Гладиатор. Квинтэсса

Оглушенный и расстроенный произошедшим боем, Мегатрон долго молчал. Сентинел внимательно наблюдал за десептиконом, но больше вопросов не задавал. «Шествие Шести!», «Шествие Шести!» – неслось из всех секторов. Судьи поднялись со своих мест, скандируя непонятный лозунг. – Это кульминация торжества, – пояснил правитель, – оно называется «Шествие Шести». Воистину самое позитивное, что может случиться на этом празднике смерти. И уж, по крайней мере, веселее, чем «Тризна Трех» – представление последних героев предстоящего «Суда». Трибуны бурно радовались окончанию Первого этапа Турнира, трибуны ликовали, прославляя гладиатора Судьи Резиена, который не спешил возвращаться в свой портал. Квейк ходил по кругу, топтал ледяное покрытие в белую крошку, подняв оба манипулятора. На лицевой пластине десептикона светилось свирепое торжество. Мегатрон понимал, что теряет выдержку посреди этого лживого празднества. Наконец Арена погасла, исчезли навязчивые блики секторов Судей и их уродливые фигуры, Сангри со своим красным убранством и столом, полным яств, Пентаморф, Адверарос… Они с правителем остались одни. Мегатрон тут же подошел к своему оппоненту. Разница в их габаритах ощущалась значительнее на таком коротком расстоянии. – Ты что-то хочешь мне сказать? – Сентинел многозначительно посмотрел в окуляры нависшего над ним гладиатора. Он же ничего не сделает мне, думал Мегатрон. Ничего. Здесь даже нет охраны, он распустил ее конфиденциальности ради. Этот чистоплюй не в состоянии наступить на магистраль своей автоботской совести, чем мне сейчас и нужно воспользоваться. Я знаю, почему он скрывает главное. Треклятый автобот не может поступить неблагородно. Как же это знакомо… – Что тебе известно о финале Турнира, Прайм? Говори. Сейчас или никогда, – хрипло приказал Мегатрон, нисколько не смущаясь грубости своего тона и летящих в шаркову бездну остатков этикета. После боя Шестой пары он ощущал страшное опустошение. – Есть вещи, о которых лучше не знать перед сражением, – отвечал Сентинел. – Я не имею права так поступать с любым бойцом этой арены, тем более – с тобой. – Боишься деморализовать меня перед боем? Сентинел упрямо поджал губы. Багровые линзы Мегатрона налились алым. – А право использовать меня ради своей выгоды ты, значит, имеешь? Как и тайную надежду, чтобы кто-то другой, вроде подлеца Максимо, возьмет на себя ответственность за уродливую правду. Нет, отвечай уж лучше сам. Почему этот Турнир невозможно выиграть, почему я обречен? Зачем ты продолжил со мной контакт, раз в нем нет смысла? Ведь гораздо проще было получить от меня нужную тебе информацию и оставить в неведении. – Меньше всего мне нужно оправдываться перед тобой, – спокойно и с достоинством отпарировал правитель Кибертрона. – Рассказывай! Речь Мегатрона сбилась на зловещий шепот. Он, сам того не замечая, оттеснил сенатора к стене рядом с «троном». Сентинел не оказывал сопротивления, во взгляде серых линз было лишь сожаление, за которое Мегатрону хотелось прямо здесь разобрать того на запчасти. В порыве злобы он положил манипулятор на центр грудного отсека Сентинела, прижал крепче – немыслимое нарушение субординации, но ему было все равно. Пальцы ощутили пятно холода на броне рядом с алым знаком. Что это? Действие древнего артефакта, спрятанного внутри корпуса? Сентинел, несмотря на грубость их позы, по-прежнему оставался спокоен. – Ты прав, – отвечал правитель, – легче все было оборвать взаимодействие с тобой после того разговора в пустыне. Но события не позволили мне это сделать. Ты рисковал собой, спас меня от наемников, и я захотел сделать хотя бы один жест благодарности ответ. Для тебя слишком важной казалась информация о Децимусе, в чем-то ты ставишь ее даже важнее собственной жизни, так ведь? Я помог разрешить это противоречие. Что же до остального, оказавшегося в сознании Максимо – считай это сопутствующими рисками. Мегатрон ослабил давление, но манипулятор не убрал. – То, что ты решил поиграть в благородство или в покровительство, меня не интересует, одно лишь сейчас важно – моя участь. Будь со мной честен и на этот раз. – Изволь… – серые линзы холодно сверкнули, так что Мегатрон даже немного оторопел, – ты не сможешь победить в Турнире. Никто не выиграет его. Мегатрон не подал виду. Да, новость была не первой свежести, но оказалось, что и второй раз слушать глас своего фатума было неприятно. – Во всех Турнирах последних циклов – а таких прошло уже более десяти – побеждают бойцы тринадцатой пары, – продолжал правитель, – гладиатора Тринадцатого Домена выставляет Домен выигравший Суд. Именно они, эти самые «ставленники Падшего» по странной случайности всегда становятся Властелинами Арены. – Воистину, какая необъяснимая случайность. – Раньше этой тенденции не было, но и тогда некоторые вещи казались странными. Меня не было на Квинтэссе со времен первых игр, но в этот визит я намерен докопаться до некоторых секретов наших пятиликих соседей. Два последних Суда выиграл Альфа-Кью, стало быть, он выставляет бойца тринадцатой пары. Остальные Судьи лишь формально утверждают это решение, возможно как-то тестируют… – Все Судьи? – Естественно не все. Твой любимый Девятый Домен не принимает участия в выборе бойца для финального поединка, впрочем, как и Одиннадцатый. Делиберата и Клемент в оппозиции к Совету по этому вопросу, может быть потому, что оба Домена ни разу не выигрывали ни финал, ни полуфинал Турнира, может быть – по какой-то другой причине. Делиберата так вообще – верен своим правилам, понять которые никто не в силах. Все считают, что он свихнулся в поиске избранного, способного переиграть Тринадцатый Домен. – Но почему же проклятый Судья ничего не сказал мне, своему единственному фавориту, почему даже не намекнул? Выбрал меня, как убогую сакральную жертву? – Мегатрон не смог сдержать злость в своем голосе. – Что ж, это вполне в его манере. Он болен, этот квинтэссон. – Весь мир болен… Сентинел произнес это таким тоном, что Мегатрон вдруг почувствовал, как его охватывает жгучая тоска. Такого с ним не было даже в тюрьме. Белая кисть Сентинела легла поверх кисти десептикона, манипулятор сенатора был горячим, прикосновение больше раздражало, чем успокаивало, но Сентинел почти сразу прервал тактильный контакт. – Продолжай, – хрипло прошептал Мегатрон уже с нотками просьбы. – Весь Турнир – это фикция, – продолжил Сентинел. – Случайности в нем заканчиваются на втором этапе, а то и на первом. Думаешь, сами Судьи устанавливают негласный рейтинг бойцов? Нет, ими руководит Лабиринт. Одному Юникрону известно, как он проводит жеребьёвку, но, в итоге, в финал выходит действительно лучший, или более выгодный Падшему создателю. Он-то и оказывается на месте той самой «сакральной жертвы», о которой ты так иронично упомянул. – Я знаю. – От Максимо? – В общих чертах, да. – Ты никому не рассказал о вашем разговоре, потому что заключил с ним свою сделку? – Заключил. Но это касается только его и меня. – Я и не собираюсь расспрашивать о подробностях. Но тебя тогда должен был взволновать вопрос о прежних победителях (Мегатрон с усмешкой кивнул). Должен тебя разочаровать – о них ничего не известно, даже их изображения засекречены. – Мне повезло достать двухмерные проекции, но ты прав, они действительно не помогли мне. Я не нашел в этих бойцах ничего выдающегося. – И все же кое-что должно было насторожить тебя. – Это кое-что слишком очевидно. Ни одного Властелина Арены нигде не видели после турнира. Можно предположить, что их гонорар действительно настолько велик, что все бойцы, получив награду, исчезали в поисках спокойной жизни… – И мы оба понимаем, что это чушь... Сентинел говорил тихо, словно ему с трудом давалось каждое слово. До Мегатрона начал медленно доходить замысел Судей и их ментора. Заказные поединки отсекали случайности и рейтинговали воинов в поисках уникальных сочетаний программ, чтобы позже… Он весь сжался в тупом ожидании и нежелании помогать Сентинелу. Пусть сенатор все озвучит сам. – Победители не покидают пределов этой планеты, Мегатрон. А знаешь почему? Потому что все бойцы тринадцатой пары – аватары нашего падшего Создателя – Юникрона. Все они – носители его сущности и его умений. Лучших умений. Он взламывает их и перепрошивает, тебе ли, ветерану, не знать, как это происходило на фронтах прошлой войны. – У всех перепрошитых была… – Мегатрон осекся. Была зеленая оптика, хотел сказать он. В том-то и дело! В файле Хука у всех Властелинов Арены оптика была закрыта. Цветные визоры, сплошные маски-шлемы. Ни один из победителей Турнира Первой Арены не смотрел на мир собственными линзами. Проклятье! Они с Хуком должны были сразу обратить на это внимание. – Против самого Падшего ни у кого нет шансов. Взгляд Сентинела был уже не так тверд, уверенность покинула его царственную фигуру. Внутри Мегатрона тоже зрела неопределенность – знакомое чувство, где смерть поджидала на каждом шагу, минное поле случайного выбора, стихия роста запретных потенциалов. Не разрывая взгляда, он смотрел в линзы Сентинела. Больше всего сейчас десептикон не хотел, чтобы правитель увидел его отчаяние и внутреннюю борьбу. – И поэтому ты примчался спасать своего драгоценного Децимуса любой ценой? Ведь шансов выиграть турнир у него не было. Спасти его, пусть даже ненадолго поместив в кибертронскую тюрьму? И квинты бы не могли возразить – глава цивилизации-победительницы требует выдать преступника, отказ в выдаче – война… – Именно. – Почему же командор не знал о бойце тринадцатой пары, да и вообще, о том, что его ожидает здесь? – Потому что он самонадеянный болван, который слишком долго скрывался, но вышло так, что из-за длительной изоляции самое важное скрылось уже от него. Но все же что-то не сходилось в общей картине. Судья утверждал, что пятиликие охотятся за полным кластером Юникрона. Но зачем им это делать, если у них уже есть целый и вполне непобедимый Создатель? Зачем тогда весь этот поиск уникальных сочетаний боевых программ, это шоу с методикой случайно-принудительного отбора? Что здесь не так? Или… сам Юникрон ищет недостающие программы? Но зачем? Десептикон снова наклонился к собеседнику и изрек самым противным тембром испорченного вокалайзера, на который только был способен: – А знаешь, я тоже крайней самонадеян и мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь мне, правитель. – Я максимально честен с тобой! Мегатрон оскалился: – Мне лить топливом на Юникрона, я не боюсь его. И даже хорошо, что твоя жалкая автоботская совесть… – А вот тут ты забываешься! Сентинел сделал попытку ототкнуть Мегатрона, но тот дернул сенатора к себе, сжал красно-белый корпус, легко приподняв его на уровень своих линз. Этого ему показалось мало, и он слегка встряхнул Сентинела, стукнув спиной о стену. Наконец-то можно было не заботится о приличиях, быть самим собой, давая выход гневу. Да и что Сентинел сможет сделать? Применит свой Молот? – Ты слаб, Прайм! – И ты не всесилен, Мегатрон. – Я? – Мегатрон хрипло засмеялся, – возможно, но все же… – он наклонился ближе, почти коснувшись губами округлого аудиодатчика на красном шлеме, – все же… спасибо тебе за правду... Сентинел едва уловимо дернулся, но тут же затих, не желая унижать себя борьбой. По его взгляду было видно, что он не боится и все понимает. В серых линзах светилось слишком нестерпимое понимание, вносящее смуту в Искру. Автобот и десептикон застыли, сцепившись взглядами. Мегатрон и не думал смущаться. А зачем? Подумаешь, правитель Кибертрона. В свете надвигающихся событий такие мелочи были уже не важны. – Мне сотни раз сулили смерть, и сотни раз ошибались, Прайм. Поверь, не тебе пугать меня предопределенностью. Юникрон – слишком достойный почетный соперник, чтобы не радоваться бою с ним и не ждать его. Мегатрон не лгал, в этот момент он действительно чувствовал эйфорию от того безумного риска, что ждал его впереди. Он не боялся ни Юникрона, ни смерти и, уж тем более, не боялся того, кого продолжал удерживать на весу, желая продемонстрировать свое превосходство. Тем неожиданней было ощутить фон, исходящий от сенатора. Сентинел излучал возмущение, восхищение и… вожделение. Вибрации страсти легко было дифференцировать от других эмоций. Мегатрон презрительно скривил губы, злость окончательно затопила его. Он злился, потому что ощутил резонанс в собственном эмоциональном блоке. Ощутил собственное злое и порочное желание.