King of ashes.

— Сколько тебе лет, Балерион? – Мейегор безразлично косится на собеседника, кривя губы то ли ухмылкой, то ли гримасой злобы и недовольства, — эмоций короля не отличить. – Может, тебе пора оставить всё это? Ты явно ослеп и оглох, если не видишь надвигающейся бури, что с минуты на минуту похоронит меня под развалинами замка, который я же и воздвиг. – он говорил тихо и медленно, выбирал слова, не сводил взгляд фиолетовых глаз с лица дракона. Балерион опасался холодного расчёта больше, нежели криков и необдуманных действий, берущих начало от импульсивности властителя. — Посмотри на меня! Он сидел напротив Таргариена, сжимая в жилистой руке резной подлокотник кресла. Голова дракона, искусно вырезанная из красного дерева, трещала под напором ладони, грозясь обратиться в щепки и впиться в грубую кожу. Балерион посмотрел на Мейегора, и они встретились взглядами: два чёрных глаза, чья темнота поглощала солнечный свет, остановились на лице короля. Чёрный ужас осознал, как давно не смотрел на него вблизи. «Раньше он был красивее, — подумал Балерион, — а теперь… это первый Таргариен, на которого не хочется смотреть». Глаза Мейегора показались ему открытыми ранами на измученном, преждевременно постаревшем лице, будто тот вовсе не человек, а древнее изображение на коре векового дерева. Красные глаза, впалые и озлобленные. Такие глаза не плачут,… кровоточат. — Эйегон говорил мне, что драконы нас защитят. Что в вас наша сила. Возможно, раньше так и было. – он громко вдохнул. – Но Эйегон и сёстры мертвы. И я совсем не уверен, что сейчас всё по – старому. — Говори прямо, король, не жди от меня догадок. Мейегор улыбнулся и перевёл взгляд на край стола. В метре от них, в луже ало – красной крови, лежало тело. Девушка, как мог видеть Балерион, её лицо было ему знакомо. — Я, конечно, слышал, что сильные мира сего любят развлекаться со служанками, что не имеют права им отказать, но не считаешь ли ты, что это перебор? — Да, мы отлично провели время. – Таргариен подошёл к телу, что вдвое меньше него, и запустил пальцы в спутанные волосы жертвы. – Чувствуешь что – нибудь? — Дешёвые духи. – насмешливо ответил Балерион. — И больше ничего? — Травяная мазь, мускус, вино… и яд. —Яд. — повторил Мейегор, исполнив резкий жест, схожий с тем, как широкая ладонь ловит невидимую муху, а после, тяжелой поступью, вернулся на своё место. – Яд , который предназначался мне. Таргариен на мгновение замолчал. — Но кем? — Каждым вторым в Гавани, король. – Балерион развёл плечи. – Большинство людей боятся тебя. А те, кто не боится, ненавидят. — Полагаю, что это так. Но моя служанка оказалась из болтливых. – он ухмыльнулся в той самой манере, от которой по спине его матери бегали мурашки. Висенья, что потеряла способность удивляться ещё девочкой, вновь обрела её, когда возлюбленный сын сменил своего отца на троне. В то время Мейегор Таргариен «удивлял» всех. — Кто такие люди, когда речь идёт о короле? Пешки да мясо. Их любо убивают, либо им приказывают. – Жестокий перевалился через стол, вплотную подбираясь к Балериону. «Будто змей, — подумал тот, — вокруг него даже воздух отравлен». — Я знаю, что рука, дёрнувшая за нить, не принадлежит человеку. – его голос понизился до особо ядовитого шёпота. – Давно виделся со своей сестрой? Балерион рассмеялся. — Так вот, к чему представления. – Чёрный ужас откинулся на спинку кресла, дабы увеличить расстояние между ним и Мейегором. — Зачем Вхагар убивать единственного наследника Эйегона от Висеньи? Таргариен явно ждал этого вопроса. — Она ненавидит меня сильнее, чем любила мою мать. Он был серьёзен, и улыбка с лица Балериона исчезла так же резко, как и появилась. Теперь и от него исходили токсичные пары презрения. Будь Мейегор меньше ростом и статусом, Балерион схватил бы его за пепельные волосы и кинул к ногам сестры, дабы тот смыл позор, накликанный на имя драконорождённого. Убийство короля. То было преступлением пред богами, за которое душа и тело навечно обрекались мучиться в бесполезной и жестокой битве против собственных братьев, сестёр, отцов и матерей. Битве, подобной тем, что прогремели на континенте в Век крови. — Она предатель, что строит козни за моей спиной. – продолжил Таргариен, не дождавшись желаемого ответа. – И у меня не так много причин для «королевского прощения». — И всё же они есть. — Меня одолевают желания. Сегодня утром я долго думал: поговорить с тобой или отправить людей к ней? И если бы не желание узнать, насколько ты замешан в отвратительном… противоестественном покушении на меня, то я бы выбрал второе. И твою сестру, в кандалах, уже вели бы по улицам, к замку. А я терпеливо ждал, пока каждый желающий оттрахает её в какой – нибудь грязной конюшне или свинарнике, надругается над её телом и духом, выпустит всю мерзость и гниль прямо на её хвалёное «благородство». Я бы ждал, Балерион. Мейегор пропускал мимо ушей скрежет зубов, упиваясь вседозволенностью, пропускал и насмехался внутри себя. Его глаза пылали недобрым огнём, сравнимым лишь с пожарищем на лице Балериона. Они ненавидели друг друга в этот самый момент. — А после её привели бы ко мне, и я задал бы свой главный вопрос: почему? Я всю жизнь слушал рассказы о защитниках нашей крови! О самих богах, что заключены в земные тела, чтобы рождённые от крови дракона оставались сильнейшими! Почему?! Мейегор прогремел, словно весенний гром, а после затих, оставляя в воздухе раскалённый гнев да давящую тишину. — Если ты осквернишь её честь, тебе никогда не отмыться от позора. Даже имена потомков Рейнис будут очернены, а значимость наша измельчает. Станет пылью. Ты уже прославлен как мужчина, что рубил головы собственным жёнам, душил их во снах. – Балерион задумался. – Знаешь, во что верит простой люд? В то, что твоё семя настолько ядовито, что не может продолжить твой род. И каждый, кто знает тебя, благодарит богов за это избавление. Дракон встал, поправляя замявшиеся одежды. Ему нравилось смотреть на Мейегора свысока, в то время, как король не видел горечи на его лице. Ни одним своим движением Балерион не выдавал бурю, что бушевала внутри него с самого момента, как Таргариен открыл рот. — Если Вхагар причастна к заговору, я выясню это, а после сам казню её. Но сделаю это далеко. Там, где не живёт ни одна пташка, готовая рассказать об этом во всеуслышание. Клятвопреступление – позор для каждого из нас в равной степени. Он подошёл к Мейегору и терпеливо склонил голову, подобно животному, поддавшемуся дрессировке. — Позволь сделать это. На твоих глазах, если пожелаешь. — Ты исполнишь свой долг, даже если меня не будет рядом. Балериону не верилось, что Таргариен способен пропустить момент собственного триумфа. — Но прежде я хочу знать: в твою голову закрадывалась мысль о предательстве? Они поравнялись. Каждый из них, разменявших не один десяток лет, по – мальчишески выпятил грудь, пытаясь негласно доказать своё превосходство. Кто из них дракон, а кто всего лишь змея, ядовитая гадюка, кусающая собственный хвост? — Никогда.

***

Тронный зал залился огнём наступающего дня. Он не был похож на свет, что предшествовал солнцу доселе, день за днём освещая обитель королей. Балерион прищурился, на его лице мелькнуло сокрытое удивление. «Кровавый рассвет» — тихо проговорил он, стараясь вспомнить, видел ли на своём веку что - то подобное, и пришёл к выводу, что нет. Древние боги нередко оставляли знаки, кои каждый драконорождённый обязан был замечать и, что более важно, истинно верить в них. Иначе грань между божественным и земным размывалась, всё превращалось в сплошную небылицу. "Если драконы перестанут верить богам, боги изнитожат веру в драконов". Балерион верил, и веру свою подкреплял делом. Вложив рукоядь валирийского клинка в свою руку, он с осторожностью хищного животного открыл массивные двери. Пред ним раскинулся вид на железный трон. Уродливый, слитый из длинных мечей, что окропляли кровью лезвия, стоило королю хоть на секунду расслабиться, сидя в нём. Стоял он в самом центре, и Мейегор, всем своим огромным телом, обмяк на его холодной поверхности. Чёрный ужас почувствовал запах крови, находясь на другом конце залы, и ему не требовалось подходить ближе, дабы понять, что Король мёртв. Ему не требовалось подходить, чтобы увидеть слепое удовлетворение на лице мертвеца. Только он мог ликовать, что его жизнь не досталась другим. Когда Таргариен был мальчиком, и темнота ещё не проникла внутрь него, не засела в самой сути Мейегора, Балерион искренне верил, что сможет сдержать обещание, данное Эйегону Завоевателю. Мальчик, лишённый внимания отца, имел право выжить и стать достойным преемником. То было глупостью, не несущей в себе ничего, кроме наивного желания угодить. Висенья смеялась над ним, оспаривала решения брата. «Вы верите в это? – шептались люди за спиной Мейегора, с самых юных его лет. – Верите, что сын от колдуньи вырастет достойным принцем в тени Чёрного ужаса?» У этого мальчика не было шанса. Балерион впервые поднялся на самый верх, — туда, где восседали король и десница — дабы убедиться в том, что собственные чувства его не обманули. Но боги показали правду, и алое небо стало тому доказательством. — Безумец, — прошипел Чёрный ужас, оголяя белые зубы. Он улыбнулся, ибо был уверен, — последняя улыбка Мейегора предназначалась ему. — Проклятый безумец.