерживает паузу, словно не хочет говорить об этом. — К сожалению, да, — наконец отвечает он и заглядывает Мину прямо в глаза. — Цветы растут в человеческом организме так же, как если бы росли в своей естественной среде обитания. Они продолжают расти до тех пор, пока не забивают все лёгкие больного полностью и, добравшись к его сердцу, не дают корни и не прорастают в нём. Когда такое происходит, то в большинстве случаев уже поздно делать что-либо, чтобы предотвратить дальнейшее прорастание цветов. С первым цветением больной умирает — сердце такого просто не выдерживает. Юнги требуется несколько долгих минут, чтобы осмыслить услышанные только что слова. Сознание цепляется за некоторые из них, и Юнги снова спрашивает: — Значит, есть что-то, что можно сделать, чтобы предотвратить дальнейшее прорастание цветов? — Как такового лекарства от ханахаки не существует. Чтобы болезнь прекратилась, либо больной должен разлюбить человека, ставшего её причиной, либо этот человек должен ответить на чувства больного взаимностью, — пожимает плечами доктор и тут же добавляет: — Но это всего лишь предположения. Люди от ханахаки умирают быстрее, чем происходит что-то из выше перечисленного. Эта болезнь слишком редка и загадочна, к тому же прогрессирующая до невозможного быстро, а потому мало что определённого можно сказать на её счёт. Хотя есть шанс её отсрочить. Юнги все слова доктора кажутся бредом собачьим, чушью несусветной и прочими подобными эпитетами, однако его голос говорит с такой уверенностью и знанием дела, что Юнги сложно ему не верить. Особенно когда на кону стоит жизнь, не чья-нибудь — его. — Как? — Следует свести к минимуму встречи и разговоры с объектом воздыханий, чтобы симптоматика спала, потому что болезнь реагирует на подобные вещи, словно живёт своей жизнью, — доктор возвращается к медкарте Юнги и делает ещё несколько заметок в ней, после чего закрывает её и подытоживает: — Чем больше больной будет контактировать с этим человеком, тем сильнее и быстрее будет прогрессировать ханахаки. Юнги всё внимательно слушает, кивает и принимает к сведению. Мужчина напоследок проводит небольшой осмотр и задаёт несколько стандартных вопросов о самочувствии Юнги, и он честно отвечает на все из них. И старательно умалчивает о том, что даже понятия не имеет, в кого он влюблён. Он мало с кем проводит своё время, кроме мемберов. Те, к слову, накидываются на него, как озверевшие, с расспросами, когда доктор выходит из его палаты и позволяет им войти. Лишь Джун стоит чуть поодаль от них и тактично молчит, совсем скоро прерывая поток льющихся на Юнги вопросов. — Хватит, парни. Юнги-хён нуждается в отдыхе, — он строго смотрит на ребят, и те замолкают. Намджун переводит взгляд на Юнги, и Юнги благодарно ему улыбается. Когда Намджун улыбается ему в ответ, тепло и мягко, с толикой заботы, Юнги чувствует внезапный приступ тошноты и раздирающее жжение в глотке. Нехорошие сомнения закрадываются в его сердце. Юнги остаётся в больнице на ночь, ему действительно нужен покой. Парни покидают палату Мина лишь ближе к закрытию больницы, когда сам больной уже откровенно начинает клевать носом. Намджун, аккуратно прикрывая за собой дверь, говорит парням идти вперёд, а сам отправляется на поиски кабинета доктора, обследовавшего Юнги. Тот находится быстро, и Намджун с тихим стуком отворяет дверь, однако мужчины на месте не оказывается. Намджун ждёт его ещё пару минут, но в итоге с обречённым вздохом идёт назад. Он подходит к палате Юнги прямо в тот момент, когда дверь распахивается прямо перед его носом настолько неожиданно, что Джун едва ли успевает затормозить, чудом избегая болезненного столкновения. — Ох, прошу прощения. Не ушибся? — голос кажется смутно знакомым, и Намджун, промаргиваясь от шока, видит перед собой человека, которого искал минутами ранее. — Я в порядке, — на автомате кивает Ким и тут же спрашивает: — Доктор, пожалуйста, скажите, что с Юнги? Мужчина невольно хмурится, молчит с минуту, а после коротко отвечает: — Ханахаки. Намджун смотрит непонимающе. — Очень редкая болезнь, — поясняет доктор, — и лекарства от неё, к сожалению, нет, — он смотрит на Намджуна с сочувствием несколько долгих мгновений и, больше ничего не объясняя, наконец уходит. Намджун не помнит, сколько простоял возле палаты Юнги, пытаясь осознать только что услышанное. Юнги возвращается в общежитие на следующий день вместе с менеджером и Намджуном. (Позже он от менеджера и узнаёт, что Намджун сам напросился за компанию, аргументируя это тем, что он лидер и обязан знать, в каком состоянии находятся участники его группы. И совсем не важно, что он и так увидел бы Юнги, когда Седжин привёз бы того домой.) Юнги чувствует себя куда лучше после ночи, проведённой в стенах больницы, и выходит из неё относительно отдохнувшим. Ни один приступ после ухода ребят не побеспокоил его сон. Настроение почему-то резко опускается вниз, когда около машины он видит, кроме менеджера, Намджуна. Тот, заметив его, радостно улыбается и машет рукой. Юнги стоит многих усилий, чтобы не сморщиться, потому что глотку начинает знакомо драть. Они вместе садятся на заднее сидение, Юнги отсаживается поближе к окну, отворачиваясь к нему лицом, и поездка проходит в абсолютной тишине. Седжин ничего не спрашивает, лишь обеспокоенно поглядывает в зеркало заднего вида на них двоих. Он думает, что Намджун и Юнги поссорились, но знает, что это их личное дело, с которым они должны разобраться сами. Всё встаёт на свои места, когда вместо сорванного концерта они устраивают внеплановую фан-встречу, и Юнги совершенно случайно краем глаза выцепляет, как Намджун мило-премило разговаривает с одной из фанаток, держа её за руки, а после бережно поглаживая по голове. Юнги заходится в беспрерывном неконтролируемом кашле, лепестки амаранта рвутся из него наружу, беспощадно раздирая мягкую ткань горла в кровь, и в итоге Седжин не без труда выводит его, шатающегося, из переполненного помещения сначала в коридор, а затем отводит в общую гримёрную. Юнги становится легче, когда он садится в мягкое кресло. Внутри всё утихает, и цветы прекращают прокладывать путь к свободе через его горло. Седжин подаёт Юнги бутылку с водой и салфетки, на что Юнги благодарно кивает и принимается вытирать кровь с ладони и губ. — Отдохни немного, — обеспокоенно говорит Седжин. — Если что, сразу звони мне, — он дожидается очередного кивка Юнги и уходит. Юнги не появляется минут пятнадцать, и Намджун, не находя себе места, решает проведать его. У самого выхода в коридор он натыкается на Седжина. — Как он? — не скрывая беспокойства в голосе, спрашивает Намджун. — Не особо, — честно признаётся менеджер, — но приступ прошёл. — Я проведаю его? Мужчина вздыхает, но отпускает его. Намджун срывается мгновенно, чуть не бегом бежит в гримёрную, а когда заходит в комнату, то обнаруживает Юнги задремавшим. Он подходит ближе и садится на корточки перед ним, тянет руку к его лицу и смахивает упавшую на его глаза прядь. Мин тут же распахивает глаза, осознание приходит к нему в считанные секунды. — Хён, как ты? Намджун едва успевает договорить, как Юнги резко отталкивает его так, что он валится на прямо на пол. Джун смотрит удивлённо, Юнги же — ошалело, словно сам от себя такого не ожидал, однако быстро берёт себя в руки и начинает извиняться. Говорит, мол, просто рефлекс. Джун понимающие кивает, но вставать не спешит. Юнги хмурится, чувствуя вновь подступающие к горлу цветы. — Я хочу побыть один, — говорит он, и стальные нотки в его голосе заставляют Намджуна подняться и оставить его. С тех пор, как Юнги понял, что влюблён в Намджуна, он начинает его избегать или хотя бы старается оставаться с ним как можно реже, особенно наедине. Юнги помнит, как доктор говорил ему, что в присутствии объекта воздыханий симптомы становятся лишь сильнее и приступы случаются чаще. И если Юнги не может прекратить с Намджуном общение полностью, то хотя бы ограничит его и своё нахождение рядом с ним. Намджун, вероятно, не понимает, что происходит, потому как начинает лезть к Юнги с удвоенным рвением. Ким ходит за ним хвостиком, не теряя надежду узнать у хёна причину такого его поведения. В общении ограничивают только его, к себе не подпускают только его, и это больно бьёт по самолюбию, но Юнги всё равно ничего не объясняет. Это обижает ещё сильнее. Намджун старается вспомнить тот момент, когда старший стал вести себя подобным образом, и понимает, что это началось после того, как Юнги заболел. Поэтому одним поздним вечером Намджун решает узнать, что такое ханахаки. О ханахаки, несмотря на то, что болезнь ужасно редкая, информации предостаточно. Намджуну хватает пары статей, чтобы понять, что это за болезнь такая и с чем её едят. После просмотра подробной симптоматики всё становится настолько очевидным и простым, что сложить два и два кажется куда более сложным. Большого ума не надо, чтобы понять, почему Юнги заходится в приступах именно в его, Намджуна, присутствии и почему избегает он тоже именно его. Но Намджун решает проверить. Подходящий момент выдаётся не сразу, и, когда в общежитии они наконец остаются совершенно одни, Намджун без промедлений подходит к Юнги с намерением поговорить. Однако внятного разговора так и не выходит, Ким успевает лишь положить руку на плечо Юнги, как тот начинает захлёбываться собственным кашлем, чуть ли не выхаркивая вместе с цветами и кровью собственные лёгкие. — Так, значит, причина всему этому действительно я, — тихо проговаривает Намджун, держа в руках такое хрупкое сейчас тело старшего, что беспрерывно содрогалось от нескончаемого кашля. Юнги отключается на его руках от бессилия, когда продолжать выхаркивать цветы он уже просто физически не мог. Юнги понимает, что так продолжаться больше не может, и идёт в больницу. К тому самому доктору, у которого проходил обследование и который поставил ему диагноз. Юнги не спрашивает, как можно это вылечить — он знает, от ханахаки нет лекарства. Юнги спрашивает: — Как можно от этого избавиться? И смотрит уверенно и решительно. Доктор тяжело вздыхает, но отвечает: — Один способ есть.

***

Когда Намджун снова заговаривает с Юнги, то больше не прикасается к нему. Им обоим не спится в ту ночь, Юнги от услышанного в больнице, Намджуну от осознания того, что его хён влюблён в него. Джун идёт на кухню, чтобы попить воды, но замирает на пороге, когда видит Юнги, пьющего чай и читающего что-то в телефоне. Мин поднимает взгляд и коротко кивает, тут же возвращаясь к экрану телефона. Намджун стоит ещё пару секунд и наконец проходит, наливает воды в стакан и осушает его залпом. Волнение разливается внутри него вместе с выпитой водой, и на негнущихся ногах он подходит к приоткрытому окну, изредка кидая взгляд на погружённого в чтение Юнги, покашливающего время от времени. Он должен спросить его об этом. Если не спросит и не получит ответа, то спать спокойно не сможет. — Это правда? — голос у Намджуна невольно дрожит, и он от этого более нервно сглатывает. — Хён, ты действительно влюблён в меня? Намджун слышит тяжёлый вздох и боится развернуться и получить недовольно-раздражённый и уставший взгляд, которым Юнги одаривал его из раза в раз, стоило ему попытаться с ним заговорить, но Намджун всё-таки разворачивается. Юнги на него не смотрит, продолжая сидеть спиной к нему. Намджун не сразу осознаёт услышанное, когда его слуха касается тихое «Да». В голове возникает рой мыслей, хочется спросить, как давно Юнги любит его, но когда он слышит очередной тяжёлый вздох, то понимает, что случайно сказал это вслух. — Я не знаю, Джун-а, — хрипло шепчет Юнги. — Я сам понял это лишь на фансайне, когда увидел, как мило ты беседовал с той девочкой и как заботливо ты гладил её по голове. Вспышка ревности вызвала новый приступ и повлекла за собой неизбежное осознание, — Юнги говорит спокойно, но Намджун видит, как напряжены его плечи. — Ты ревновал меня? — спрашивает Намджун и сам не понимает, отчего его голос звучит так бесконечно мягко и в то же время грустно. Юнги не отвечает, только неопределённо поводит плечом и, кажется, возвращается к чтению. Намджун молчит пару минут, а после спрашивает: — И что теперь делать? Юнги молчит, и это почему-то злит Намджуна. Он обходит старшего и садится за стол прямо напротив него, впиваясь в его лицо пристальным взглядом. — Если оставить всё как есть, то ты можешь умереть, я читал об этом, — говорит он снова, но Юнги не отрывается от экрана телефона, словно не слышит его, и лишь мгновение назад нахмуренные брови говорят о том, что это не так. — Хён! — прикрикивает Джун, пытаясь привлечь его внимание. Юнги вздыхает, откладывая телефон в сторону, и прячет лицо в ладонях, упираясь локтями в стол. Мин дышит громко и тяжело и, кажется, вот-вот готов расплакаться. Ужасно жалкое зрелище. — Юнги-хён? — уже гораздо мягче и аккуратнее вновь зовёт его Намджун. Юнги чуть опускает свои ладони, но не отнимает их от лица, позволяя показаться лишь глазам, и смотрит на младшего. Смотрит на того, кого сам не заметил, как полюбил больше собственной жизни, настолько сильно, что готов терпеть эту раздирающую изнутри и рвущуюся наружу в буквальном смысле боль вечность и, если надо, умереть из-за неё ради Намджуна. Когда всё изменилось? В какой момент он стал смотреть на своего тонсена совершенно не тем взглядом, которым должен был? Юнги пытается вспомнить тот переломный момент, но ему кажется, что он любил Намджуна всегда, с самой первой их встречи. Юнги не знает, оттого ли это, что он слишком долго не моргает, или оттого, что он смотрит на Намджуна, но глаза его непроизвольно наполняются слезами. Очередное тихое «Хён?» разбивает тишину кухни. Голос Намджуна такой обеспокоенный, а взгляд ласковый, что сердце Юнги пропускает пару ударов, а в горле неприятно скребёт. Юнги хочется вскочить со стула, ударить Кима меж рёбер и закричать. Во всю глотку закричать ему прямо в лицо. «Перестань быть таким добрым и заботливым по отношению ко мне!» «Не смотри на меня таким взглядом!» «Ты делаешь только хуже!» Но Юнги не встаёт, не бьёт Намджуна и не кричит. Юнги просто не может. Потому что Намджун не виноват в том, что глупое сердце Юнги выбрало его. Юнги проводит ладонями по лицу, смаргивая подступающие слёзы. — Доктор сказал, что есть один способ избавиться от ханахаки, — совсем тихо и хрипло начинает он. Намджун вопросительно поднимает брови. — Операция. — Операция? — непонимающе переспрашивает Джун. Юнги кивает. — С помощью хирургического вмешательства из моих лёгких извлекут все цветы до единого лепестка. Ким молчит с минуту, недоверчиво вглядываясь в глаза старшего. — Вот так просто? Извлекут цветы и всё, ты здоров? — Намджуну сложно поверить в то, что простая операция всё разрешит, и потяжелевший взгляд Юнги заставляет его сомневаться лишь сильнее. — Это ведь не всё, да, хён? Было бы слишком прекрасно, если бы всё было так просто. Юнги неохотно кивает. Намджуну требуется несколько секунд, чтобы перевести дыхание и задать вопрос, ответ на который он сомневается, что хочет услышать. — Какие последствия у подобной операции? — Ничего угрожающего здоровью, — поспешно успокаивает тонсена Мин. Он, кажется, не спешит объяснять остальные последствия, и Намджуна это злит только сильнее. Когда Юнги понимает, что так просто в покое его не оставят, то сдаётся. — Я просто лишусь всех своих чувств к тебе, Джун, — выдыхает Юнги устало. — Я больше никогда не смогу полюбить тебя так, как люблю сейчас. Зато всё будет как прежде. Сердце отчего-то пропускает удар, но Намджун не придаёт этому большого значения, он только кивает, не находя слов, но когда видит болезненный взгляд напротив, то почему-то думает, что как прежде уже ничего не будет. Намджун Юнги не останавливает. Это решение даётся нелегко им обоим. Они всё тщательно взвешивают, прежде чем окончательно приходят к подобному исходу. Юнги настойчиво уверяет Джуна в том, что он ни в чём не виноват, но когда они всей группой провожают его на операцию, Намджун как никогда ощущает вину за то, что вынуждает дорогого ему человека лишить себя таких важных и драгоценных чувств, которые следовало бы оберегать и не позволять никому отбирать их у себя. Даже тому, кто является их причиной. — Мы поступаем правильно, — утешает его Юнги, и Намджуну так паршиво от этого, потому что это он тот, кто должен был утешать Юнги. Намджун всю операцию сидит весь как на иголках и места найти себе не может, ему всё время хочется подорваться с места, ворваться в палату и закричать. Во всю глотку закричать, чтобы каждый в этой больнице услышал его. «Хватит!» «Хватит, перестаньте!» «Не нужна никакая операция, ведь даже доктор сказал, что ростки в лёгких Юнги уменьшились в размерах и он идёт на поправку!» Но Намджун не встаёт, никуда не врывается и не кричит. Намджун просто не может. Потому что это решение Юнги, которое он принял — они вместе приняли — ради него, Намджуна. Теперь ему остаётся лишь ждать, потому что Юнги сказал ему, что они поступают правильно. Юнги возвращается к ним, совершенно здоровый и словно бы отдохнувший, будто ничего и не было. Он лежит в своей палате спустя несколько часов после операции, не так давно отошедший от наркоза, и улыбается им всем одинаково тепло. Намджун сидит перед его кроватью на коленях, едва сдерживая слёзы, и Юнги ласково гладит его по голове. Они поступили правильно, бешено бьётся в груди Намджуна, словно разъярённой птицей в клетке, отчаянно пытавшейся выбраться наружу. Они совершили самую ужасную ошибку в своей жизни, понимает Намджун некоторым временем позже, когда сгибается пополам, стоит Юнги обнять его, и заходится раздирающим горло кашлем. Намджун отнимает ладонь ото рта и видит в ней собственную кровь вперемешку с цветками амаранта. Теми же самыми, что убивали Юнги ровно месяц назад.