Путь некроманта

Ранняя осень желтила болотные травы и выстуживала воздух. Изо рта человека и двух лошадей, которых он вел в поводу, вырывались облачка пара, первый утренний иней легким налетом покрывал листву чахлых березок, сгрудившихся вдоль проторенной тропы. Пронзительно вскрикивала невидимая глазу мелкая птица. Вместе с поднимавшимся над мельницей солнцем он подошел к деревне. Навстречу из ворот выбежал косматый рыжий пес, побрехал немного, держась при этом в отдалении, но понял, что его не боятся, и потрусил назад. Путник вошел следом. — Акила! — женщина у колодца, первой заметившая его, поставила ведро на землю и приветственно замахала рукой. — Мы ж тебя еще два дня назад ожидали. Или приключилось чего? Поравнявшись с ней, он тепло улыбнулся — как давней знакомой. — Уж простите, добрые люди, дел к осени совсем невпроворот. Местные понимающе закивали. А собиралось их у колодца все больше — дети, взрослые и старики, заслышав чужой голос, выглядывали из окон и выходили навстречу, некоторые кликали родных и соседей, чтобы тоже поздоровались с гостем. Стылый воздух наполнился радостными голосами. В дремучих селах, заброшенных далеко от крупных городов и торговых трактов, чужаков привечали редко, но этот конкретный здесь давно прижился. Пусть и приходил он нечасто, но ждали его как дорогого родственника, являвшегося всегда к нужному времени и с дарами. — Как твой отец, Маришка? Поправляется? — склонился он к остроносой девчонке, едва завидев. — Передай ему эту настойку, пускай пьет каждый день да не забывает. Дорай, нога больше не болит? Покажи, порез как следует зарубцевался? — долговязый парень смущенно задрал штанину, демонстрируя длинный розовый шрам, уже ничем не напоминающий о том, как совсем недавно нога распухала и гноилась, не позволяя встать. — Бабуль, ваша спина все еще не сгибается? А мазь давно закончилась? Я привез новую… Поправилась твоя корова, Лувар? Вот и давай ей эти букетики раз от разу, так и молока будет больше… Вокруг собрались уже все немногочисленные жители деревушки, и каждому Акила находил, что сказать, чем поддержать или каким лекарством помочь. Они же отвечали ему гостинцами: мешки, полные зерна, круглые оранжевые тыквы, сладкие яблоки, свежие яйца и даже молочный поросенок. — Дядя, дядя, передай Асте! — за рукав его дергал вихрастый мальчонка, который за несколько прошлых визитов успел подружиться с его маленькой воспитанницей. Сейчас же сорванец протягивал кривоватого и неумело, но явно старательно выструганного деревянного щенка, широко при этом улыбаясь. Акила потрепал его по голове и взял гостинец. Навьюченные поклажей, кони переступали с ноги на ногу и нетерпеливо всхрапывали. Особенно буйствовал черный — кусал удила и рыл копытом землю, сердито поглядывая на всех окружающих, тогда как его белый собрат смиренно ждал, пока хозяин закончит прощаться и раздавать напутственные советы. День плавно перетекал за полдень, а дорога лежала впереди неблизкая и непростая: через половину болота и самые коварные топи, — лекарь начинал торопиться. — Подожди! — светловолосая девушка в присыпанном мукой переднике подбежала к Акиле, едва не хватая его за рукав. — Пожалуйста, взгляни на одного ребенка. У него не проходит жар уже несколько дней, и ничего из известных средств не помогает... — Конечно, — Акила даже не подумал возразить. Да и мог ли он, если знал, что другого лекаря в округе не сыскать, а местная знахарка, что живет в деревне, совсем уже слаба рассудком? Люди говорили, будто ее закружили болотные духи, и потому она с ними говорит больше, чем с живыми. Но он видел такое не раз и без всяких духов — это годы, наваливаясь на спину, вытесняли разум. Наскоро проверив содержимое дорожной сумки, где носил самые необходимые снадобья, Акила бодро зашагал за позвавшей девушкой. Не жалуясь, не сомневаясь, ровно так же, как и когда за ним пришли посреди прошлой зимы — прямо в самый мороз, не побоявшись гиблого болота и дурных слухов о старой башне, где он жил, — потому что одна женщина из деревни никак не могла разродиться и родичи уже не чаяли увидеть в живых ни ее, ни ребенка. Вот и сейчас Акила лишь хотел спросить, почему его не позвали раньше, но увидел, куда они идут, и понял все без слов. В стороне от собравшихся селян, между двух ветхих построек, обеспечивающих густую тень, их поджидал эльф. Настороженный, беспокойно оглядывающийся по сторонам, точно за ним гнались, в старой поношенной куртке не по размеру. Он вопросительно посмотрел на девушку и смерил взглядом подошедшего следом за ней Акилу — с подозрением и опаской, как если бы ждал от него не помощи, а какой-то сомнительной сделки. — Как я и говорила, Нихэль, — тихо проговорила провожатая. — Отведи его. Тот колебался. Нервно стискивал в руках кожаный ремешок, на конце которого болтались потемневшие деревянные кругляшки. Акила не мог рассмотреть, но на их гладких поверхностях поблескивали краской какие-то символы, наверняка похожие на те, что змеились по шее и костяшкам пальцев самого эльфа. Насколько он помнил по рассказам, так выглядели родовые символы или, в более редких случаях, знаки веры, но выдавать свое любопытство лекарь не посмел и просто тихо ждал, пока Нихэль соберется с духом. Наконец, тот кивнул, и двинулся прочь от оживленной улицы, показывая путь куда-то к краю поселка. Об эльфах, живущих тесной общиной на самой границе между обжитым клочком земли и поросшим хилым лесом краем болот, Акила знал давно, но до сих пор не общался с ними. Те даже с самими селянами вели дела неохотно, а уж чужаков и вовсе избегали, потому почти не показывались на глаза. Местные отзывались о них как о мирных, но странноватых, всегда себе на уме соседях, и поэтому сейчас, следуя к немаленькому, хотя и ветхому дому на отшибе, Акила почувствовал себя не слишком уверенно. Так входишь в реку, не ведая ее глубины, отчаянно и слепо нашаривая дно на ощупь и пытаясь предугадать, что принесет она — приятную прохладу и россыпь мелкого жемчуга на ладони или коварный омут и таящихся на дне утопцев. Но если реку еще можно заранее изучить с берега, то в дом эльфов он входил совершенно не представляя, что будет ждать внутри. На пороге их встретила рыжеволосая, как осенняя лиса, молодая женщина. Эльфийская и человеческая кровь смешались в ней, заостряя короткие уши и высветляя кожу, стирая все внешние признаки возраста, но глаза, сейчас подернутые тревогой, еще сияли чистотой юности. — Кто это? — резко спросила она, уперев кулачки в бока и загородив проход. — Лекарь, — коротко бросил Нихэль. Его глаза, в отличие от ее, выдавали куда больший жизненный опыт и даже усталость, они были совсем блеклыми и серыми. — Человек? Чужак? — женщина скривила губы. — Этого еще не хватало! Старший эльф тяжело вздохнул. — Леара, твой сын умирает. Признай, ты не знаешь, как ему помочь, и никто из нас не знает — мы уже все перепробовали. Пауза затянулась, позволив Акиле, неуверенно переминающемуся с ноги на ногу, хотя бы из-за плеча хозяйки рассмотреть дом. Обычный с виду, похожий на все деревенские дома в округе, но каждый предмет в нем сквозил ревностно оберегаемыми традициями лесного народа: плетеные циновки с растительными узорами, деревянные амулеты, постукивающие под потолком от дуновения ветра, и лица незнакомых богов, выструганные прямо над дверью, где люди обычно вешают образ Матери-Магдары. Даже сами косы, в которые Леара заплетала волосы, вышивки на ее одеянии и узоры на коже веяли отголоском давних времен, когда эльфы жили свободными племенами, что разительно отличалось от их городских собратьев, во всем породнившихся с людьми. — Ну хорошо. — Женщина все-таки сдалась, как-то даже осунулась и отступила, позволяя гостю войти в жарко натопленную комнату. Акила вновь пошел следом за Нихэлем, и первое, что ему бросилось в глаза, — птицы, спокойно расхаживающие по столу. Это были не куры или гуси, пасущиеся почти в каждом деревенском дворе, а обычные дикие синицы, прирученные непонятно как и зачем. Задавать лишние вопросы Акила не стал. Мальчик лежал в дальней комнате длинного дома, на верхнем получердачном этаже. Его постель устроили вплотную к теплому боку очага, от чего бледный лоб был покрыт испариной, но даже во сне он продолжал ежиться от холода и едва ли не стучать зубами. — Айвин, — тихонько позвала Леара, войдя следом за Акилой и провожатым. Мальчик открыл глаза. Цветом они напоминали голубизну весеннего неба, чистую и незамутненную, словно умытую теплым весенним дождем. Но веки слабо дрогнули и прикрылись вновь. Тяжело, с хрипом дыша, мальчик чуть слышно прошептал: — Мама... Полустон-полумольба потонула в звуке шагов и стихла. — Позвольте мне осмотреть его, — Акила торопливо подошел к постели и, не дожидаясь ответа, наклонился над мальчиком. Тот едва дышал. Иногда болезнь приходит тайком. Сначала долго зреет где-то под ребрами, набрасывается как голодный пес и крепко хватает за горло — не вырвешься. Похоже, с маленьким Айвином все произошло именно так, и теперь отогнать его хворь стало очень непростой задачей. Акила подошел к делу со всем опытом, накопленным в долгих странствиях, но травяная настойка, подпитанная каплей магической силы, лишь слегка понизила жар. Не помогали ни привычные обряды, обращенные к светлой Матери, ни проверенные снадобья, которые обычно приносили облегчение в такие моменты. Мальчик все так же тяжело дышал, был бледен, и под чудесными голубыми глазами залегли не предвещающие ничего хорошего темные, почти черные тени. — Ты знаешь, что с ним? — не сразу решилась спросить обеспокоенная мать. Она наблюдала за действиями лекаря молча и терпеливо, не смея мешать ему ни словом, ни делом, лишь приносила чистую воду и свежие компрессы, когда это требовалось, но по всему видно было, что вопрос так и вертелся у нее на языке все время. И теперь, когда он был, наконец, задан, Акиле пришлось нехотя ответить. — Больше всего похоже на бледную немочь, которая бывает от зимнего холода или от болотной сырости... — осторожно произнес он, страшась напугать несчастную больше, чем уже есть. — В первые дни от нее хорошо помогает отвар суржука и гиреры, но когда дело запущено... Боюсь, придется применить снадобья посерьезнее, но у меня нет таких при себе. Он пообещал вернуться на следующее утро, как только приготовит необходимое, и в этот раз Леара не стала противиться, но отвела взгляд, прощаясь. Странно, неправильно было для нее принимать помощь от чужака, и страшно — не принять. *** Всю дорогу домой Акила был погружен в раздумья, и потому почти не смотрел по сторонам. Но стоило впереди замаячить силуэту мрачной покосившейся башни, как предвкушение встречи и успокоение от возвращения разом отогнало все мрачные мысли. Кто и когда построил эту башню, сейчас уже было не узнать. Ее замшелые стены словно совсем срослись с островком, на котором она стояла, камни покрыла сеть мелких трещин и прочно оплели ветви плюща, узкие окошки слепо всматривались в постоянно стелящийся по округе серый туман, а шаткий мостик, ничуть не внушавший доверия, скрипел под малейшим порывом ветра. И все же вид этого места, мрачного и далекого от уюта, сумел стать родным. Уже вторую осень старая, проклятая в молве и некогда заброшенная башня была ему домом. Пожухлые ветки кустов раздвинулись. От башни, не глядя по сторонам и под ноги, бежала чумазая девчонка. День выдался прохладным, но на ней не было ничего, кроме серого платья с подвязанными рукавами и чуть великоватых башмаков, громко чавкающих по слякотной дороге. Две растрепанные косички болтались по плечам, к одной из них прицепился желтый лист, под солнечными лучами казавшийся почти золотым на фоне черных волос. Остановившегося у мостков Акилу девчонка тоже не заметила. Она сосредоточенно ловила что-то, шустро метающееся прямо у нее под ногами. Не сбавляя скорости, на бегу наклонилась, раскинула руки, пытаясь схватить — тень скользнула назад, между башмаками, а девчонка, дернувшись за ней, поскользнулась на мокрой кочке и с размаху шлепнулась на землю. У нее в пальцах осталось лишь несколько оборванных травинок, а зверек, обогнув неудачливую охотницу, юркнул к ногам лекаря. Короткую шерсть украшали несколько рыжеватых подпалин по бокам. Длинные уши, обычно стоящие торчком, на этот раз просто повисли по бокам, маленькие следы на тропе украшали клочки линялой шерсти. Заяц стоял неподвижно, приподняв одну лапу и вглядываясь вперед совершенно остекленевшим, немигающим взглядом. Неживым. — Дьюар!.. — возмущенно окликнул Акила. — Да что это... Он не успел закончить мысль. Девчонка в измаранном донельзя платьице поднялась на ноги, и мертвый заяц тут же продолжил убегать, без малейшего страха кидаясь прямо под копыта лошадей и дальше, на хлипкий мост. Акила всплеснул руками. — Аста, а ну прекрати немедленно! На кого ты похожа? Еще и замерзла наверняка... Юная воспитанница послушно замерла, но посмотрела при этом крайне обиженно. Молча переступила с ноги на ногу, безуспешно попытавшись отчистить самое большое пятно грязи со своего подола, но явно только для вида — в огромных синих глазах читалось явное нетерпение и ни капли раскаянья. Акила вздохнул. — Пойдем, поглядишь, что я тебе сегодня привез. Она тут же воспрянула духом, закивала и первой побежала назад, к башне. На крыльце, лениво привалившись к дверному косяку, сидел эльф. Одновременно и похожий на Леару с Нихэлем чертами лица, и в то же время совершенно иной — без родовых рисунков на коже и ритуальных узоров на одежде, весь в черном и еще менее дружелюбный на вид. В одной руке он сжимал небольшой и без сомнения очень старый кинжал, пальцы другой были испачканы кровью. — Что это за игры, Дьюар? — поравнявшись с ним, сходу спросил Акила. Вид маленькой Асты, гоняющейся за поднятой некромантом тушкой зайца, все еще стоял у него перед глазами и вызывал нешуточное беспокойство. Но эльф только меланхолично пожал плечами. — И я рад тебя видеть, дорогой друг. Добро пожаловать домой и все такое прочее, — он не спеша поднялся, освобождая проход. — Она меня донимала. — Да разве дело это: детям с мертвечиной играть? Маленькая она еще, вот и не понимает толком, но ты... Впрочем, — вздохнув, он оставил заведомо бесполезные тут нравоучения и со вздохом улыбнулся, — спасибо, что присматриваешь. Это прозвучало скромно, но от всего сердца искренне, и в льдисто-голубых глазах Дьюара даже отразилось нечто похожее в ответ... Хотя, Акила вполне допускал мысль, что последнее ему только привиделось: теплых эмоций от некроманта дождаться сложнее, чем снега на сенокос. И все же в том, что где-то глубоко внутри эти самые эмоции были, Акила не сомневался, потому и девочку оставлял с ним без страха, как ни с кем другим не смог бы. — Мне вот сегодня довелось наконец-то познакомиться с твоими сородичами из деревни. Целый год уж тут живем, а они впервые на глаза показались... — Не сородичи они мне, — сказал, как отрубил, Дьюар. Конь довольно всхрапнул, когда с него начали снимать поклажу, и пауза в разговоре скрылась за обыденной работой, пока они вдвоем разбирали пожитки. — Так ты все-таки знаком с ними? — не утерпел Акила, когда большая часть тюков была перетащена в кладовую. — С Леарой, например? По кислой гримасе Дьюара можно было ожидать, что отвечать он не собирается или в своей привычной манере ограничится чем-нибудь едким, но на этот раз тот предпочел честность. — Немного. Когда я жил здесь с наставником, то порой заглядывал в деревню, как и ты — за провизией, иногда по другим делам. Но, учитывая репутацию моего учителя, рады мне не были. О старом некроманте старались не говорить. Он даже после своей смерти словно бы незримо присутствовал здесь, оставив множество следов в башне и окрестностях, и даже далеко за пределами Лардхельмского княжества родители пугали неугомонных детей его именем. Для Дьюара же вся эта история носила слишком личный характер. Он как никто другой был близок к знаменитому чернокнижнику, прожил бок о бок с ним все свое детство — и одновременно с этим сам признавал, что не знал его совершенно. Акила спрятал сочувственный взгляд, но в голову настойчиво лезли представления о том, каково жилось ученику старого некроманта, не принимавшему участия в темных экспериментах, но постоянно обвиняемому во всех грехах наставника. Не удивительно, что Дьюар так стремился обходить эти края стороной, и даже спустя год после возвращения упорно не заглядывает в деревню… На его месте у многих и вовсе не нашлось бы смелости встретиться со своим прошлым. *** — Ты снова уходишь? — Дьюар хмурился, ничуть не скрывая того, как сильно ему не нравится дружба Акилы с местными. Он признавал полезность этих связей, но всякий раз тревожился и мрачнел, а по дороге Акила нередко замечал мертвую сову, следующую по пятам. Как мог, некромант старался присматривать за ним, даже на расстоянии, и ради его успокоения Акила всякий раз старался возвращаться как можно скорее… Всегда прежде, но не сегодня. — Возможно, я останусь на ночь в деревне, — предупредил он, в последний раз перед дорогой проверяя собранные снадобья. — Ребенок там очень болен, ему требуется уход. Поэтому я побуду, пока ему не станет лучше... Надежды в голосе лекаря звучало гораздо больше, чем уверенности. И еще немалая толика горечи. — Если бы мы хоть немного задержались на Вассагских островах, я мог бы воспользоваться их библиотекой, изучить, как исцелять такие недуги с помощью дара, а не только травами да примочками... Как жаль, что настоящих орденских целителей совсем мало, да и те никогда не забредут в такую глушь. — И орденские целители уж точно не станут работать без достойной платы! — Дьюар, Дьюар... Знаю, ты лучше многих владеешь своим искусством, но таким цинизмом уважения и дружбы никак не заработать. — На кой мне их уважение? — Дьюар хмыкнул. — Достаточно, чтобы хорошо платили... И ты не задерживайся слишком, особенно у этих эльфов. Ты же понимаешь, на кого они ополчатся, если что-то пойдет не так? — Думаю, на твоем языке это означает «береги себя»? Не волнуйся, Дьюар. Мне кажется, я сумею найти к ним подход. И милостью Магдары мы как-нибудь справимся с болезнью… Но надо торопиться, солнце и так уже встало. Прежде чем уйти, он потянулся к Дьюару, через теплое дружеское объятие стараясь передать спокойствие и надежду — гораздо убедительнее, чем словами. Раньше некромант шарахался от прикосновений, как от проказы, но за последний год это стало чем-то привычным, едва ли не сродни ежедневным ритуалам, и он сам тянулся навстречу, чтобы ощутить живое тепло, столь важное для вечных служителей смерти. По крайней мере одного человека он сумел подпустить куда ближе... Да что там, постель делили не раз. И этим изменениям Акила был искренне рад, но чувство долга толкало его сейчас уйти. Он оглянулся на клубящийся за окном туман, поплотнее натянул теплый капюшон и вышел на утренний холод. Чучело совы, сорвавшись с жерди, последовало за ним. *** Как бы ни спешил Акила, всю ночь просидев за приготовлением отваров и вытяжек, как бы ни торопился в пути, но все равно неминуемо опаздывал. Время не щадило, и не в первый раз лекарь убеждался, что оно — худший из врагов, которого нельзя опередить и на шаг. В доме стояла тревожная, гнетущая тишина. Мальчик дышал с хрипом и присвистом, то заходясь в кашле, то затихая, и в такие моменты сидящая рядом мать встревоженно бросалась проверять, поднося маленькое мутное зеркальце к его лицу. Кожа, уже накануне бледная, теперь вовсе посерела, яркими линиями сквозь нее проступили синие вены, даже взмокшие волосы как будто утратили цвет. Не нужно иметь дар некроманта, чтобы понять — смерть уже нависает за его плечом, и с каждым часом когти ее сжимаются все крепче, проникают все глубже. Леара подняла на лекаря потухший взгляд. Ее глаза тоже окружали почти черные тени, губы были искусаны в кровь. — Так ты знаешь, как ему помочь? Хотелось бы Акиле ответить с полной уверенностью. Позволить ее мятущейся душе обрести покой хотя бы на время, убедить в лучшем исходе. Хотелось... Но он никогда не умел лгать, а искренне обещать выздоровление не мог. Оставалось только немедля приступить к делу и приложить все силы для успеха. Мальчик больше не приходил в сознание. *** — Человек, да еще чужак! Как вы могли впустить его?! Шум за дверью оторвал Акилу от бесконечных компрессов и осторожного, почти незаметного вливания силы в больного мальчика — этого было недостаточно, чтобы побороть недуг, но большего его ослабленное тело могло не выдержать. Вот если бы знать, как орденские целители умудряются воздействовать прямо на источник болезни... — Успокойся, Ясраэна. Он здесь чтобы помочь. — Доколе? Вечно ты путаешься со всякими!.. — Помолчи! Женщины распалялись все больше и больше. Надрывный, почти плачущий голос Леары прерывался резким и чистым голосом еще не знакомой Акиле эльфийки, и лекарь выглянул в коридор, аккуратно прикрывая дверь. — Прошу, не стоит тревожить мальчика… Они обернулись одновременно. Ясраэна выглядела очень похожей на Леару, родственная связь в их лицах прослеживалась без труда, но примесь человеческой крови была в ней явно меньше, а взгляд — жестче, острее, совершенно непримиримый. Завидев Акилу, она демонстративно отвернулась и ушла, точно даже стоять рядом с ним считала для себя позорным. Традиционные узоры покрывали у нее не только видимую часть рук, но и шею, спускаясь за ворот пестрой туники, виски и даже лоб. — Она переживает… — виновато произнесла Леара. — Ее супруг недавно погиб на охоте, а теперь еще и Айвин заболел… Скажите, как он? Он проснулся? Акила устало покачал головой. У него всегда находились слова для утешения и ободрения, но в этот раз ничего упорно не приходило на ум. Да и что скажешь, когда понимаешь, что слишком опоздал? Еще пару дней назад, пока жар не истощил силы мальчика, ему удалось бы помочь, однако теперь он уже перестал бороться и просто тихо угасал... Леара поняла все невысказанное, и ее лицо помрачнело еще больше, а в уголках глаз заблестели слезы. — Это же мы виноваты... — прошептала она, едва размыкая побелевшие губы. — Айвин... Он такой талантливый мальчик. У него и самого есть дар, ты заметил? Сейчас этого почти не чувствуется, болезнь выпила все его силы, но прежде я видела, как он поставил на крыло почти мертвую птицу, всего за пару дней, чего и опытным целителям не всегда под силу. Только представь, какой из него мог бы получиться колдун! Он обязательно должен жить... После этих слов вокруг них повисла такая гнетущая тишина, что горло сжималось от внутренней боли. Никому не удалось бы утешить мать, чей ребенок лежал при смерти, когда ничто, кроме настоящего чуда не могло его спасти. Леара тяжело вздохнула, одной рукой уперлась в стену, чтобы не упасть — ее пошатывало, словно дерево, потерявшее опору. Но руку Акилы она не приняла. Застыла на несколько минут, опустошенно глядя перед собой, до хруста пальцев впилась ногтями в ладонь. Грудь вздымалась часто и рвано, с трудом сдерживая подступающие рыдания... А потом Леара вдруг встрепенулась. Глаза ее лихорадочно заблестели, как будто ей в голову пришла неожиданная идея. — Поговаривают, будто ученик чернокнижника с тобой вернулся?.. Так правда это? — она схватила Акилу за локоть, точно опасаясь, что он сбежит, цепко поймала его взгляд своим, горячечно-нетерпеливым. — Тогда позови его сюда. Скажи Дьюару... Нет, просто приведи. Он должен что-нибудь сделать! Акила осторожно сжал ее пальцы, в мыслях повторяя успокаивающий заговор. До странного несвоевременная просьба поставила его в тупик. — Сделать что?.. Ты ведь знаешь, что он не лекарь... — О, нет. Но говорят, лардхельмский колдун в самом деле умел возвращать мертвых. Оживлять взаправду. Кто как не его ученик может знать тот секрет? — Леара даже улыбнулась — настолько поверила в собственную идею. — Он ведь должен сделать это хотя бы для собственного сына? Для кого еще? — Погоди... Сына? — искренне изумился Акила. Живо вспомнилось, с каким неудовольствием, если не презрением говорил Дьюар о местных эльфах, а тут... Подобное заявление звучало сомнительно, но Леара казалась совершенно серьезной. — Именно. За некоторое время до его исчезновения мы были весьма близки... Если ты понимаешь, о чем я. Акила бы понял, будь Дьюар хоть немного более дружелюбным типом, однако, зная его натуру... Об этих мыслях Акила промолчал, но не мог не спросить: — Он хотя бы знает? — Нет. Когда он сбежал от своего учителя, то даже попрощаться не заглянул. Я думала, судьба нас больше не сведет, но теперь, когда он вернулся, это словно по воле богов случилось. Могли ли боги пожелать подобного поворота, Акила не брался судить. Слишком неисповедимы их пути и слишком непредсказуемы цели, так что даже жрецы подчас сильно ошибаются в своих трактовках — куда тут простому человеку. Он и в собственных-то чувствах разобраться сейчас не мог: известие огорошило до крайности. А как принести такую новость, как подобрать слова, особенно зная, сколь тяжелый характер у ее адресата? Однако по всей справедливости он имел право знать. — В таком случае, лучше сказать ему сейчас. Пока еще не слишком поздно… Он не стал спорить с Леарой, но и не питал иллюзий. Сам Дьюар не раз повторял, что по-настоящему оживить мертвых нет никакой возможности, а потому у него может никогда больше не быть возможности встретиться с Айвином. Пропустив Леару в комнату мальчика и чинно притворив за ней дверь, Акила вышел на двор. В небе собирались низкие серые тучи, грязной пеной затягивая линию горизонта и подползая все ближе к солнечному диску. На столбе ограды, поджав лапы, сидела сова. — Жаль, ты не можешь передать весть своему хозяину, — вздохнул Акила, оценивая приближение дождя и долгую дорогу. А потом еще и возвращение… Он знал, что Дьюар способен видеть глазами своей совы, когда хочет этого, потому и послал ее сюда, но его магия не передавала звуков, да и смотрел ли он именно сейчас — никак было не понять. — А впрочем… *** Мертвые не различают цветов. Перенося часть своего сознания в чучело совы, Дьюар ее глазами смотрел на мир: мутная серость затапливала все вокруг, клубилась вязким туманом и липла к ресницам. Тело двигалось с трудом — и свое, и чужое, холодное, потому что различить где кончается одно и начинается другое стало неимоверно сложно. Он видел смутно знакомый двор, похожий на сотни других сельских домов, а в окружающей серости и вовсе ничем не приметный. В ушах шумело, скрадывая все звуки и слова, которые пытался донести вышедший на крыльцо человек. Его Дьюар узнал даже в таком виде, хотя времени на это узнавание и ушло чуть больше обычного. Без рыжины волос, без лихорадочного румянца щек, который появляется в минуты сильного волнения, Акила неуловимо изменился, стал похожим на одного из тех духов, витающих по Загранью в поисках самих себя. И сейчас он, встав прямо напротив совы, размахивал руками в торопливых жестах и что-то говорил, быстро шевеля губами, словно пытаясь донести какую-то важную мысль. Дьюар не слышал, но ощутил острую, почти болезненную необходимость быть рядом, потому как, что бы там ни случилось, Акила явно звал его не на праздничное пиршество. Говорят, у некромантов нет сердца, но в груди все сжалось от неясного волнения, точно надвигающаяся буря уже роняла тень своего крыла на землю и притаившихся внизу жалких смертных. Даже птичьи крики снаружи казались сейчас другими: беспокойными, нервными и встревоженными, как если бы прямо сейчас лисица забралась в их гнезда. Возможно, с высоты полета им открывалось намного больше, и потому у них были все основания для тревог, но, к своему сожалению, Дьюар не умел понимать птиц — по крайней мере, пока они оставались живы. Ждать дальше, мучаясь неизвестностью и сложа руки, он больше не мог себя заставить. И без того в жизни было слишком много упущенных моментов, когда он мог бы что-то сделать, но не решился, не счел нужным или не успел — прибавлять к их списку еще один, быть может, самый важный, Дьюар не собирался. И, словно ощутив его решимость, Аста тоже подскочила с места. Ринулась к дверям, обгоняя на ходу — только косички запрыгали, — затем остановилась на пороге, нетерпеливо топнула ножкой. Могла бы говорить — наверняка раскричалась бы, как маленькая, но ее горло ни звука так и не издавало с тех самых пор, как Дьюар с Акилой ее нашли. — Нет, — теперь эльф бесцеремонно отодвинул девчонку с дороги. Это Акила пускай возится с ней и милует, раз ему нравится, Дьюар же вел себя как всегда холодно и даже чуть грубее обычного — торопился. — Ты остаешься, мелкая, — сборы длиной в пару ударов сердца. Он не знал, что могло понадобиться на месте, а потому и не взял ничего, кроме старого ритуального кинжала, с которым не расставался вовсе. Перехватил волосы на затылке, предусмотрительно взял теплый плащ и со всей поспешностью принялся седлать коня. Гнедой жеребец фыркал, косился сердитым глазом и даже попробовал укусить хозяйскую руку, но как-то лениво, словно по привычке. Он тоже казался обеспокоенным, будто чувствовал повисшее в воздухе напряжение или приближающуюся грозу — быть может, последнюю за эту осень, а потому самую злую. Выехал навстречу занимавшемуся дождю, оставив позади крепко запертую дверь и крайне обиженную девчонку, что до последнего порывалась увязаться в дорогу. Под копытами коня стелилась жидкая осенняя грязь, желтые пожухлые листья и мелкие лужи. Ветер нес навстречу запахи болота и капризное кваканье чувствовавших приближение холода лягушек, а в спину подгоняла ненасытная, неуемная тревога. Здешние места как будто и не знали ничего, кроме тревог да паршивой погоды. К нужному дому его привела сова. Точнее, крепкая связь с ней, по-прежнему неподвижно сидящей на колышке забора; иначе убежище местных эльфов, со всех сторон укрытое разросшимся садом, пришлось бы искать намного дольше. Дьюар уже бывал здесь прежде, но когда-то очень давно, почти в другой жизни, которую сейчас едва помнил. Сам дом, выстроенный в два этажа из темного, посеревшего дерева, из его памяти стерся начисто, но вот лицо девушки, возникшей на пороге, когда он постучал — почти забарабанил от нетерпения, смутно угадывалось. Лицо — но не имя. — Ты! — она отшатнулась назад, освобождая проход. Даже не спросила, откуда он здесь, словно ждала, но радости на ее лице не отразилось. Бледная, с запавшими глазами, она выглядела так, будто вообще не знала, как радоваться, и уже одно это наводило на мысль о нехорошем. — Где Акила? Его не интересовало сейчас ничего другого, и это наверняка было заметно даже по лицу, потому что хозяйка дома усмехнулась и коротко ответила: — В порядке он, не переживай так. Что мы, звери какие? Женщина отвернулась и первой пошла вглубь дома, к притаившейся за ширмой старой лестнице. В полумраке ярким пятном выделялось только ее светлое платье — да рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам. — Жаль, что ты не зашел к нам раньше, когда только возвратился сюда... Она вздохнула. Замерла на середине лестницы, явно собираясь с духом, чтобы еще что-то сказать, но не успела — именно в этот момент скрипнула наверху дверь, и показался Акила. Дьюар сразу же скользнул по нему взглядом: бледный, поникший, с прилипшими ко лбу мокрыми от жары волосами. Но действительно невредимый. — Ты меня звал? — без обиняков обратился к нему Дьюар. Хотел еще спросить, почему тот задержался так надолго, но хозяйка дома вмешалась, встав между ними. — Не говори ничего, я сама. — Она указала на дверь, противоположную той, из которой вышел Акила. Как будто не хотела, чтобы тот не только вмешивался в разговор, но даже слышал, о чем пойдет речь. Ее поведение показалось бы подозрительным, но стоило лишь вспомнить, как эльфы из мелких общин отзываются о чужаках, и все моментально вставало на свои места. Девушка привела его в маленькую тесную спальню. Окно было занавешено, и рядом с ним в старом кресле сидела тонкая, хрупкая на вид фигура. Свет от горящих в комнате свечей на ее лицо почти не падал, но как раз ее Дьюар узнал моментально: по этой любви к полумраку, по запаху полыни, резко исходящему от свечей и ауре дремлющей магии — не такой заметной, как у магов традиционных школ, а едва ощутимой, как дуновение теплого ветерка в лесу. — Ясраэна? Если ты здесь, зачем вам понадобился лекарь? Она повернулась, так что теперь ее черты можно было рассмотреть — жесткие скулы, острый нос, яростную обреченность во взгляде. С таким воины идут в последний бой, зная, что уже не вернутся, с таким же усталый волк загоняет добычу, чувствуя, что умирает от голода. Он не сулил ничего хорошего. — Лучше бы соврал, что рад нашей встрече. Но раз уж мы решили обойтись без любезностей, я тоже скажу прямо: ты так переживаешь за этого человека, что наверняка не захочешь накликать на него несчастье... Моя бабка-вёльва не успела обучить меня всем целительским премудростям, но я хорошо освоила науку порч и сглазов. Если ты откажешься, даже не попробовав, будь уверен, что я применю ее в полную силу, а эльфские проклятья тяжело снимать. Сам знаешь. Ладони сами собой сжались в кулаки. Многие бы сто раз подумали прежде, чем угрожать некроманту, но молодая вёльва выглядела слишком уверенной в себе, а шаманство лесных эльфов, пришедшее с северных гор, хранилось в слишком строгой тайне, чтобы знать от него верное средство. Проверять, чья магия сильнее, отчего-то не хотелось. — Вы обе правда хотите наживать себе таких врагов? — Дьюар зло прищурился. Да, этот дом очень изменился. Прежде его обитатели, хоть и не особенно приветливые, смотрели на юнца с болот куда дружелюбнее, за острые уши прощая ему связь с темным колдуном, но сейчас он стал для них действительно чужаком. Может быть, даже более далеким, чем все деревенские вместе взятые. — Мне нечего терять, — подала голос первая сестра. Леара, как вспомнил Дьюар, поглядев на нее чуть внимательнее. Во время прошлой встречи он был слишком поглощен туманом Загранья, чтобы особенно разглядывать, но кое-какие черты все же остались в памяти — в основном, правда, сейчас скрытые платьем. — Мой единственный сын лежит там, за стеной, и он вот-вот умрет, поэтому если ничего не выйдет, то мне будет уже плевать, захочешь ли ты отомстить за это небольшое принуждение... А если выйдет — мне не жалко отдать даже жизнь ради него. — Я говорила тебе, это кара за то, что мы отринули заветы предков и поселились с людьми. Сначала мой Хореас, а теперь и Айвин... — вмешалась Ясраэна, подалась вперед, скрипнув ножками кресла, и цепко вперилась взглядом в лицо Дьюара. По слухам, эльфийские провидицы, как она, могли вот так читать мысли. Должное обучение привило уверенность, что это лишь выдумки, но мурашки по коже все равно пробежали. — Я слышала, как твой наставник вернул к жизни уже умершего человека. Эту историю многие слышали, а уж тут, вблизи его логова, и подавно. Готова поспорить, ты знаешь, как именно он это сотворил. — Вижу, что вы не отступите. — Дьюар огляделся и пододвинул к столу второе кресло — так, чтобы оказаться точно напротив вёльвы. Теперь ее взгляд тонул в пламени свечи, и лицо приобрело еще более хищное выражение. — Знаете ли вы, что ритуал, о котором вы говорите, требует жертвы? Да, наставник проделывал это... Не с мертвецом. Такой обмен совершается точно в момент перехода за Грань, не раньше, не позже. Извечной госпоже можно предложить другую душу в обмен на ту, что она собирается взять, но замена должна выглядеть более привлекательно: моложе, сильнее, здоровее... Любой бездомный пьянчужка здесь не подойдет, ведь если жертва придется Извечной не по нраву, то погибнут все участники ритуала. И где мне взять такую? Начнете похищать детей из деревни или сразу взрослых заманивать? Они переглянулись. Ненадолго в комнате повисла тишина, даже огоньки свечей замерли, перестав дрожать, но в обеих женщинах было слишком много решимости, чтобы их сумели сбить с цели одни лишь слова. — Я же сказала, что готова... — Леара открыла было рот, но сестра перебила ее. — Как насчет вёльвы? У мальчика есть магический дар, но он еще не оформился, так что кто-то более опытный станет лакомым кусочком на его фоне. Я ведь права? А мне без Хореаса и здесь как в Загранье. Дьюар с удивлением перевел взгляд с одной сестры на другую. Прежде он еще никогда не видел, чтобы кто-то с такой готовностью собирался пожертвовать собой ради другого... Если только это не был Акила, спасающий свою дорогую Асту. Случись встреча с Леарой и Ясраэной до того, как они и сами безрассудно выступили против всего ордена магов, лишь бы уберечь эту девочку, Дьюар бы даже не подумал согласиться на проведение столь опасного ритуала. Просто ушел бы, пригрозив в ответ, возможно, понаделал бы амулетов для отражения проклятий, но не стал бы и рассматривать возможности вмешаться. А сейчас... — Что же, тогда раздобыть остальное не составит труда, — Дьюар поднялся на ноги, теперь глядя на вёльву сверху вниз. — Сейчас я перечислю все, что нужно. Скакать обратно до нашей башни рискованно, можно и не успеть вовремя, поэтому займитесь поисками сами — и как можно скорее. Я подожду с Акилой. *** В детской спальне висела напряженная тишина, тяжкая, готовая вот-вот взорваться скорбными криками и похоронить под собой весь дом. Акила, как и ожидалось, сидел у постели больного. Устало склонив голову и поначалу даже не заметив вошедшего, он шептал что-то из своих заговоров, но даже без дара некроманта можно было понять, что они не помогают. — Оставь. Ты же знаешь, что только зря тратишь силы. — Дьюар прикрыл дверь хотя бы для видимости уединения. Бледного, мечущегося в горячке мальчика уже накрыла тень Извечной, он ясно видел это и не сомневался, что лекарь видит то же, только из-за упрямства не отступаясь. — Они уже рассказали тебе все? — не поворачивая головы, тихо спросил Акила. Словно боялся разбудить мальчика, хотя это едва ли удалось бы и при большом желании. — Они думают, ты можешь что-то сделать. — И я обещал попытаться. Он поймал на себе удивленный взгляд, но лишь пожал плечами. Меньше всего хотелось говорить о своем наставнике, причинившем немало боли, пару раз чуть не погубившем, но в конечном итоге все же научившем многому — и даже большему, чем знают некоторые орденские некроманты. Чем почти все из них. — Его правда возможно спасти? Вернуть?.. — Акила поднялся на ноги. Предельно серьезный и собранный, но крайне недоверчивый перед странным, по его мнению — немыслимым предположением. Дьюар его не переубеждал. — Если чья-то душа уже перешагнула Грань, то вновь оживить его будет нельзя. Но пока он еще по эту сторону — да. Можно заключить сделку с Извечной, выторговать у нее больше времени. Я знаю как, но прежде мне никогда не приходилось этого делать. — Потому что это очень опасно, да? — Настоящее безумие, — Дьюар шагнул к нему ближе и усмехнулся. — Почти как ссора с главами Ордена магов и проникновение в тюремное подземелье Вассагского замка... Хотя нет. Пожалуй, все-таки не настолько. Робкий смешок двух голосов прервался скрипом дверей. Вошла Ясраэна, теперь облаченная в нарядное красное платье, с цветами, вплетенными в волосы, а следом за ней Леара с корзинкой, в которой, вероятно, лежало все, заказанное Дьюаром. Они тихо приблизились к постели. — Когда начнем? Дьюар покачал головой. — Еще слишком рано. Когда он сделает последний вздох, вот тогда и пора. Леару передернуло, но она смолчала. Разве что излишне резко поставила корзинку на стол и отошла в дальний угол комнаты, в тень. Предстояло только дождаться. *** — Дьюар, а где Аста? — повисшую в комнате тишину, тяжелую и нервную, разбавил приглушенный голос Акилы. Его слова будто зависли в воздухе, сдавленные всеобщей тревогой, и медленно затихли. — Ты что, оставил ее совсем одну? — С ней ничего не случится. Башня заперта, страшного колдуна там давно нет, так что никто ее не съест. — Она же ребенок! Ты шутишь... — Может быть. Акила, ты должен уйти. Я не хочу, чтобы ты был здесь, когда все начнется, — Дьюар отвел взгляд, понимая, что другу такая идея не слишком понравится, но не собираясь спорить. — Меня здесь тоже не съедят, так что увидимся позже, когда мальчишка встанет на ноги. — А я? — подала голос Леара, за руку держащая бледного сына. — Могу я остаться? С ней Дьюар не спорил. Молча кивнул и указал в сторону, чтобы освободить место для своих приготовлений. Вот-вот призрачная рука Извечной должна коснуться щеки мальчика, вот-вот ее темные крылья накроют комнату, и потому лишать мать последних мгновений с ее ребенком не решился даже Дьюар. Возможно, последних... Он все еще сомневался в успехе и в том, что спустя время здесь не найдут сразу три мертвых тела, а потому решительно запер дверь за спиной Акилы и принялся в полной тишине чертить знаки на полу. Некромантия — тонкая наука, и тщательность подготовки в ней подчас не менее важна, чем дар. *** Он ждал этого момента, готовился к нему, воспроизводил в мыслях, и все равно оно пришло, как внезапно налетевший шторм, как лавина с гор. Предчувствие, близкое дыхание смерти, бесцветная и всепоглощающая аура. В комнате разом похолодало, дрогнули огоньки свечей, хриплый грай воронов донесся со двора. Вёльва тоже ощутила это. Ее ресницы едва заметно дрогнули, губы сжались чуть крепче, но она ничем не выдала страха и легко шагнула в указанный конец начерченного на полу треугольника. Главную вершину занимал лежащий в беспамятстве мальчик, а на третью Дьюар подтолкнул Леару. — Начнем... Он едва узнал собственный голос, звучащий глухо и резко, как хруст сухого дерева или сломанной кости. Сложил пальцы в замысловатую фигуру, настраивая потоки силы в нужном направлении, сделал глубокий вдох. Она пришла. Его Госпожа, вечная королева всего сущего, та, к которой ведут любые пути. Дохнуло запахом сырой земли и тлена, вороньи голоса вспыхнули громче и резко замолчали, в углу окна показалась полная луна. Середина ночи — лучшее время, чтобы умереть и чтобы родиться тоже. Леара вздрогнула всем телом, задержала дыхание, с видимым трудом заставляя себя оставаться на указанном месте. Даже она понимала, что сойти сейчас хоть на один неверный шаг — все равно, что добровольно прыгнуть в объятия Извечной. Мальчик тяжело и надрывно вздохнул, дернулся, одна его рука безвольно свесилась с кровати, и он затих. Время пришло... Однажды Дэрейн сказал, что Извечная любит его непутевого ученика. Она позволяла ему ходить по миру Загранья, затягивала в глубину и всякий раз отпускала, подкидывала неожиданные сюрпризы, но при всем при этом ему еще не доводилось чувствовать ее настолько близко, практически лицом к лицу. На этот раз все происходило по-другому. Не сами они входили в Загранье, но Загранье пожаловало к ним. Комнату затянуло серым туманом, краски высохли, а звуки истаяли редкими шорохами. Даже дышать стало сложнее из-за того, что воздух будто загустел и сам превратился в тот самый смертный туман. Это знакомое ощущение придало Дьюару уверенности и напомнило, зачем он здесь. Дух мальчика вот-вот должен был отойти от тела, навсегда пересечь Грань. Чтобы задержать его, четкая меловая линия легла напротив вершины треугольника, капли крови из порезанной ладони размыли ее контур, и невидимые нити магии протянулись вперед, опутывая. Другие нити скользнули к Ясраэне, обвивая ее тело — даже самая слабая вёльва должна была это почувствовать, но она не шелохнулась, ритм дыхания не дрогнул, только робкий сквозняк теребил выбившиеся из прически пряди волос. — Возьми эту жизнь, — тихо, одними губами прошептал Дьюар. В его ладони уже лежал древний кинжал, и некромант без колебаний поднес его к белой шее жертвы. Надрез на коже вышел едва заметным, лезвие окрасилось лишь несколькими каплями крови. Дьюар замер, сам почти перестав дышать, отдавшись на милость серого тумана и Ее бесконечной силы, весь в ожидании того, примет ли она подношение. — Возьми в обмен на ту, что сейчас переходит в твою власть, и верни нам ту, которую мы желаем. Туман дрогнул, зашевелился, выпуская щупальца. Даже некромант с трудом удержался от того, чтобы закрыть глаза и отступить, выйти из очерченного треугольника. Леара за его спиной всхлипнула. Ясраэна не шелохнулась, но побледнела до мелового цвета. Смерть — живая, одушевленная, разумная — сейчас смотрела ей прямо в глаза, решала, достойна ли она той роли, на которую ее определили, и это было невыносимым ожиданием для всех присутствующих. Казалось, время остановилось, замерло на полуночи. Ясраэна опустила ресницы, вздрогнула... Цветы в ее волосах внезапно покрылись инеем. Нередко обыватели считают, что некроманты властвуют над смертью, подчиняют ее себе и делают, что хотят. Дьюара передергивало каждый раз, когда он слышал подобное суждение, потому что невозможно властвовать над силой, окутывающей весь мир, над сутью этого мира, такой же, как и ее противоположность — жизнь. Ей можно лишь подчиняться, преклоняться перед ее мощью и иногда брать взаймы крохотную часть ее власти, оплачивая сполна собственной душой. Он понял, что Извечная приняла сделку, когда удушающая хватка тумана ослабла. Снова смог вдохнуть, чуть не закашлялся, почувствовал, как сжимаются оцепеневшие, словно на морозе, пальцы. В мир вокруг просочились краски — алое платье, алые цветы, алые губы эльфийской ведуньи, слегка приоткрытые, будто в желании что-то сказать. Она так и не издала ни звука. Молча и тихо, красным осенним листком она опустилась на пол, волосы рассыпались вокруг ее головы, нити силы всколыхнулись, закружились легким смерчем и налились сияющей жизненной энергией, которая протекла сквозь треугольник, наполнила собой знаки и устремилась к мальчику. Тот глубоко вздохнул, светлые ресницы дрогнули, приподнялись, и ясные светло-голубые глаза вновь взглянули на мир. Впервые после того, как надежда на его выздоровление угасла. *** Осенний ветер проносил первые мелкие снежинки, бросал в лицо и усыпал ими волосы. Из открытого окна доносился густой запах тыквенной похлебки, щедро сдобренной имбирем и душистыми травами, слышались привычные поскрипывания и постукивания старой башни. Акила и Дьюар сидели бок о бок на крыльце, в кружках исходил паром горячий отвар, пахнущий хвоей и мелиссой, и это приносило ощущение домашнего уюта — больше, чем когда-либо. Но еще уютнее становилось от того, что рядом находилось крепкое плечо, на которое в любой момент можно положиться. — Жаль, что Айвин потерял дар... — шепнул Акила, отведя взгляд. — Леара верила, что твой сын станет великим магом. По ее словам, мальчику удалось за считанные дни срастить перебитое крыло голубя. Даже я не смог бы сделать это так быстро... — Ну ладно она, но ты-то! — Дьюар неожиданно засмеялся. Улыбка на лице вечно хмурого некроманта, да еще и в такой момент, заставила Акилу вздрогнуть. — Раскрой глаза. — Что — я? Хочешь сказать, что это вовсе невозможно? — Невозможно то, чтобы от некроманта родился ребенок с даром целителя. Если бы ты учился у наставников Ордена, то знал бы об этом — сила Извечной перекроет любую другую. Повисло молчание. Не то напряженное, полное тревоги, как при ожидании неизбежного, но почти уютное, под стать всему вечеру. — Дьюар? — М-м-м? — Если бы ты знал раньше, что Айвин не твой сын, ты бы не стал проводить тот ритуал, верно? — Но я знал, — узкая ладонь опустилась Акиле на плечо. — Хотя даже если бы нет... Ты делаешь меня лучше. Кажется, в этом и есть твоя самая сильная магия, которой не удавалось даже Орденским целителям. Ты умеешь вылечивать души, а это гораздо сложнее сращения костей. Сложнее всего, что я знаю... Нет, это больше, чем магия — это дар.