Я в пизде, дорогие подписчики

— Так-так, живой, отлично, посмотри на меня, — говорят над ухом, и Арсений безошибочно узнает голос Антона. Он с трудом разлепляет веки и действительно видит его: красивого, раскрасневшегося, в яркой спецовке с серебряными вставками — служба спасения. — Антох, ну че там? — кричит кто-то издалека, но Антон ничего не отвечает: трогает его руки, ноги, уши, заглядывает в глаза. Он обеспокоен, напуган даже, но Арсений нормально себя чувствует… Хотя стоп. Арсений вообще себя не чувствует, тело как деревянное. — Как тебя зовут, помнишь? — спрашивает Антон, расстегивая на нем куртку и ощупывая тощее тело под ней, больно проезжается по ребрам, давит на живот. — Арсений, — отвечает тот сипло. Он будто несколько дней молчал: язык непослушный, а губы совсем сухие. Во рту тоже сухо. — Пить. Он плавает взглядом по комнате и понимает, что это вовсе не комната, а салон его прокатной машины. Темно: стекла, кажется, чем-то завалены, и просвет виден лишь со стороны Антона — у него в руке фонарик. — Сейчас, подожди чуть-чуть, — успокаивает он, а потом отклоняется от салона и кричит: — Макар, тащи носилки! Он живой! — и снова поворачивается к Арсению: — Фамилию помнишь свою? Какой сейчас год? Сколько тебе лет? — Попов. Две тысячи девятнадцатый, почти двадцатый. Такие вопросы задавать неприлично, — с расстановкой произносит Арсений. Дышать тяжело, легкие будто саднит изнутри. — Не сомневаюсь, что ты в своем уме. — Антон смеется, и в этом смехе сквозит облегчение; ласково добавляет: — Переполошил ты всех, Арс. Голова тяжелая, мозг словно распух и еле помещается в черепной коробке. Арсений с трудом осознает, как его вытаскивают из машины, как прикрепляют к носилкам, стягивая торс ремнями. Его тащат через пещеру — только это не пещера, это снежный тоннель. А потом он видит черное небо, усыпанное звездами, как крошечными кристаллами. Слева и справа вспышки, будто на фотосессии, и кто-то и правда кричит: «Уберите камеры!». Голосов много, все шумят, машины ворчат своими двигателями, вокруг дым из выхлопных труб. Но в этом гомоне он сосредотачивается на лице Антона, который держит носилки со стороны его головы. Его мягкая улыбка и влюбленный — Арсений готов в этом поклясться — взгляд успокаивают. Пока Антон рядом, всё будет хорошо. *** После осмотра врача, который два часа гундел о том, какой было ошибкой ехать в путешествие без предупреждения родных и близких, Арсений просто отдыхает в палате. В голове до сих пор стоит фраза «Хотя чего взять с вас, блогеров», сказанная таким высокомерным тоном, что у него чуть почки не отказали от возмущения. Оказывается, он и не выходил тогда из машины. Замерз, заснул и провалялся двое суток в несознанке, а от обморожения и смерти его спас, что удивительно, снегопад. Машину накрыло сугробом, и это импровизированное иглу поддерживало приемлемую температуру для жизни. Только Арсений закрывает глаза, чтобы поспать немного, как дверь резко открывается — и в комнату влетает Егор. Он в трениках и толстовке, а на глазах размазана черная подводка, будто он пытался стереть ее чем попало. — Арсений! — восклицает он и бросается к нему в объятия, мокрым поцелуем прикладывается к щеке. — Я вылетел сразу как узнал, со съемок клипа. Мы все тут охренели. — Эй-эй, Егор, полегче. — Арсений отстраняет его, уперев руку в грудь. — Все — это кто? — Мы с Эдом в первую очередь, он внизу, с администратором говорит… — сбивчиво говорит он и поясняет: — Мы тебе звоним — а у тебя телефон отключен. Сначала решили, что ты загулял, но спустя сутки… И онлайн тебя не было давно. — Прости, — морщится Арсений, не испытывая, впрочем, особого стыда. Ну, напугал всех до смерти, сам чуть не кончился — всякое случается, что ж теперь, умереть, что ли. — Ты совсем дурак, да? — Егор качает головой. — Мы всех на уши подняли, начали по твоим работам звонить, потом по студиям, потом любовникам. У Эда был нервный срыв, пришлось корвалолом отпаивать. Вот теперь Арсению действительно стыдно. Эд по жизни, несмотря на брутальный образ, достаточно нервный парень, а уж в реально стрессовых ситуациях у него и вовсе может крыша поехать. — Прости, я не думал, что застряну. Когда выехал, погода была хорошей. — Выражаясь языком Эда, ты объебался, Арс, — и в качестве утешения он награждает его вторым смачным поцелуем в щеку. — Ладно, забыли. Ты еще узнаешь историю твоего спасения, это полный отвал башки… «Полный отвал башки»? Он действительно «выражается языком Эда», хотя раньше Арсений не замечал, чтобы они общались. Вспомнив свой чересчур реалистичный сон, он прищуривается: — А вы с Эдом случайно не… Ответ очевиден, потому что Егор вспыхивает мгновенно: у него светлая кожа, и румянец на щеках горит розовый, как поросячья жопа. — Эм, да… Тут такое дело… Мы хотели тебе сказать, но лично. И как-то замотались, у тебя была «Решка», потом пилот того шоу на Пятнице, и стало как-то поздно. А затем мы решили сделать совместку и со сцены всем рассказать, поэтому как-то… Затянули. Блядь, Арсений ясновидящий. Он всегда знал, что его прабабка по линии матери хранила кости енотов не из любви к коллекционерству. Да и кто вообще коллекционирует кости енотов, это ненормально. — И давно вы вместе? — Ну… полгода где-то. Вот съехались недавно. — Чего?! — Арсений бы вскочил с кровати, но все мышцы так ноют, что у него элементарно не хватит сил. — Ты… вы… Он не успевает даже начать свою разгромную тираду, как дверь снова распахивается — причем так, что ударяется о стену. Эд заходит агрессивно, словно не просто готов убивать, а уже убил пару тысяч человек: брови сведены, скулы пылают, глаза блестят, как начищенные кинжалы. — Я тебя, сука, прибью, — грозно заявляет он и, подойдя к кровати, замахивается — но Егор ловким движением хватает его руку. — Говно ты трухлявое, жопа ты рваная, ху… хурма протухшая, я те щас харакири устрою, понял? Арсений вопросительно поднимает бровь, и Егор, больше обнимая, чем удерживая, Эда, тихо поясняет: — Это мы так учимся не материться. Эд глубоко вдыхает, медленно выдыхает, прикрывая глаза. Он словно внутренне медитирует, пытается смириться с жестокой реальностью, но в итоге не выдерживает: — Хуевывернутая ты пизда, кол те в хуй въебошенный, пиздатую бомбу тебе в пердак, шоб к хуям разорвало, говноебище ты ебучее! — Стало легче? — ласково уточняет Егор, глядя на него так, как на Арсения в жизни не смотрел. Его глаза чуть ли не искрятся. Обращенный к нему взгляд Эда тоже особенный: будто перед ним не иначе как ангел, который спустился с небес. Как на божество смотрит, словно это у Егора за спиной крылья, а не у него самого. — Гораздо. Прям пропизделся — и полегчало. — Комнату себе снимите, — ворчит Арсений. Перед его глазами до сих пор Антон, который смотрит на него с такой же нежностью, который целует его так идеально, словно это сон. Хотя это и было сном. Но, опять же, бабка же не просто так енотов потрошила; не может всё это быть случайностью. — А ты молчи ваще, — рявкает на него Эд. — Получишь щас по щам так, что сосать три года не сможешь, понял? Поехал он, блядь, в путешествие. Придурок конченый, совсем мозги через жопу высрал. — Соглашусь. — Егор активно кивает. — По всем пунктам. — Чертов предатель, — Арсений закатывает глаза, — хоть бы ты поддержал больного человека. — На голову, — говорят Эд и Егор хором, и да: надо было еще сто лет назад заметить, что эти двое созданы друг для друга. Понятно, почему его подсознание сложило все факты в общую картинку; Арсений просто тупой. — Хорошо, голубки, так что там за история с моим спасением? — спрашивает он с надеждой: вдруг это как-то связано с Антоном. Если его, конечно, зовут Антон. Может, он какой-нибудь Ваня, Андрей или вообще Марк. — Это мистика! — восхищенно выдает Егор, шлепаясь на кровать и отдавливая своей прокачанной жопой Арсению ногу. — Это магическая история, мне кажется, что… — Тупо совпадение, — перебивает его Эд. — Отвечаю, он тупо видел Арса по телику в новостях, ну, и типа мозг сам, трали-вали. — Трали-вали — и мозг сам определил, где Арсений? — Егор обиженно выпячивает губы: педик классический. — Что это за локатор такой? — Еще скажи, что Венера была в Юпитере. — Можно ближе к делу? — нетерпеливо просит Арсений и дергает ногой, но с другой стороны его придавливает еще и костлявой задницей Эда. — Что произошло? — Короче, был у меня братан в свое время, — начинает Эд, задумчиво почесывая подбородок: отрастил себе отвратительную козлиную бородку за тот месяц, что Арсений его не видел. — Я тогда жил на Украине… — В Украине, — поправляет его Егор. — …в Украине жил, а он приматывал летом каждый год, типа родаки там у него или че, не суть. И мы с чуваками рэповали, батлили, у него получалось охуенно, талантище. Он тоже был из голубого отряда, так что мы с ним этсамое, по мелочи там… Егор квасит такое лицо, что Эд тут же поясняет: — Да это было тыщу лет назад. Я и с этим, — он кивает в сторону Арсения, — тоже спал, и ниче. — Этот не считается, с ним и я спал. — Кстати, так себе. — Ну да. — Я, вообще-то, здесь! — Арсений пинает обоих под жопы. — При чем здесь история о том, как ты трахался с каким-то парнем тысячу лет назад? — Да не трахались мы, чисто подрокали, и ваще, заткни хлебогрызку, ща всё будет. — Он выдерживает театральную паузу. — Ну и, в общем, там город маленький, и народ выяснил, шо он по мужикам. И отпиздили его жестко, прям ребра в труху, хорошо жив остался. — Какой ужас, — печально говорит Егор, который эту историю уже наверняка слышал. А Арсений просто в шоке: вот дикари. Ему повезло, и с ним ничего подобного не случалось. Хотя как не случалось, пару раз по тыкве получал — но там сам нарывался, а парень ведь ни в чем не был виноват. — Да, пиздец. Ну и после этого он сказал, что типа больше никаких мужиков у него не будет, всё, завязал. Видно было, шо он загнался по теме. Я пытался помочь, нравился мне тогда этот пацан, но типа… Я же не мозгоправ. — Ты ничего не мог сделать, утенок. Эта фраза Егора, сказанная таким нежным тоном, вызывает у Арсения почти ярость: завидно. — Мы с братанами им потом дали пиздов, конечно, но толку… — Эд тяжело вздыхает. — Короче, он уехал и перестал отвечать, и на следующий год не приехал тоже. И у нас все контакты потеряны типа, а тут он звонит моей менеджерке… Арсений поднимает брови: — Ты используешь феминитивы? — Че использую? — Слово «менеджерка». — Ну, а как ее назвать? — «Менеджер». — Так у меня их двое: мужик и баба. Короче, и вот Андрюха бы его послал сразу, он всех чокнутых у меня отшивает. А Янка чет растрогалась и мне всё передала. — Что передала? — уточняет Арсений, едва не скрипя зубами. — Эд, ты отвратительный рассказчик. — Ебать ты охуевший, у меня стресс, ваще-то! Ты чуть не подох, я так пересрал, шо сам чуть кони не двинул. Дай отдышаться, гнида ты неблагодарная. Егор вдруг крепко его обнимает и чмокает в макушку, и Арсений снова им завидует. Не то чтобы у него никогда не было таких отношений, просто… просто он никогда не был в отношениях счастлив. А они, похоже, счастливы. — Прости, Эд. Так что там с тем парнем? — А, ну и вот. Короче, ему приснился сон, типа он живет в селе, в залупе прям, и тут ты среди ночи припездёхал к нему с обморожением. И рассказываешь, мол, тачка осталась в снегу на дороге. Естественно, я решил, что он кукушкой запел, но Егор… — Я был уверен, что это знак судьбы. Мы тебя к тому времени уже двое суток искали, но не могли найти. А тут Антон… — Стоп, так это и был Антон? — Арсений хмурится, а внутренности будто перемалывает миксер: получается, Антона когда-то избили. Вот почему он «завязал». Всё сходится. — А ты в курсах, кто это? — Эд хлопает глазами, как побитая жизнью утка. — Да, Антоха и есть. И, короче, он же МЧСник, и он со своей бригадой выехал, чтобы к местным присоединиться, хотя там с погодой был пиздец. А тебя тогда искали с вертух, но че тут сделаешь, если ты сугроб… Антоха тебя нашел и рили раскопал, и, пока копал, там камер с телика понаехало, по всем новостям крутят твое спасение. — Я… — Выглядишь там потрясно, я тебе отвечаю. — Как Кай, которого поцеловала Снежная королева, — подтверждает Егор. — Да я не об этом! — Арсений закатывает глаза. — Я хотел сказать, что тоже видел сон. С его участием. Эд и Егор так переглядываются, словно мысленно разговаривают, и это тоже злит: охуеть, какой у них уровень понимания! Ну, сука, «Аватар» в реальной жизни! Хотя посинеть тут может лишь Арсений — и то от досады. — А что ты видел? — аккуратно спрашивает Егор, которому в принципе лучше даются тактичные разговоры. Черт, они считают его сумасшедшим, приехали. Впрочем, вдруг они правы? Строго говоря, Арсений никогда не был нормальным. — Видел этот дом, село Пидорово и… — Как село называлось? — Эд нагибается к его лицу так низко, что едва не въезжает ему подбородком по носу. — Село Пидорово. И я-то понимаю, что такого не существует, и там было Поперечное, я же маршрут смотрел. Но во сне оно называлось так. Оба они сидят с такими лицами, будто Арсений секунду назад высрал живого мангуста. — У Антона было то же название. Я еще гуглил его, но попадал только на деревенское порно, — ошеломленно произносит Егор. — Ваще слыхал я такие истории, — Эд усмехается, — типа при смерти у чувака глюки, и они с кем-то другим видят один сон, так и спасают. — Мистика, — шепчет Егор. — Да хуй знает, че такое. — Эд пожимает плечами и оглядывается: — А че не снимаешь? Я до этого момента ваще думал, шо у тебя камера к руке приросла. А тут такой сюжет типа. — Я… Нет желания, — отнекивается Арсений. Он напряженно думает, как бы спросить про Антона, но похожий на кисель мозг отказывается соображать, поэтому он спрашивает прямо: — А Антон… — Да он внизу сидит-пердит. Его ж к тебе не пускают, потому что он тебе не друг и не родственник. — Кстати, если что, то я твой парень, — предупреждает Егор. — Ебать, а я то же самое сказал. Ну шо, завтра во всех желтых газетенках прочтем про наш заебатый тройник. — Ничего подобного, это конфиденциальная информация. Я дал администратору пять тысяч. — А я десятку. Арсений правда любит этих двоих, но еще немного — и он откусит им ебла; слишком устал. Ему сейчас хочется видеть лишь одного человека и, стараясь успокоиться, он медленно цедит сквозь зубы: — А вы можете его позвать? — Шо, ебаться будете? — тут же реагирует Эд, за что получает подзатыльник от Егора — и ржет: — Пизда, какие все серьезные нынче. Ладно, Арс, — говорит он и чмокает Арсения прямо в веко; хорошо хоть тот глаз успел закрыть, а то такими губищами можно и глазное яблоко ненароком высосать, — рад, шо ты жив. Попрощавшись, они уходят, а Арсений судорожно приводит себя в порядок. Зеркала у него нет, так что он на ощупь приглаживает волосы (которые ему, конечно, никто не помыл), трет сонные опухшие глаза, поправляет ворот футболки. Вряд ли это сильно улучшает его вид, и Арсений в панике: можно ли позвать сюда парикмахера и визажиста по-быстрому, а? Но времени на такие изыски нет: дверь медленно открывается, и в комнату заглядывает Антон. Что ж, выглядит он тоже хреново: такой же сонный и опухший, с мешками под глазами, с немытой головой и в толстовке не первой свежести — чувствуется запах пота. — Не помешаю? — спрашивает он смущенно; Арсений делает приглашающий жест, мол, заходи. — Слава богу, ты в порядке. Ничего, что я на ты? — Ты спас мне жизнь, тебе можно что угодно, — улыбается он, а мысленно добавляет: «даже трахнуть и взять в мужья, и можно без свадьбы». Антон нервно смеется и вместо того, чтобы присесть на кровать, как делали Егор и Эд, берет стул из угла комнаты, тащит его ближе к Арсению. — Тебе очень повезло, — произносит он со вздохом, — я не раз видел, как люди замерзали насмерть, а у тебя даже все конечности на месте. — Да уж, сам в шоке… Ты правда видел меня во сне? Антон от неожиданности роняет стул на пол, но тот приземляется, как кошка — сразу на четыре «лапы». — Э-э-э, ну да, — краснеет. — В первую ночь я подумал, что это обычный сон, ну, я же твой канал смотрю, и вообще. А на вторую до меня дошло. — Можешь рассказать, как это было? Да, Арсений строит из себя следователя на допросе, но ему важно знать. Как бы тут ни хотелось списать всё на обычное совпадение, если они видели один сон… — А ты не подумаешь, что я сумасшедший? — Только если мы оба. Антон кивает и садится на стул, долго молчит: думает, с чего начать. А потом он, тяжело дыша и постоянно сбиваясь, рассказывает свой сон. Про неожиданный визит Арсения, про куриный суп, про фильм ужасов. Он не упоминает лишь ночное происшествие с бесстыдным Арсовым «Переспим?» и поцелуй в самом конце. — И он был такой… Слитный, что ли. Я спал урывками по паре часов, и каждый раз у меня не было ощущения разрыва, будто я всё время находился в том сне. И там всё было такое реальное, я знал свой дом, село, где магазин, будто долго там жил… Только иногда было ощущение, что-то не то. — И как ты понял? — Не знаю, я… — Антон прикусывает губу и держит паузу, вновь они проводят в тишине какое-то время. — Я почувствовал. И будто заставил себя вспомнить, кто я. И где ты. Знаешь, у моего знакомого врача был такой случай на работе. — Такой — какой? — Девушка решила покончить с жизнью, легла в ванну и перерезала вены. И тут в скорую звонит парень, типа видел ее прощальный пост ВэКа, срочно бегите-спасайте. Времени на разборки не было, так что бригада выехала. Повезло, что квартиру девушка оставила открытой — успели спасти… В итоге выяснили, что никакого поста не было, а этот парень просто вырубился и увидел ее во сне. — Как она умирает? — Да, ему приснилось, что он курьер Яндекс.Еды. Приезжает по адресу, а там она лежит в ванной, и он якобы ее спас. Представляешь? — Антон хмыкает. — Я вот тогда подумал: ну и хрень. Глубоко вздохнув, Арсений более-менее ровно садится на кровати и, глядя Антону в глаза, признается: — Мне снилось то же, что и тебе. — Голос дрожит на этой фразе, и Арсений тоже дрожит, но списывает это на тремор мышц после двух дней в каменном состоянии. Антон удивленно поднимает брови, потом хмурится, нервно проводит ладонями по коленям. Он словно решает, верить или нет; Арсений под одеялом скрещивает пальцы и добавляет для весомости: — Я тебе ночью еще предложил… — черт, почему тогда это было так легко, а сейчас язык немеет, — предложил секс. — А… да… — Антон криво улыбается. — И я… жалею, что отказался, — говорит легко, будто и не сидел только что с паузами длиною в жизнь. Внутри тяжелеет, словно Арсений в одиночку сожрал три шашлыка. Его сердце само как шашлык: и то ли Купидон проткнул его стрелой, то ли сам Антон меч вонзил. Не столько больно, сколько внезапно, и он судорожно втягивает воздух носом — задыхается. — Это же было не по-настоящему, — брякает от растерянности. Антон криво улыбается. В нем по-прежнему видна та тоска, что не отпускала его во сне, но теперь она чище, яснее. Пусть они и не знают друг друга, но Арсений ощущает его на каком-то другом уровне. Космическая связь, блядь, что ли. — Знаешь, а я думаю, что ничего более настоящего в моей жизни не было, — насмешливо фыркает Антон, словно сам себя придурком считает, и встает со стула. — Ладно, мне пора, меня сюда всего на пять минут пустили. Еще ехать в Кемерово, а оттуда — домой, так удобнее будет. Хочется попросить не уходить, схватить за руку, притянуть к себе и поцеловать. И Арсению плевать, что он выглядит хуево, что от него воняет лекарствами, что они знакомы без году два дня — и те выдуманные. Хочется быть смелым, но Арсений смелый лишь перед камерами, когда надо лезть на действующий вулкан или нырять в подводную пещеру. Легко быть смелым, когда смелость — это твоя работа. А когда смелость — это выбор, всё куда сложнее. И как только супергерои каждый день принимают решение быть смелыми? Ах да, они не реальные люди, а персонажи комиксов и мультиков. Он так и не решается — и Антон уходит, даже не бросив на него прощальный взгляд. *** — Слышь, давай его поднимем, шо ли, — настороженно говорит Эд, доставая картошку фри из промасленного пакета. Он запихивает ее в рот сразу горстью и с набитым ртом добавляет: — Вдруг заболеет и подохнет. — У нас полы теплые, — равнодушно отвечает Егор, не отрываясь от ноутбука, где он играет в какую-то стрелялку. — Лучше не трогай его, пусть страдает. Арсений драматично лежит на полу гостиной, потому что там степень его страданий видна невооруженным взглядом. Не то чтобы ему нужны свидетели, просто так он максимально вживается в роль жертвы судьбы, коей и является. То, что Эд и Крид периодически обращают на него внимание и говорят о нем в третьем лице, слегка сбивает с настроя, но на кухне Арсений лечь не может: там холодная плитка, а его поясница и так побаливает. — Может, хоть камеру врубить? Он не снимал свое говно уже неделю. — Эд закидывается второй порцией картошки. — Так хоть какой-то контент будет. — Да, отличная идея. Ты кормил его? — Веганской пиццей, но это было ночью. Живот Арсения призывно урчит при упоминании пиццы, но он стоически лежит, как бы странно это ни звучало. Постоянное обжорство не очень-то сочетается с трагедией разбитого сердца. — По-прежнему страдает из-за Антохи? — Егор всё-таки ставит игру на паузу и переводит на него взгляд: Арсений видит это периферическим зрением, потому что вообще-то смотрит в потолок. — Месяц прошел. Да, Арсений страдает из-за него. Потому что Антон не стал дожидаться его выписки и даже ни разу не навестил в больнице, ни разу не написал, не позвонил. Уехал сразу, как и обещал. Испарился из его жизни, бросив на произвол судьбы. Кидалово. Отсутствие Антона чувствуется физически. Это не боль, но потеря чего-то важного, как если бы Арсению отрезали ногу, руку или почку. Вроде жить можно и без них, но непривычно: то шаг сделаешь, то потянешься к блокноту на столе, то поссать стараешься нормально — а не выходит. Пожалуй, лучше бы он никогда не встречал Антона. Потому что теперь, без него, он не может не вспоминать то ощущение безграничного комфорта рядом с ним. Может, это всё иллюзия и после недели отношений они бы набили друг другу ебала, но и так лучше, чем никак. Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и лежать на полу в чужой квартире. — Слых, а он хоть дышит ваще? — Эд подходит и, перекинув через него ногу, неожиданно садится ему на живот. Наклоняется к самому лицу — Арсений скашивает на него глаза: — Что? — Хошь, пойдем те шмотья купим? — предлагает он заботливо, отдавливая костлявой задницей мочевой пузырь. — Или похаваем фуфелей? — Фалафелей. Арсений не стал бомжом, просто друзья тире бывшие решили, что одному в квартире, тем более после такого травмирующего события, ему оставаться нельзя. Так что притащили его к себе и теперь следят за ним, как за малолеткой. Будто он сам не может о себе позаботиться! Ну и что, что последний раз он принимал душ позавчера, и то по необходимости: работал. — Да хоть фуфаек, мне ваще поебать. — Не хочу, Эд, — ворчит Арсений, ерзая под ним. — Мне просто надо подумать. Он думает с самого ухода Антона и пока ничего не придумал. Наверно, пословица «как Новый год встретишь, так его и проведешь» работает, потому что праздник он провел в больнице, с мишурой на шее и мандарином в руке, а еще — с отвратительным настроением. Он ждал, что Антон всё-таки придет к нему, но нет. По словам Эда, тот и правда уехал: работать все праздники. Здравствуй, жопа, Новый год! И теперь у Арсения и правда отвратительное настроение всё время. В следующий Новый год он вызовет толпу шлюх и будет делать снежных ангелов в кокаине. — Ну и хуй с тобой, — обиженно хрипит Эд и встает с него. — Планируешь весь день здесь валяться? — Именно так. — Арсений, у тебя Дудь через три часа. Учитывая пробки, самое время встать и начать собираться, — меланхолично отзывается Егор. Через три секунды Арсений в душевой кабине — смывает с себя двухдневный пот. Хотя, начистоту, он особенно-то не вспотел, потому что только и делал, что лежал. Но, как бы ему ни хотелось предаваться сладости страданий, работа — по расписанию. А после его невероятной истории спасения карьера как раз пошла в гору: недавно, например, он был на «Вечернем Урганте», а что может быть круче! Так что Арсений быстро приводит себя в порядок, выбирает лук, который будет выигрышно смотреться в кадре — и пиздует на студию. Возможно, интервью с этим уродцем отвлечет его от пагубных мыслей. *** Юра — человек неприятный, это ясно как минимум потому, что они с Ирой, менеджером Арсения, находят общий язык на раз-два, а это тревожный звоночек. В нем раздражает всё: голос, манеры, ублюдская клетчатая рубашка и даже его башка, напоминающая буханку хлеба. Тем не менее Арсений без эксцессов выдерживает вопросы о том, гей ли он, спал ли с фанатами и фанатками, почему он так странно одевается, какой у него член и прочие «неудобные» вопросы. Но Арсений по жизни привык к неудобствам, для него неудобно лишь срать стоя, а в остальных случаях можно и потерпеть. Да и со сраньем смириться легко: в джунглях Амазонки он, например, присесть тупо не решился. Там змеи и всякие жуткие насекомые, а еще болезней больше, чем в Векторе. — Ладно, — говорит Юра, глядя в глаза — какой же тупой у него взгляд, прям хочется сделать «хап тьфу» в лицо, — давай перейдем к главной теме. — Вроде мы поговорили уже о «теме», — фыркает Арсений. — Но давай, вряд ли я скажу тебе что-то новое, чем в десятках интервью до этого. Он принимает максимально расслабленную позу, хотя внутренне весь напряжен. Всё, что касается Антона, вызывает в нем иррациональный трепет. — Расскажи, как всё было. Арсений сухо пересказывает официальную версию его спасения. Мол, на вертолете заметили подозрительный сугроб, а дальше дело за малым. У него нет сил приукрашивать рассказ драматизмом, хотя в другой ситуации он бы с удовольствием поведал о своем ужасе в те суровые моменты жизни. На таком он и сделал карьеру: в «Орле и Решке» эмоциональность ценится. — А что с тем спасателем? — вдруг спрашивает Юра. — Который приехал аж из Новосибирска, если не ошибаюсь? — Там не такое большое расстояние. — И всё же есть станции МЧС и ближе. — Они также были задействованы. Если посмотришь репортаж с места событий, ты это увидишь. — То есть ты хочешь сказать, что этот спасатель, Антон, просто решил приехать в пургу, хотя в этом не было необходимости? — Он говорит без эмоций, но и через эту непроницаемую маску тонкой струйкой сочится сарказм. Арсений бы тонкой струйкой обоссал его лицо, такое вот спонтанное желание. Конечно, Антона снимали камеры. Конечно, у него пытались брать интервью, о нем копали информацию, с ним наверняка связывались. Возможно, в этом причина, почему он до сих пор не связался с Арсением: устал от повышенного внимания. — Не понимаю, к чему ты ведешь. — До меня дошли слухи, что там какая-то мистическая история. Якобы он тебя во сне увидел, это правда? — Мне о таком неизвестно. Арсений гордится собой: так держать лицо! У него с этим проблемы, ведь в его работе, наоборот, требуется максимум гипертрофированных эмоций. — И он тебе не снился, пока ты был в машине? — Мне ничего не снилось. — Он ловит себя на том, что говорит слишком строго, слишком холодно — а вдруг Антону будет неприятно? Вдруг он поверит? От этой мысли Арсений теряется. Всего на секунду, но Юра, конечно, это замечает: — Я тут провел исследование. Много людей утверждает, что видят во сне кого-то при смерти — и потом выясняется, что лишь благодаря этим снам их спасли. Слышал об этом? Конечно, Арсений слышал. Он прочитал всё что есть в интернете на эту тему, но в основном это статьи из женских журналов про «судьбу» или бред про эзотерику. Кажется, даже секта появилась. — Слышал. У меня… Нет ничего общего с этими случаями. — И ты утверждаешь, что никаких снов или галлюцинаций у тебя не было? — Нет. Юра кивает так, что ясно: он не верит. Арсению, впрочем, глубоко ровно на то, во что там верит этот хлебоголовый. — Новый год ты праздновал в больнице? Хреново, наверно, было? — Нет, со мной были друзья. Я много раз отмечал Новый год в странных обстоятельствах, так что привык, мы отлично отметили, — врет Арсений. — Только оливье не хватало, — добавляет он со смешком. Шутник, блядь, ну чисто комик. Разрядил обстановку, называется. — А что, в Юрге никто не мог достать тебе оливье? — Веганский — нет. Тема плавно перетекает в веганство, и Арсений внутренне растекается от облегчения: если бы они продолжили говорить об Антоне, он бы точно пропалился с концами. *** — Я поговорил с Ирой, она будет заказывать тебе еду, — инструктирует Егор строго. Строгость ему не идет, с его миловидной внешностью ему лишь улыбаться да хихикать. — Открывай двери курьерам, ясно? — Да, пап. Девочек не приведу, вписки устраивать не буду. — Не скучай, сынуля. — Он закидывает на плечо рюкзак и чуть не заезжает им по голове Эду, который наклонился зашнуровать ботинки. — Нас не будет всего неделю. — Как-нибудь переживу, — бубнит Арсений. Он стоит в прихожей, оперевшись плечом о стену, и ждет не дождется, когда эти двое свалят. Конечно, он мог бы поехать домой, но за полтора месяца он как-то свыкся с их квартирой. Уютно у них тут, что ли. — Арс, в натуре, держись огурцом, — подбадривает его Эд, распрямляясь и хлопая по плечу. — Привезем тебе леденец в форме хуя, хошь? Они едут в Амстердам: отпраздновать День святого Валентина, а заодно и морально подготовиться к каминг-ауту. Совместный трек представляют уже в конце февраля, а это значит, что спокойная жизнь до лета им точно не светит. — Согласен на обычный дилдо, Эд. И можно два, а то вдруг старый сотру в ноль. — Это должна была быть шутка, но с его кислой миной выходит ни разу не смешно. Он почти не скучает по Антону. Да, он еще думает о нем, но с каждым днем всё больше убеждает себя, что влюбиться в человека за два дня нельзя — и техника самоубеждения работает. — Зря ты поставил на себе крест, Арсений. — Егор качает головой и берет с пола рюкзак Эда. — Завтра же праздник, кто знает, что может произойти… На этой фразе он с такой любовью смотрит на Эда, что Арсений закатывает глаза и пихает его рукой в плечо, мол, пиздуй уже: — Я знаю, что произойдет: я буду монтировать видео. Всё, удачи вам там до дачи, не ешьте волшебные пирожные, закажите проституток — им детей кормить надо. Они прощаются семейным «скоро увидимся», и Арсений облегченно вздыхает: можно не притворяться, что ему лучше. Последнюю неделю он усиленно делает вид, что с ним всё в порядке, что работа и развлечения интересуют его как прежде. Он даже заставил себя съездить купить футболку и посетить новое веганское кафе на Арбате. И оператора с собой брал: всё как прежде! Он закрывает дверь и идет обратно к дивану, заворачивается в плед. Несмотря на теплые полы и центральное отопление (счастья ему и здоровья), в комнате всё равно как-то холодно. На улице жестокая вьюга, которая напоминает о том самом дне, и это вообще не улучшает настроение. Елка до сих пор стоит в углу: забытая всеми на Новый год, она провела праздник в пустой квартире и теперь будто осуждает Арсения за это. «Из-за тебя, парень, я не пригодилась, а теперь посмотри на меня». Арсений, конечно, фантазирует, потому что с елкой ничего не произошло, она такая же красивая. Искусственная ведь: Эд бесится с опадающих иголок, а Егор бесится со всего, с чего бесится Эд. Дотянувшись до пульта, Арсений включает гирлянду — огни сверкают в полумраке комнаты, почти создавая то самое новогоднее настроение. Может, сделать вид, что в полночь и правда Новый год? Начать с чистого листа. Арсений хмыкает и идет на кухню, достает бутылку шампанского и пару мандаринов. Замечает в холодильнике свежую клубнику и мимолетно грустит, вспоминая клубничное варенье. Рядом с клубникой стоит вишневый сидр: что за насмешки судьбы. На часах без десяти минут полночь, так что время еще есть. Он включает рождественские песни с ноутбука, сиротливо смотрит на бутылку: выпить хочется уже сейчас. Жаль, нельзя для полного антуража включить телевизор, там ведь никакого «Голубого огонька», одни фильмы про любовь — только их ему не хватало для полного счастья. Хотя… немного подумав, он врубает онлайн «Один дома»: ничего более новогоднего он придумать не может, плюс любовной линии там нет. Кевин с бандитами — это было бы слишком. Наверно, если уж он собрался праздновать, имеет смысл привести себя в порядок, хотя он и так выглядит отлично. И голова мытая, и одежда чистая, и даже мешки под глазами не такие пухлые; спасибо Ире за патчи. Но Арсений всё равно укладывает волосок к волоску, а потом включает камеру. — Я в пизде, дорогие подписчики, — вздыхает он, глядя в такой родной объектив. — Вы подумаете, что я ебнулся, и будете правы! Настроение полный джингл белз, — и выключает. Если при других людях он еще силится делать вид, что всё нормально, то наедине с собой не получается. Когда он берется чистить мандарин, в дверь звонят, и Арсений, закатывая глаза и на ходу натягивая вымученную ухмылку, идет в прихожую. По-любому Эд забыл какую-то фигню: он же в юности все мозги продолбил, вот память и страдает. — Забыл любимого плюшевого крысенка? — едко спрашивает Арсений, открывая дверь. И саркастичная маска тут же спадает. Потому что за дверью не Эд и даже не Егор. И не коллектор, пришедший избить Арсения за долги (хотя задолжал он разве что пару видео подписчикам), и не свидетель Иеговы (а он одинок, и у него как раз есть пара минуток поговорить о Господе Боге нашем). В коридоре стоит Антон. На глаза натянута совершенно дурацкая вязаная шапка с помпоном, похожий на мусорный пакет пуховик весь в снегу, одну руку оттягивает спортивная сумка, вторую — мокрый бумажный пакет. У него красный нос и опухшие глаза, но улыбка искренняя — и немного смущенная. — Что..? — не договаривает «ты здесь делаешь» Арсений вместо банального привет. По-прежнему держит в руке мандарин — тот пахнет на весь коридор. Антон неловко смеется и протягивает ему пакет: — Очень долго искал, где купить веганский оливье в такое время. Арсений берет пакет, а Антону зачем-то дает мандарин — тот послушно принимает, так и стоя на пороге. Опомнившись, Арсений отступает вглубь дома, пропуская неожиданного гостя. Он ничего не понимает, но ощущает такой прилив счастья, что эта волна едва не впечатывает его в стену. Из ноутбука льется саундтрек к фильму «Один дома», тот же саундтрек звучит из телика. — Ты что, приехал из Новосибирска? — Не из Пидорово, да. — Антон снова смеется. — Можно я разденусь? Или не отплатишь тем же и выгонишь обратно на улицу? — Да… В смысле, нет, раздевайся, конечно, — глупо лепечет Арсений и помогает стащить пуховик, капли растаявшего снега с которого заливают паркет. — Оно, кстати, называется Поперечное на самом деле. — Что? — Арсений в курсе, но мозг от шока работает так медленно, что собеседник из него сейчас не ахти. — Село. Поперечное. У меня бабушка там жила, я только после осознал, что это был ее дом. Наверно, мозг выбрал самую комфортную зону: я последний раз был там лет в семь, так клево время проводил. Жаб через жопу надувал. — Он явно чувствует себя некомфортно, но усиленно пытается разрядить атмосферу. — Меня тоже надуешь? — на автомате спрашивает Арсений. — Уже не помню, как это делается. Но постараюсь вспомнить. — Антон очень серьезен. Выбравшись из пуховика, тот заканчивает с чисткой мандарина и кладет дольку в рот, жестом предлагает ему. Арсений кивает — и Антон протягивает ему дольку. У него слегка дрожат руки, и они покрасневшие от холода, озябшие. Вместо фрукта Арсений цепляет губами его холодные пальцы: не целует, а просто прижимается, прикрывает глаза. И Антон, видимо, от неловкости всё-таки пихает несчастную дольку ему в рот. — Шпашибо, — благодарит с набитым ртом. — Ужасно кислый. — Раз уж у тебя тут Хэппи нью йеар, может, и шампанского нальешь? Пить хочу с дороги пиздец. Даже Арсений понимает: тот не пить хочет, а залить несуразность момента алкоголем. Что ж, он и сам не против, так что с нарочитой чопорностью предлагает: — В нашем комфортабельном отеле для вас предусмотрены любые напитки! Есть даже вишневый сидр, если хотите просраться! Сам Арсений, кажется, уже обосрался. *** — Я ждал, что ты напишешь. Хотел сам, но… Но ты так холодно общался со мной в больнице, и я подумал, что ты… Не знаю, не хочешь меня больше видеть. — Антон кисло улыбается. Они сидят в гостиной, в окружении гирляндовых бликов и мандариновой кожуры. Антон тянет уже третий бокал шампанского, а Арсений ковыряется вилкой в салате — кусок в горло не лезет. На экране плазмы Кевин беззвучно бегает от бандитов по всей квартире: они вырубили громкость, чтобы говорить было удобно. — Я… Тогда затупил. И потом тупил. Я не очень-то смелый человек, если честно, особенно по части отношений, — признается Арсений. — Знаю, Эд мне рассказал. А потом Егор. Они написали мне неделю назад, что ты… — небольшая пауза, — хотел бы меня видеть. А потом я посмотрел твое интервью с Дудем и как-то… Наверно, я просто повод ждал, вот и рванул. Да уж, Арсений представляет, каким несчастным страдальцем эти двое его выставили. Впрочем, он им всё равно благодарен. — Когда ты возвращаешься? — Через неделю. Так что я надеялся, что в этом комфортабельном отеле мне предоставят койко-место. Отель я не бронировал. — Это не моя квартира, но конечно, милости просим. Оставайся хоть навсегда. Стыдно признаваться, но он не хочет, чтобы Антон уезжал. Недели мало, чертовски мало, и не факт, что Арсений выдержит второй разрыв. Мистика или сумасшествие, но между ними точно что-то большее, чем общий сон. У Эда в новом треке, который совместка с Егором, есть строчка «Ты — финал моего пути, и моя цель на жизнь была тебя найти» — и это ужасный, отвратительный, тошнотный рэп, от которого вянут уши и очко выворачивается в розу, но это точное попадание. Антон — как мечта, к которой Арсений шел всю жизнь, сам того не понимая. — Ты правда «завязал»? Насовсем? — глухо спрашивает он, двигаясь ближе. Отставляет контейнер с оливье на журнальный столик: есть всё равно не хочется. — У тебя вообще был кто-нибудь? — Ну… я постоянно «срывался». Устанавливал Тиндер или Хорнет, искал кого-нибудь на одну ночь, а потом снова убеждал себя, что больше ни разу. — Он говорит об этом так легко и спокойно, что Арсений удивленно поднимает брови, и тот поясняет: — Я репетировал всё, что ты можешь спросить. Ответы на твои вопросы. — А… Понятно. — Тут ты должен был спросить, до сих пор ли я в завязке, — смеется Антон. — Знаешь, когда я смотрел «Решку», мне всегда казалось, что ты вообще без комплексов и тормозов. — Это образ, — выдавливает Арсений. Незаметно (а, может, и заметно: конспиратор из него так себе) подсаживается к Антону так близко, что они почти соприкасаются плечами. Разворачивается к нему лицом, упираясь коленками в чужое бедро. — Так ты еще в завязке? — От тебя зависит. Более прямого намека не придумаешь, Антону не хватает лишь достать из-за спины плакат «Давай сосаться!». Арсений фыркает и, забрав пустой бокал и поставив его на столик, к салату, перебирается к Антону на колени. Гирлянда стоит в режиме красного: код красный, пора приступать к действиям. Антон в этом свете такой красивый: его лицо расслаблено, губы слегка приоткрыты, он словно готов на всё. От такого любой растает, и Арсений не исключение — он ведь не андроид. Он наклоняется и осторожно касается губами его щеки — почти невесомо. Антон подставляется под поцелуи, прикрывает глаза — и так же невесомо касается кончиками пальцев его бедер. Проводит нежно, чуть не заставляя дернуться от щекотки, гладит. Арсений покрывает поцелуями его щеку, висок, изгиб брови. Прижимается губами к веку, чувствуя мягкие пушистые ресницы. Его сердце трепыхается в груди — и он уверен, что оно бьется в одном ритме с сердцем Антона. Потому что они совпали, они на одной волне, они не просто два подходящих кусочка пазла — их словно на фабрике друг под друга создали. Наконец, Антон сам поднимает голову и ловит его губы, и этот поцелуй именно такой, как во сне. Чувственный, осторожный, изучающий, но без пугливости и опасений, потому что оба знают: никто не убежит, оторвать друг от друга их способен лишь апокалипсис. Антон проникает языком в его рот, целуется мокро, слюняво, но Арсению нравится: он прижимается плотнее, елозит задницей по бедрам. Когда он случайно (нет) проезжается по ширинке, Антон вымученно выдыхает-стонет в поцелуй. Такая чувствительность почти умиляет, и Арсений продолжает активнее тереться о его пах — вынуждает Антона сжать его задницу, подстраивая под нужный темп. Он дышит всё резче, уже не останавливается на целомудренных поцелуях: начинает цеплять зубами губы, кусаться. Запрокидывает голову, открывая шею и позволяя Арсению вылизать ее. Его грудь тяжело вздымается, он сам выгибается, приподнимая бедра — Арсений чувствует его горячий стояк через слои плотной джинсовой ткани. Когда тот отстраняется, чтобы стянуть с Антона футболку, то не может не залипнуть: это слишком. Его открытый влажный рот, испарина на лбу, встрепанные после шапки волосы, огненные отсветы гирлянды — красиво, Антон красивый. Арсений заебался повторять это в мыслях. Он со смешком вспоминает, как сначала выдал ему характеристику «деревенщины». Пиздец, вот дурак. — М? — облизывая губы, спрашивает Антон. Перекладывает руки с задницы Арсения на его бока, оглаживает, запускает влажные ладони под футболку, почти агрессивно трет ребра. — Что смешного? — Ничего. Подумал, что ты очень красивый. Даже в полумраке и красном освещении видно, что Антон сам краснеет, но не отводит смущенный взгляд. Наоборот, игриво прикусывает губу, хотя сексуальности в этом мало: он выглядит скорее милым. — И это смешно? — Такое уж чувство юмора. — Дурак, — хмыкает Антон и снова облизывает губы. — Арс, мне бы в душ, я же после самолета. — Обещаешь, что не будешь там дрочить? — Обещаю, что буду, иначе спущу минуты за две. Арсений смеется и чмокает его в кадык, а после слезает с его коленей, растягивается на диване. Стояк топорщит ширинку, и он без стеснения проводит по нему рукой, пальцами трет головку. Глядя на это, Антон шумно сглатывает, но ничего не говорит: с усилием отводит взгляд и на шатающихся ногах плетется в ванную. Пока его нет, Арсений продолжает лениво ласкать член через джинсы и думает: надо ли им перейти в кровать Эда и Егора или достаточно будет дивана. Или лучше вообще трахнуться на ковре перед телевизором? Выключить ли «Один дома»? Нужны ли свечи? Стоит ли взять обычную смазку или лучше с корицей, чтобы подходила под тематику Нового года? Был ли в оливье чеснок? Чертов чеснок, вечно он портит ему жизнь! Антон выходит абсолютно голый, по-детски прикрывая член ладонью. Вода стекает по телу, и он с каждым шагом оставляет на паркете лужицы. — Я забыл попросить полотенце, — объясняет он свой вид и, наверно, не понимает: так гораздо лучше — никакие полотенца тут точно не нужны. Арсений всё так же лежит на диване, раскинув ноги и с ладонью на ширинке, но Антон почему-то не идет к нему — так и замирает в дверном проеме, переминаясь с ноги на ногу. — Что такое? — спрашивает Арсений осторожно. — Ты передумал? — Если бы ты попросил меня описать мой опыт в сексе одним словом, я бы сказал «мда». Рассматривая длиннющие ноги Антона, Арсений понимает, что дивана им определенно будет мало, поэтому кивает на ковер — и сам же на него стекает. Жаль, что ковер не перед камином, а перед телевизором, где как раз началась вторая часть франшизы, про Нью-Йорк. Арсений был в Нью-Йорке не раз, надо теперь свозить туда Антона — тот этот город видел разве что в «Решке». Он всё так же стоит в дверях, но Арсений не торопит его, не тянет к себе. Эти несчастные несколько шагов до него Антон должен сделать сам. И тот медленно убирает руку от паха, осторожно переступает по полу до ковра, а потом садится по-турецки и смотрит вопросительно, мол, что будем делать, господин Попов. — Ты сверху или снизу? — деловито уточняет Арсений. — А где меньше возможности облажаться? — Так, ты слишком напряжен, давай ложись. — Арсений приглаживает пушистый ворс ковра и отстраненно надеется, что Эд и Егор не будут против голого мужика на своем полу. Они бы, конечно, не узнали, но Арсений сам расскажет: зачем о таком молчать. — На спину? — На живот, сделаю тебе массаж. Мы в «Решке» так часто его делаем, что я, считай, профессионал. — Удивительно, что не профессианал, — хихикает Антон и послушно ложится на ковер, упирается лбом в сложенные руки. Цветомузыка от гирлянды и телевизора играет на его светлой коже, и Арсений любовно проводит ладонями по его спине, как бы сгоняя этих несолнечных зайчиков. — А я всегда думал, что МЧСники все накачанные, — брякает зачем-то Арсений, тут же мысленно давая себе по лбу. — В смысле, ты очень красивый и так, это просто стереотип. — Да уж, — Антон смеется, совсем не обидевшись, — все так думают, но это миф. Хотя пожарные помощнее будут, у них нагрузка больше. А спасатели чаще ищут пострадавших и оказывают первую помощь, так не раскачаешься. Арсений мягко разминает его плечи: те и правда одеревенели, прям каменные, поэтому Арсений усиливает нажим. Для удобства перекидывает ногу и усаживается на пояснице: грубая джинсовая ткань наверняка неприятно натирает влажную после душа кожу. — Почему ты пошел в спасатели? — Не знаю, сам думаю об этом последнее время. Наверно, чувствовал себя слабым, хотел стать сильнее. Сначала планировал в полицию пойти, но потом передумал: решил, что надо помогать людям, а не брать взятки. — Похвально. — Он переносит вес на руки, чтобы промять затекшие плечи, прорабатывает лопатки. — Не боялся? — Боялся. Но, знаешь, я хотел риска. Только недавно понял, что мне нужен этот одобряемый в обществе риск. Тут ты рискуешь — и ты герой, все тобой гордятся, мама и папа в восторге, друзья пожимают тебе руку. — А если ты рискуешь и говоришь, что гей, то все тебя осуждают. — Да. И я продолжал сидеть в шкафу и рисковать на работе. Арсений наклоняется и чмокает его в мокрый затылок, в шею сзади, в выступающий позвонок. От этих простых жестов Антон выдыхает со стоном, расслабляется. — Что было в той запертой комнате? Шкаф с твоими страхами? — вспоминает Арсений, отстраняясь. И спешно расстегивает джинсы, потому что шов ширинки больно давит на член — даже такие серьезные разговоры не сбивают возбуждения. — Как ты резко, — комментирует Антон «вжик» молнии. — Нет, там были мои рэперские штуки. Микрофон, панель, и всё такое. Я скучал по этому. — Хочешь вернуться? Арсений сползает ниже, Антону на задницу, и начинает массировать его поясницу, проводит большими пальцами по впадинкам у позвоночника. Не удержавшись, нагибается и коротко проводит по ним языком. — В рэп? Да я в нем и не был никогда… Но да, хотел бы, наверно. Последний месяц снова начал писать, такая хуйня. — Бо́льшая хуйня, чем у Эдика? — Нет, боже упаси. Они оба смеются, и все остатки неловкости испаряются. Под пальцами кожа Антона горячая, влажная — теперь уже от испарины. Тот выгибается, приподнимая таз, и Арсений понятливо съезжает ниже, на бедра, кладет ладони на ягодицы. Он не столько делает массаж, сколько просто гладит, сминает в руках, щиплет тонкую кожу, покрытую трогательными светлыми волосками. На улице кто-то начинает взрывать салюты, наверняка оставшиеся с Нового года; Арсений вздрагивает, Антон — лишь хихикает: — Кто-то празднует День святого Валентина. — Разве его отмечают иначе, кроме как сексом? — Арсений пальцами раздвигает ягодицы, рассматривает, кусая губы. Головку собственного члена прижимает резинка трусов, и он быстро стягивает эту резинку ниже, под мошонку. — Какой ты у меня неромантичный. Это «у меня» взрывает что-то внутри так же, как фейерверк за окном. Сердце разлетается жижей по стенкам ребер, согревая изнутри, Арсений почти стонет от этого щемящего чувства. На головке собирается смазка, но он не растирает ее пальцем, а тыкается членом между ягодиц, размазывая каплю по ложбинке. — Э! — брыкается Антон, но Арсений ласково гладит его по спине, мол, расслабься. — Тихо-тихо, я ничего такого, — шепчет он, поглаживая влажную кожу подушечкой большого пальца. Чувствует, как Антон то зажимается, то расслабляется, словно не может определиться, нравится ему или нет. — Если почувствуешь себя дискомфортно, то говори. — Чувствую себя дискомфортно от мысли, что ты сейчас загонишь кулак мне в жопу. — Не кулак, а руку по локоть. — Арсений смеется и, убрав руку, слезает с бедер Антона, раскидывает его ноги на ковре пошире. Тот безропотно повинуется, но, судя по напряженным ягодицам, реально переживает. — Обещаю, никакого фистинга. — Спасибо и на этом. — А язык могу засунуть? — уточняет, ложась между раздвинутых ног. Проводит кончиком языка по бедру, чувствуя, как кожа покрывается мурашками, успокаивающе чмокает выше. — Бля, — только и выдает Антон. Он больше ничего не говорит, но начинает ерзать жопой — Арсений звонко шлепает по ней, заставляя его замереть. Затем снова разводит пальцами ягодицы и, максимально высунув язык, широко лижет. — Бля-я-я, — снова повторяет Антон, но теперь протяжно, почти стонет. Он приподнимает бедра, тыкаясь Арсению в лицо, но тот отстраняется и снова шлепает его: нельзя. — Я думал, всё будет наоборот… Арсений не может говорить: рот занят, поэтому лишь продолжает размашисто вылизывать. Когда он проникает внутрь самым кончиком, Антон снова вздергивает бедра, но Арсений уже не тормозит его, позволяя получать удовольствие без тормозов. Чтобы засунуть язык глубже, Арсению приходится буквально впечататься в него лицом, и было бы удобнее, конечно, если бы Антон ему на лицо просто сел. Он хочет попросить сменить позу, но после внезапного громкого стона парня передумывает. Снова отстраняется, трет пальцами мокрую от слюны ложбинку. Другой рукой массирует чувствительное место под (в таком положении — над) яйцами. Член он нарочно не трогает, но Антон сам ерзает, потираясь пахом о ковер — Арсений его не останавливает. Ему нравится смотреть, как того колбасит, как перекатываются мышцы спины от напряжения, как влажно блестит испарина на пояснице в красных софитах. Он так ярко отзывается на такую бесхитростную ласку, что выглядит развратнее, чем все любовники Арсения за всю жизнь, причем вместе взятые. — Переворачивайся, — не приказывает, а просит, и Антон тут же ложится на спину. Член стоит колом, головка влажная — Арсений тянет вниз крайнюю плоть, чтобы оголить ее полностью. Наклоняется, чтобы облизать ее, но упирается лбом в ладонь. — Нет, не надо, иначе я кончу. — И это проблема? — Да, потом мы не сможем потрахаться. — Ты что, в порно снимаешься? — Арсений уворачивается от ладони и поднимает брови. — Пятиминутная готовность? «Спасатель Антон не может спасти себя от оргазма»? Антон громко смеется, запрокидывая голову — Арсений залипает на его длинной шее. Почему такую шею называют лебединой, если ни один лебедь не сравнится с этим вот парнем? — Арс, тебе бы писать характеристики для порнороликов. И хэштеги туда же. — Точно, пора менять работу. — Он всё-таки нагибается и целует основание ствола, сопровождая каждый чмок хэштегом: — Янг бой. Римминг. Хоумвидео. Ферст тайм. — Никакой это не «ферст тайм», — ржет Антон, ласково проводя пальцами по его волосам. — И я не «янг бой», мне двадцать восемь, так что иди на хуй. — О, я-то сейчас пойду, не переживай, — бормочет Арсений, горячо выдыхая на головку, всё-таки коротко лижет щелку, щелкает по ней языком. — Без хэштега «анал» мы не закончим. Мысленно он каламбурит, что сейчас пазл и правда состыкуется. И впервые перед сексом Арсений чувствует что-то большее, чем возбуждение. Это не механический секс, не желание разрядки, за которым ничего не стоит — кроме стоящего члена. С Антоном не хочется трахаться. Антона хочется любить. Арсений так погружается в свои мысли, что замирает; Антон приподнимается на локтях, глядя на него обеспокоенно: — Что-то не так? — Э-э-э… Нет, всё хорошо. Пойду схожу за смазкой, ты пока лежи, — бодро говорит Арсений и, поднявшись с пола, идет в спальню. Он знает, где лежит всё нужное, потому что это квартира Егора, а они с ним не раз трахались, выгребая резинки и бутылочки со смазкой из верхнего ящика тумбочки. В спальне горит тусклый ночник в форме черепа, который почти не дает света, а в приоткрытое окно задувает ветер. Арсений ежится, заправляет стоящий член в трусы: он хочет Антона, но не уверен, что заниматься сексом такая уж отличная мысль. Неделю они проведут вместе, а что дальше? После двух дней Арсений влюбился, что случится после недели? Сможет ли он перенести расставание с ним? Вряд ли Антон забьет на свою жизнь и приедет к нему, а даже если так: выдержит ли он жизнь с публичной персоной? Камеры, желтую прессу, отъезды по разным странам, комментарии в интернете, перемывание костей? Только, блядь, Арсений может посреди ебли уйти в другую комнату и ныть о своей тяжелой судьбе. Он усмехается и, выдвинув ящик, достает пару презервативов и смазку с корицей — и садится на кровать. Ему опять себя жаль, какой же он эгоистичный ублюдок. — Вряд ли ты ушел дрочить, — вздыхает Антон, бесшумно заходя в комнату. Он так неожиданно появляется в полумраке двери, что Арсений вздрагивает — и вяло улыбается. — Так меня еще не кидали, конечно. Он уже успел надеть штаны, хотя те и полурасстегнуты — головка виднеется над невдетой пуговкой ширинки. Подходит ближе, присаживается на кровать рядом, чмокает в ухо. — Ну, что такое? Я оказался настолько плох в сексе? — Ты замечательный. — Арсений продолжает вялиться, как томат. — Я подумал, что ты уедешь, и расклеился. — Как вовремя, Арс… Слушай, я уеду и вернусь, — говорит тот спокойно. — Я квартиру сдал и написал заявление о переводе в Москву. Надо дома кое-какие дела решить, бабушку с мамой успокоить, что не еду в столицу работать проституткой — и сразу обратно. Арсений поднимает голову и смотрит на Антона так, будто… Подходящего сравнения не приходит. Страшно, очень страшно, он не знает, что это такое. Если бы он знал, что это такое, но он не знает, что это такое. — Ты что, переезжаешь… ко мне? — Я переезжаю к себе. — Антон неожиданно тепло подмигивает ему, хотя фраза звучит твердо. — Устал прятаться, устал бежать от самого себя. Решил начать всё с чистого листа. И даже если у нас ничего не получится, я всё равно не буду жалеть. — Мы еще не начали, а ты уже в меня не веришь. — Арсений нарочито обиженно выпячивает нижнюю губу — Антон звонко ее чмокает: — То же самое у нас и с сексом. Мы еще не начали, а ты уже в меня не веришь. От этого в груди теплеет: Арсений рад, что всего пара фраз может избавить от целой груды переживаний. Он откидывается на кровать, быстро стягивая штаны вместе с трусами, кидает их куда-то на пол. Разводит ноги, придерживая их под коленями. — Так давай исправлять это, — произносит он игриво. Учитывая кряхтение из-за позы, наверняка получается по-старчески. Но Антон смотрит на него завороженно; в полумраке его глаза сияют. Он медленно встает с кровати, становится между ног Арсения — осторожно прихватывает обе за лодыжки, целует каждую по очереди. На левой задерживается: целует свод стопы, прикусывает косточку у большого пальца, лижет тонкую кожу на ступне. Арсений хихикает от щекотки, дергает ногой, но ее держат крепко — никаких поблажек. — Скажи спасибо, что сегодня приходила уборщица, — говорит он, оставив попытку вытащить ногу. — Ты в моей квартире не был, Арс, вот там лизать пятки было бы опасно — можно задохнуться от пыли. — А я думал, что ты хороший хозяин. — Только в плане готовки. Я, кстати, уже месяц ем веганскую туфту твою. Ничего так, но майонеза хочется пиздец. Пытаясь сохранить лицо, Арсений держится буквально пару секунд, а потом всё-таки выдает: — Я не буду шутить про сперму, я не буду шутить про сперму, я не буду… Антон больно кусает его за мизинчик на ноге — и Арсений затыкается. Злостный кусака тут же зализывает место укуса, целует, проводит кончиком языка между пальцами: щекотно, но приятно. У Антона большой рот — и он использует его по полной: лижет, берет пальцы в рот, посасывает, затем снова выпускает. Арсений плавится, потому что никто так раньше не делал, и тянет руку к члену, начинает медленно себе надрачивать. Чувствует, как член Антона влажной головкой прижимается к его бедру. — Тебе в такой позе будет удобно? — заботливо спрашивает парень, укладывая его ноги себе на плечи. Перемещает ладони на колени, большими пальцами поглаживая чувствительную оборотную сторону, снова чмокает в лодыжку. — Мне удобно в любой позе, я очень гибкий. — И очень скромный. — Не без этого. Антон берет смазку с кровати и, выдавив себе на пальцы, мажет Арсению по заднице, затем скользкими руками пытается открыть презерватив — зрелище почти жалкое. — Зубами, Антон. Тот кивает и с первого раза вскрывает упаковку, уже без проблем раскатывает резинку по члену. Смазывает и его тоже, а после плавно толкается — Арсений не зажимается, он трахал себя с утра пальцами в душе, надеясь хоть как-то снять напряжение. А, оказывается, достаточно было просто дождаться вечера. Антон подтягивает его к себе ближе, насаживая до упора, а потом наклоняется и целует. И, определенно, этот поцелуй (и, чего скрывать, член в заднице, а еще оливье, который ждет его на журнальном столике) стоил каких-то там полуторамесячных страданий. Арсений малодушно надеется, что Вселенная посчитает это за «Новый год» — и весь следующий пройдет так же хорошо, как эта ночь. *** Предрассветными сумерками, когда они валяются на кровати, со смятым одеялом и перекрученной простынью, Антон вдруг распахивает глаза и смотрит на Арсения так, будто видит его впервые в жизни. Тот, хотя уже впадал в дрему, вздрагивает: — Что? — Арс, я тебя в детстве видел. — Что? Где? — Я… Пиздец, ты не поверишь. — Арсений фыркает: более фантастическую историю, чем общий сон, он и представить себе не может, какое уж тут неверие. — Я, когда маленький был, плавал в реке у бабушки. У прабабушки, в смысле, той самой. В Томи. — Я в Томи точно не плавал. — Да погоди ты. Так вот, я как-то далеко заплыл, а там была яма — я запаниковал, что дна под ногами нет, и начал тонуть. А бабушка болтала с соседкой и не видела меня. Арсений вспоминает сон, который приснился ему лет двадцать назад. Тогда он проснулся среди ночи и не придал ему значения, но тот произвел слишком большое впечатление на подростковый разум и всё-таки остался в памяти. В том сне какой-то лопоухий большеротый пацан барахтался в воде, захлебывался — и еще больше зачерпывал воду своим огромным ртом. — И я появился и сказал тебе: «Плыви к берегу», да? — бормочет он шокированно. — Я… Да, я помню это. У меня тогда была уверенность, что я одной мыслью могу заставить тебя что-то делать… Ну ты и уродец был в детстве, кстати. Антон пихает его острой коленкой в бедро и оскорбляет в отместку: — А ты был прыщавым и с ублюдской прической. — Один — один. И что, ты действительно выплыл? — Да… Сам не понял как, тело сработало само. Тогда я решил, что это что-то подсознательное, но теперь понимаю, что это точно был ты. Глаза у такого прыщавого ботаника твои были. — Я никогда не был ботаником. — Не ври. — Ладно, был. Антон обнимает его крепко-крепко — Арсений утыкается лицом ему в грудь, сопит куда-то в ребра. Они оба липкие от спермы и пота, а еще воняют, и хорошо бы сходить в душ. Но сходить в душ можно и завтра, тем более, что вставать Арсению в восемь: надо в офис Пятницы, встретиться с Настей, с которой они будут снимать следующий сезон. В складках одеяла он нашаривает свой телефон, чтобы поставить будильник, и видит на экране сообщение от Эда: «Че, дилдак везти не надо?». Арсений закатывает глаза и, стараясь не потревожить засыпающего Антона, выключает вибрацию, бесшумно набирает ответ: «Всё равно вези. Найдем, как использовать))». *** — Приготовились! Мотор! — кричит Стас, режиссер. Рупора у него нет, так что ему приходится повышать голос: благо, воет он как косатка. — Выпуск третий, Нью-Йорк, сцена первая. — Хлопушка щелкает прямо у Арсения перед носом. — Начали! — Как хорошо, что даже с частой сменой ведущих остается что-то приятное и родное глазу. — Арсений выступает вперед и нарочито эффектным жестом указывает на себя. — Ребята, это «Орел и Решка», и в этом сезоне вас будут радовать не только старички вроде меня, но и звезды нашего шоу-бизнеса, если Шастуна можно называть таковым. Тот фыркает и молча перехватывает лямку красного рюкзака. Под ярким зимним солнцем, отражаемым зеркальными панелями нью-йоркского аэропорта, он выглядит слишком красивым — особенно в одной из его любимых дурацких кепок. — Пока Арсений Попов распушает свой павлиний хвост, напоминаю, что новичкам везет, а про старичков пишут плохой рэп, — отвечает Антон с непроницаемым лицом: придуривается. — А другого у тебя и не бывает, Антон. Они показательно перепираются, выдерживая образ друзей-врагов, которыми все их и считают. Когда-нибудь, пожалуй, они откроются миру, но не сейчас. Может, через годик. Двухлетней давности каминг-аут Эда и Егора показал, что всё не так страшно — просто пока они не готовы. — Меньше разговоров, Арсений, больше подкидываний монетки. Скоро Рождество, и я хочу свой подарок. — Всё для вас, господин. — Он смешно кланяется. — Итак, привет, праздничный Нью-Йорк! Орел! — Решка! Арсений подкидывает монетку, режиссер кричит «Стоп!» — Арсений замирает. К нему подбегает Оксана и, приподняв его руку и увидев, что монетка повернулась нужной стороной, решкой, отбегает назад. — А я думал, что у вас всё взаправду, — смеется Антон, который в курсе всей схемы. В конце концов, идеальный подбор развлечений под типаж и делает программу такой классной. Антону, как «дворовому рэперу», положена сегодня роскошная жизнь. Арсений не в обиде: бедствовать ему не впервой. — Что, хочешь жить все выходные на сто долларов? И он еще жалуется! — показательно качает он головой. — Неблагодарный какой. — В былые времена мне этого бы на две недели хватило. — Какое ужасное время в твоей жизни. — Да, ведь тогда в ней не было тебя. Арсений чувствует, что краснеет — и надеется, что зрители спишут это на румянец от мороза. Он хочет ляпнуть что-то такое же романтичное, но Стас приказывает им прекратить голубиться и приступить уже к работе. Что ж, ну и пусть. Всё равно по сценарию вечером они встретятся в Рокфеллеровском центре, у главной елки. А по сценарию их жизни у них впереди вообще куча времени: успеют наговорить друг другу всяких сопливых вещей. А сегодня у него стодолларовый выходной в чужой праздник, паршивый отель, бургер на обед, куча людей на площади и, если повезет, съемки блога в перерывах. В конце концов, кто еще расскажет дорогим подписчикам, что даже из самой мрачной пизды всегда есть выход?