Запретный плод вам подавай

Евгений стоял в конюшне, когда шум на улице резко затих. Он не придал этому значения и продолжил осматривать своего любимого коня. Рядом сидел Гильо. Их разговор на французском был понятен лишь им двоим. — Почему вырубили всю сирень в поместье? — Тупое растение, — раздраженно проговорил Онегин. — Оно разрастается, как сорняк, с неимоверной скоростью. Слишком много времени и сил требуется для ухода. А тебе жаль? — Да, мне нравится сирень, и тебе, помню, тоже. Ты всегда ставил ее ветки по весне. — Я ставил для тебя. Но подумал, ландыши или акация смогут их заменить. — Для меня роли не играет, — француз пожал плечами. — Чем вы сегодня займетесь с Владимиром? — У него сегодня охота с друзьями. Я отказался. — Солгал? — серьезно спросил старик, хмурясь. — Конечно, — прыснул молодой человек так, словно это само собой разумеется. — Не стоило. Владимир очень приятный. Я вчера так хорошо узнал его. — Я тебя умоляю, Гильо, — Евгений тихо рассмеялся. — Что ты мог нового узнать вчера? Я рассказываю тебе о нем то, что он сам о себе не знает, — и проговорил по-русски, поворачиваясь к мальчику и кивая на коня. — Он хорошо ест? — Да, сударь, — тихо ответил маленький арапчик. — Поменяй ему воду. Онегин провел рукой по черной шерсти, и конь встрепенулся. Он был самым непослушным. С ним не угадаешь, чем закончится поездка: все зависело от его настроения. Это придавало остроты, которой так не хватало в жизни Евгения. Мальчишка вновь появился с ведром воды. Он шел, стараясь не пролить и не шуметь железом. Поставив его у яслей, он хотел поднять его, но голос Онегина его остановил. — Не смей его поднимать, — одернул он, испугав мальчика. — Возьми маленькое ведро и наливай понемногу. И все же, что за тишина? Вечер, значит все должны работать. — Гильо, подожди меня здесь, хорошо? — Евгений вышел из конюшни. Недалеко виднелась собравшаяся толпа. Приглядевшись, среди рубашек и платьев можно было увидеть выделявшуюся, но недорогую, одежду наемников бурмистра. Возможно и он сам, Аркадий Степанович, был там. Евгений направился к ним. Расступаясь, челядь пропустила хозяина в центр. Он не ошибался: бурмистр был здесь. Тот поздоровался. Онегин кивнул; его глаза внимательно осмотрели грязную худую девушку, в чью костлявую руку вцепился один из людей Аркадия. Бедняжка подняла глаза на хозяина и тут же отвела их. Светлые волосы скрыли ее лицо. Под ее босыми ногами валялась ягода. — Что происходит? — Евгений перевел взгляд к бурмистру. — Выясняем, сударь, о чем она думала так усердно, что уронила корзину с вашими ягодами, — ответил тот. — Согласно бумагам переданным моему отцу, это — двадцать ударов плетью. Онегин уставился на лицо Аркадия. Его отец работал бурмистром у дядюшки, и за месяц до его кончины назначили этого пса. Внешностью он в мать, достаточно красивую женщину. На его лице так и играли женские и неприятные черты. А вот характером такой же вьюн, как и отец. — Все вместе выясняем? — Евгений окинул взглядом толпу, и та начала расходиться. — Это не она, — раздался мужской голос за спиной у Евгения. — Проваливай, — бросил Онегин через плечо. Он посмотрел на девушку. Она не сводила глаз с молодого человека позади. — Но это не она, — настойчивее произнес голос. — Уведите его от сюда, — громко проговорил Аркадий. — Не трогайте его, — Евгений круто развернулся на каблуках, он и сам хотел приказать избавиться от парня, но услышав приказ, отдал противоположный, просто чтобы напомнить бурмистру, что хозяин все еще жив. — А кто тогда? Голубые глаза пронзили холодом мужчину примерно его же возраста. Тот опустил глаза на воротник хозяина и спрятал за спиной руки. Онегин был слишком раздражен его неповиновением, и не мог долго ждать ответа. — Кто. Тогда? — повторил он сквозь зубы. Он видел легкую дрожь, видел как едва шевелятся его руки. — Я шел за водой и подумал, что могу помочь отнести корзину. Но когда подбежал, случайно толкнул, и она упала, — тихо на задержанном вдохе ответил он. — И тридцать плетей плачут по тебе? — Да, — громче произнес мужчина. — Что ж… вот и разобрались, — Евгений посмотрел на бурмистра, краем глаза заметил, как молодой человек бросил куда-то строгий взгляд. — Верно? Все решено? Тридцать плетей… Однако… я слышал, что в здешних местах практикуется в качестве наказания за вранье лишение языка, — он опять посмотрел на мужчину перед собой, сжимая за спиной руки в кулак. — Слухи это, конечно, ничего, но мне нравится, — и он добавил, глядя через плечо. — Вам как, Аркадий Степанович? — Будет исполнена любая ваша воля. Они оба повернули голову на кроткий крик девицы. Она прижала руку ко рту и со страхом смотрела то на хозяина, то на, похоже, возлюбленного. Из ее голубых глаз скатывались слезы. Евгений заметил, что ее ноги начинают подкашиваться. — Остановимся на этом? — он вновь поворачивается к лгуну. Тот побледнел и с трудом отвел взгляд от девушки. Он сжал до боли зубы и кротко кивнул. — Да, — негромко проговорил он. — Мне жаль… я случайно толкнул… — Нет! — вновь закричал женский голос. Она попыталась вырваться, но сильная рука одернула ее. — Пустите! — она подняла глаза и взмолилась, рыдая. — Оставь ее! — приказал Евгений. — Ты не будешь так обращаться с женщиной. Только мужчина потерял бдительность от приказа, как девчонка уже убежала. Молодой человек поймал ее руку. Он сделал шаг назад и, несмотря на все ее сопротивления, оттолкнул за спину. — Помолчи, — бросил он, как можно тише. Мужчина сжимал ее руку, пытаясь хоть как-то успокоить эту истерику, боясь, что она вскрикнет чего лишнего. Его взгляд смотрел то на хозяина, то на бурмистра. Попытки оставаться спокойным самому и вызывали дрожь в коленках. — Прикажете вытянуть правду? — доносится голос Аркадия. Онегин спиной чувствует его улыбку. Он стискивает зубы и складывает руки на груди. — Они прекрасно понимают, — тихо начал Евгений, ловя взгляд мужчины, — что не язык твое слабое место. И ты прекрасно понимаешь, на что они надавят. Его злость на этих дураков понемногу сменяется состраданием. И он продолжает как можно мягче и тише, чтобы это не донеслось до Аркадия. — Я не хочу делать больно ни ей, ни тебе. Просто скажи мне правду. Она уронила корзину? — Я говорю ее вам, — мужчина крепче сжимает руку и тихо выдыхает. — Это не она. — Кто? Скажи мне кто, и он получит, что заслужил. — Это… — девушка смахнула слезы и прошептала. — Тише, — он снова заставил ее молчать. — Я не могу. Делайте, что угодно, мне все равно, но… прошу вас, не заставляйте говорить. Я прошу вас! — он поднял взгляд, заставив себя смотреть в голубые глаза. — Ему ничего не будет, а нас он разорвет, и я ничего… ничего не смогу сделать… только смотреть… — Волоса с ее головы не упадет. Я обещаю тебе, — Онегин повторяет настойчивее. — Я должен помочь, ясно? — Второй справа от господина бурмистра, — шепчет девушка, прерывисто дыша. — Это повторялось раньше? Молчание стало ответом. — Исчезните, — мягко произнес он, кивая. Евгений проследил за тем, как мужчина увел возлюбленную и отошел к бурмистру. Тот разговаривал с одним из наемников и даже не заметил, как крестьяне ушли. Зато заметил приближающуюся тень. — Сударь? — он с непониманием посмотрел на хозяина и маленькие фигуры дальше. Онегин смотрит на шестерых мужчин. — Поднимайтесь все в кабинет Аркадия Степановича, он выдаст вам расчет… — начал он, несмотря на удивление бурмистра. Они в молчании дождались, когда их оставят наедине. — … выдаст из своих накоплений, — продолжил он, собирая пальцы в кулаки. — Вы чувствуете себя сильнее, терзая людей? — Онегин подходит ближе, сжимая зубы. — Выше, могущественнее? — Что? — он хмурится, прекрасно понимая о чем идет речь, и все равно пытаясь сохранить образ. — Или вы так развлекаетесь, ублюдок, - Онегину устои не позволяли пачкать честь и гордость о людей ниже рангом, и от этого буквально ломало кости. — Вы очистите это поместье от своих следов, но прежде соберете все ягоды, что рассыпали ваши люди и заплатите за них. — Черта с два я буду, как животное, ползать на коленях! Я не принадлежу вам! — Ваше счастье! Но я все еще могу пристрелить вас здесь, и никто, и никогда не узнает. Он положил одну руку на талию девушке и крепко обнял, прижимая ее так сильно, как только мог. Он гладил ее волосы и целовал заплаканные щеки. — Все, слышишь меня? — тихо и нежно шептал он, между поцелуями, грея дыханием кожу. — Все хорошо, Жень. Все, душа моя. Прижимаясь к единственному родному человеку, он пытался успокоиться и сам. Его дрожь не проходила. Терпеть что угодно, справиться с чем угодно, сделать что угодно — только бы не видеть ее слез. Пять лет ему удавалось оберегать ее, и первый раз ей реально что-то угрожало. Его трясло от мысли, что ей причинят боль, и прекратить думать об этом не удавалось. В голове всплывало изображение ее, истекающей кровью, ее тела, покрытого шрамами, в ушах звенел ее крик. — Ты в порядке, любимая моя, — задыхаясь, кусая свои губы, произносил он, сильнее прижимая хрупкую фигурку. — Ты испугалась, маленькая, но с тобой все хорошо. Он почувствовал горячую струю на щеке и спрятал лицо в ее волосы.