Сахарные пальчики

Она ёрзала на стуле не потому что ей больно, а потому что пухлые, обветренные губы неразборчиво шептали несуразицу. Мужчина выглядел взволнованно, елозил на месте, не поддаваясь дьявольскому искушению побродить по комнате. Верно, тяжкий физический труд измотал его уверенность, а быть может и высосал все силы без остатка. О чём же ты так беспокоишься, сладенький поросёнок? Малышке вожделенна мысль о твоих губах, они явно заняты не тем, чем нужно. Используются не по назначению, не для удолетворения прихотей спрятанных грехов, а для бестолковых споров с внутренними обсессиями. Юмено обуздала их молчание первая. — Я устала сидеть, дяденька, — на мелодичное пение горихвостки, обратил свой вымученный взгляд чёрный старый ворон. Пустота и безразличие читались в стеклянных глазах. — Мне натирает обувь. А ещё мне скучно и я хочу есть. — Если я буду молчать, оно оставит меня в покое? — мольбы пленницы проигнорированы сухим вопросом к самому себе. Говард отвернулся и заблеял нервознее. Он кусал те жалкие огрызки на руках, некогда именованные ногтями, до мяса, а потом одергивал руку, чтобы вновь поднести её к губам. Неровный потенциал у этого рта. — Не оставлю, дедуль, — голос Юмено оброс высокомерными льдинами. — Выслушайте меня, а взамен я дам вам что-то интересное. Это будет незабываемый сюрприз. — Молчи. Мешаешь думать. — Моя просьба не отвлечет вас от раздумий. Вы можете продолжать думать, только ещё и поможете мне. Вы же хотите быть добрым дядей? «Добрый дядя» — титул звучал весомо. Даже слишком. Заманчиво до смерти. Говард вздрогнул и обернулся на девичий силуэт. Малышка императорски развалилась на хлипком стульчике, явно ожидая от мужчины зрелых действий, но он смотрел в тупую и сам не понимал чего ожидал от своих наблюдений. — И что ты хочешь? — Убьём одним выстрелом трёх зайцев. Сначала, — малютка закусила губу, подытоживая наблюдения наглым сверлением его паха. — Вы подойдёте ко мне и снимите мои туфельки. — Это всё? — Вы сначала сделайте, а там и видно будет, — усмехается Юмено. — Будет очень весело, если вы снимите туфельки. В её словах он не заметил и толики двойного смысла. Говард подошёл ближе и обхватил запрокиданную лодыжку, длинными тёплыми пальцами. Язычок туфельки он поддел ногтем и мягкую ткань на сухожилии погладил подушечкой совсем случайно. Туфельки исходили сладким паром, она пробыла в них долго и стельки совсем нагрелись. Очевидно, такие детали подмечены случайно подсознанием и смущали Говарда. Сущность человека похотлива, потому Юмено заметила блеск в глазах и заворошилась. — Вы любите сладости, дяденька? — Наверное, — не очевидно смутился мужчина. — Я не знаю. Умилительно. Он не знает. А что он вообще знает? — Как вам моё предложение? Я поделюсь с вами моими сладостями, а взамен вы поделитесь со мной своими. Говард пугливо взглянул вверх. Похотливые глазки малышки не восприняты им всерьёз и он встаёт. — У меня ничего нет. — Вы ошибаетесь, Вы многое можете мне дать, — из белых чулков выскользнула аккуратная детская пяточка, малышка улыбнулась и протянула её вверх, заигрывая пальцами с чёрным галстуком. — Знаете, один милый господин называл меня «сахарные пальчики». Догадаетесь, что это означает? Ответ на этот вопрос Говард выдал с тяжким усилием. — Потому что ты ела много карамели и твои пальцы всегда были сладкими? — Не совсем, — замурчала Юмено на его невинные реплики. — Потому что любой мужчина, пробующий эти пальчики становился «сладкоежкой». Они мягкие, гладкие и пленительно сладкие. Хотите попробовать? — Я никогда не пробовал такую сладость. — Всё бывает в первый раз… — от предстоящего удовольствия, дыхание Кью пошатнулось, ещё немного усилий и можно подсекать, ну давай, поросёнок, соглашайся, открой свой сексуальный рот. — Никогда не знаешь какие новые сладости утолят… наше любопытство. Соглашайтесь, милый господин. Твёрдость каменной позы, отливающей невозмутимым хладнокровием блеснула сомнением. Неуверенность собственных желаний и так не подходящий его возрасту конфуз усилием нагнули мужчину к полу. Сам он не думал, амбиции и азарт не находили в нём пристанища, однако с радостью служил чужой воле и редко принимал собственные решения. Мысль о самостоятельности особенно жестоко отзывалась в сердцах, а голову поражал болезненный свист надоедливой какофонии различных забот. Ножка выглядела аккуратной и симпатичной, но он не знал хотел ли её и никогда бы не ответил откровенно. Вопрос вкуса невыносим сам по себе, слишком много пустых деталей и сомнений. Малышка прозрачно усмехнулась, ребром пяточки она ласково погладила впалую скулу и поманила к себе. — Дяденька, — Юмено так и дышала сладострастием. — Дяденька… Большой, добрый, ласковый дяденька… Откройте же свой рот… Большой палец очертил тёмный силуэт губ и более Говард не сопротивлялся. Он покорно открыл рот, верно даже не покорно, а лишь по воле маленькой кокетки, сам не понимая собственных мотивов. Но ножка выглядела пикантно и гладкие пальцы, обдавшись горячим дыханием, погладили скользкий язык. С завидной педантичностью пальцы затанцевали внутри, очертили щельки зубов, забирались под губы поведя большим по нежным деснам, и спускаясь к языку ритмично погладили его. Щёки древнего демона зардели по собственной воле и податливо раскрыли рот шире, он позволил иметь свой рот детскими пальчиками. Недолго. Такие пьянящие сердце фрикции ниспадали на средостение, не позволяли дышать. Неуверенно отшатнувшись назад, почти что простонав от такой ритмичной подачи, он желал предпринять что-либо, но вторая нога Юмено обхватила шею трусишки и не позволила отступить. Ничто не прекратит это невероятное наслаждение. — Дяденька, ах, дяденька, нет, — сладко залепетала она, — не прекращайте. Ответьте взаимностью, дяденька. Веки дрогнули, Говард осмотрел исходящее похотью тело перед собой — её красные мягкие щёки, её дыхание; незрелые грации сами сомкнули его губы. Уверенно облизнув ямку между пальцами, он заметил дрожь краем глаза и в брюках потяжелело горячим свинцом. Эта реакция отразилась в лёгких ярким удивлением. Разве его действия сексуальны? А что он вообще делал? Тяжелый вопрос, не найдя ответа, стремглав покинул его голову. Горячий шершавый орган зарывался в складочки предплюсны, изучал насколько чувствительна её гладкая кожа. Пальцы извело судорогой, он прошелся по их фалангам мягкими губами, засеменил меж ними и возвратился к изнеженной плюсне. По нервам детской ступни прошёлся щекотливый разряд, отдающий под кожей внутренней части бедра нестерпимым удовольствием. Тёплый влажный язык заскользил дальше, очерчивая мокрым следом выступавшие костяшки, слизывал молочный детский запах с голени. Чем ближе он вёл влажным кончиком к бёдрам, тем невыносимее малышка вертелась и глубже дышала. От её промежности несло сладким жаром и детским мускусом, от веяния её похотливых ноток сталось тяжелее дышать. Какую она там ещё сладость предлагала? Не помнил. Пока её свободная нога гладила каменный пах, мужские пальцы закрались в тонкую щёлку шортов. — Дяденька, ах, — Юмено судорожно вырывалась из оков, но их крепкая хватка не отпускала её запястья. — Это же я голодна. Прекратите… Она хотела взамен сладость Говарда, но сам Говард не имел в запасе сладостей. Ему нужно лишь спросить, но его собственный голод эгоистично толкал тестостерон по венам. И не могши противостоять могучему давлению, отстегнул пуговицу шорт и припал губами к мягкому животу, посасывая складочку кожи. Юмено обомлела. Какое наслаждение, — милый господин принял за сладость всё её тело. — Какой у вас шаловливый язык, дяденька, — глубоко выдохнула она. Лепестки её юного бутона пульсировали невыносимый трепетом и увлажняли узкие стеночки. Отбивались пульсом по её сосудикам и насквозь мокрое бельё давило на взбухшие губы; оно абсолютно мешалось. — Вы везде такой умелый? Не ответил. Юмено надавила на аппетитно выпирающий мощью бугорок Говарда уверенно и нагло, в её пальцах вырисовывается силуэт твёрдого мужского авторитета и её передернуло. Поскорее бы взять его в рот. Поскорее бы ощутить его солоноватый жар и облизать все маленькие венки, накачать себя сладкой мужской спермой. Но Говард тянул, доводил нервы малышки до исступления. Прелюдия затянулась, невыносимо ждать. Неровными усилиями она расстегнула ремень брюк, Юмено должна успеть выхватить его член быстрее, чем он дойдёт до её влажной вульвы. Иначе, она так и не поужинает. — А-а-ах! Это был Говард. Его тёплые сухие пальцы провели по слизистой внутренних губ и коснулись клитора. Набухшая, напряженная бусина от его массирования распространила тёплую волну щекотки по бёдрам. Юмено несознательно раздвинула ноги и подалась вперёд. — Подождите, дяденька, ах, дяденька, — она сладко дышала на все его неловкие движения и крупно дрожала, как он тискал в пальцах её крошечный клитор. — Расстегните брюки, милый господи-ин… Говард снова не ответил. Его болезненно серая кожа, усилием натянутая на скулы, заалела, а влажные от ласк губы дрожали. Он запыхался и Юмено не оставила это без внимания. Она снова надавила на пах, давила не прекращая, так и восклицая неровными нетерпеливыми движениями: «Достань его! Достань то, что я так хочу ощутить в себе!». Вечно не понимающий очевидные намёки, но не по велению девочки, а лишь из-за невыносимой тяжести, ответил на её яркие желания. Член выскользнул из брюк стремительно, капая эякулятом на пол и Говард блаженно выдохнул. Даже он осознал, насколько долго сопротивлялся. Ради чего, сам бы не смог ответить. Что дальше? Древний демон, испускающий жар и желание, поднял полный надежды взгляд на лицо своей пленницы. Её большие блестящие глаза прикрыты от удовольствия, щёки алые так и шипят. Она кусала облизанные бессчетное количество раз, мягкие губы и стонала сквозь них похотливо, неаккуратно, не задумываясь о последствиях. И его спящее мужское начало неистово взбурлило по венам. Что она хотела? О чем она говорила минутами ранее? Он ведь совсем не слушал. Может сделать желаемое силой? А что он сам хотел? — Встаньте, — пропела она сладко. — Встаньте, дядя и положите его мне в рот, — Юмено задыхалась. — Отымейте меня в рот. От силы сжатия его пальцев потрескался пол. Будет исполнять её волю, она знает лучше, она знает как всё закончить в его пользу. Говард встал с усилием, пошатывался и тяжко переводил дух. Он высок, несомненно, её лицо жадным оскалом нависало над его лоснящейся плотью, но всё не так. Неудобно, а развязывать запрещено. — Ближе, чёрт возьми, встаньте ближе, — Юмено обхватила талию ногами, притягивая неповоротливое тело к себе. Говард встал прямо над стулом, так неудобно ему было, но девочка крепко удерживала позицию. Крепкий горячий ствол наконец заполнил собой её маленький рот. Юмено застонала от удовольствия и сладостно прикрыла глаза. Облизав горячую головку, язык сладко смочил слюной коронку. Малышка прошлась до основания мягкими поцелуями к самому лобку и нежно проведя носом по животу, спустилась к мошонке, покрывая тонкую кожицу лёгкими посасываниями. Говард глубоко и рвано выдохнул, тяжело упёрся в спинку стула. Невыносимо. Он возбужден до невозможного, а она дразнит, какая противная девица. Её нежные ласки обращались агонией и не уступая мужской воле, Говард нетерпеливо схватил малышку за волосы и насадил ртом на свой дрожащий член. Юмено удивлённо застонала, но быстро сообразила, ритмично набивая рот. Плотно сомкнув губы, она собирала под ними влажную кожу, ласкала коронку языком. Движения малышки смелели, ускорялись темпом, на встречу её усердию, Говард неровно толкнулся пару раз и услышав её тон, смог совладать с ним. Толчки развивались в такт её сосанию, теперь уже он имел её в рот прямо сейчас. Привязанную, горячую, мокрую малышку в сыром каменном подвале и так тихо в нем, что только развратные причмокивания, подавленные стоны и тяжёлое дыхание отзывались в его стенах. Слишком. Слишком проблематично. Проблематично странное чувство, такой болезненный экстаз. Разливался по этой странной штуке, которой он никогда таким образом не пользовался, а она уже имеет над ним сокрушительный контроль. Его горячие пальцы устремились по мягкой груди, он ласкал затвердевшие бусины сквозь блузу, спускался ниже, Юмено дрожала от его ласк. Шорты приспущены, но так мешают, пальцы заселились под них. Мягкие влажные губы малышки податливо облизали его своим соком. Какая же она мокрая, — вот что он подумал. Мокрая, как будто из моря вышла. В голову сами по себе пробрались такие сладкие мысли, как бы она плавала там? В тёплой морской воде, раскалённая солнцем малышка. От этих мыслей кружилась голова и Говард не понял, почему они его так обрадовали. Пальцы сами зашевелились под бельём, отчего ноги девочки обняли талию крепче. Юмено ускорила темп, будь её руки не связаны, она с удовольствием помогла себе приблизить разрядку, но могла только сжимать их в кулаки. Малышка покорно ластилась бёдрами к его руке, неровно насаживая на неё свои лепестки, пыталась отыметь себя его длинными фалангами, насадиться прямо на них, покрыться теплом его кожи. Проблематично. Говард сжал спинку крепче. Ухватив уздечку губ пальцами он надавил на клитор и заскользил с особым усилием. Малышка закричала, чтобы от её сладостных девичьих стонов, надзиратель смог излиться густой горячей спермой ей в горло. Пролилось на щёки и губы, но она смогла проглотить всё данное в щедром количестве. — Нет, дядя, остановитесь, — она закинула голову назад, широко расставила ноги и громко стонала. — Я сейчас, ах! Я же… Сейчас…! Её влажная, липкая вульва крупно пульсировала под его пальцами, но он не остановился. Почти сорвал с бёдер шорты и жадно припал к опаленной страстью розовой раковине. Она ответила взаимностью, терлась о его губы собою, выгибала спину и дрожала. Говард зарычал в её нежную розовую кожу, слизывая со складочек уздечки сладкий, горячий сок. Пальцы интенсивно массировали спайку, перед входом в девственное влагалище, тёрли тот пучок нервов, особенно сладостно сжимающих влажное колечко. Бедра малышки поразил невиданный экстаз, словно её уже всю заполнили, словно кто-то тёрся своим мужским началом прямо о дырочку. Её невинная суть покрывалась им. Необычайно яркое ощущение пронзило её насквозь, она запищала жалобно и громко, брызгая обильным соком на мужские губы. Лавкрафт облизнулся. — Соленая… — член стоял колом. Говард так и не понял к чему всё это было. — А ты обещала сладкое. — Дяденька! — путы сорваны не человеческим усилием, Юмено накинулась на мужчину с такой сладкой важдой, что даже его древняя сила не смогла бы её остановить. Малышка воссела на нём, страдальчески скоблясь ягодицами о налитую кровью плоть. Эякулянт пачкал её вульву и никак не мог скользнуть внутрь её тёплого узкого влагалища, чем приносил Говарду сладостные муки. Какая же наглая девица. — Дальше! Дальше! Ещё один раз! — Шумная…