***
Хосок поднимается с жухлой травы в каком-то палисаднике и прислушивается. Ногу ломит, кожа на коленке под штаниной содрана до крови, и темное пятно уже начинает проступать через плотную ткань, босые подошвы нестерпимо горят, обожженные холодом. Он медленно, опираясь на деревья, проходит вдоль тропинки, стараясь не показываться на освещенных участках. Собственные шаги кажутся ему чересчур громкими, их не заглушают даже раздающиеся где-то поблизости сирены. Небо, мелькающее в просветах между кронами деревьев, расцвечивается приглушенными разноцветными огнями. До него доносится чей-то гулкий радостный голос, и он понимает, что подошел к стадиону почти вплотную: там, наверное, начинаются какие-то соревнования, слышится гул людских голосов и музыкальные перебивки. Он протискивается в узкий проход между домами, стоящими почти вплотную, и оказывается на мягком резиновом покрытии детской площадки. Этот двор с его пластиковыми горками похож на двор дома Джина. Эти горки — точно такие же, как та, по которой съезжает Джинхо, разучивая с Джином счет, и у Хосока при мысли об этом начинают течь слезы. Хосоку хочется туда — найти этот двор, подъезд, подняться по ступенькам и оказаться в спасительном тепле. Но он одергивает сам себя: привести за собой Гонсока к Джину? К Джину, которого Гонсок так ненавидит? К Джинхо, такой маленькой и беззащитной? Нет. Хосок должен держаться как можно дальше. Замереть. Спрятаться. Чтобы, если уж нашел Гонсок, то только его одного. Он прокрадывается к разноцветному детскому домику в форме странного мультяшного персонажа: большие удивленные пластиковые глаза смотрят на него с крыши сочувственно. Хосок оглядывается еще раз, грудь сжимает острое чувство одиночества и беззащитности. Он понимает, что, конечно, его близкие — Джулия, Намджун, скорее всего, ищут его, но здесь, сейчас он бесконечно один и бесконечно несчастен. Он съеживается внутри маленького пластикового домика и подтягивает раненую ногу к груди, пытаясь нащупать рану под тканью. Ему больно и холодно, слезы катятся и катятся, капая на воротник, и он давит в себе рыдания, стараясь сохранить мерную уютную тишину вечернего двора и ничем не выдать своего присутствия.***
— Джин, — раздается в трубке телефона сухой голос Намджуна. — Как ты? Джин оборачивается на спящую в кроватке Джинхо и выходит на кухню, чтобы не разбудить ее, отвечая: — В ужасе. Вы нашли Хосока? — Ищем, — глухо откашливается Намджун. — У твоего подъезда дежурит охрана, ничего не бойся. Но будь начеку: Хосок где-то поблизости. Мы надеемся, что ему удалось сбежать, и это как раз неподалеку от стадиона. Джин дергается, сжимая телефон в руке, и выключает свет в кухне, чтобы из окна можно было увидеть темный двор. — Может, он придет ко мне, да? — спрашивает он у Намджуна, и голос его дрожит от волнения. — Я не знаю его мысли, — говорит Намджун, — он может побояться привести за собой погоню и подвергнуть тебя опасности, но ты прислушивайся… на всякий случай… Намджун сбрасывает звонок, и Джин еще долго держит в руках телефон. Затем тянется к оконной раме и распахивает окно. Тишина улицы, подсвеченная откуда-то издалека звуками стадиона, врывается в комнату. Детская площадка, слабо освещенная единственным фонарем, пустынна и спокойна, как всегда по вечерам. Разноцветные горки громоздятся вокруг пластиковой беседки — той самой, в которой Джинхо однажды потеряла куклу и потом долго ныла. Убранные остатками желтой листвы деревья едва шелестят на ветру, покачивая ветками. И сердце Джина больно сжимается. Хосок где-то там… в этой гулкой темени… совсем один, беззащитный и испуганный, и Джину вдруг становится совершенно невыносимо просто так стоять у этого вот окна и вслушиваться. Пальцы Джина сжимаются вокруг телефонного корпуса. Он принимает решение за секунду: если Хосок где-то здесь, рядом, Джин СМОЖЕТ его найти. Он выскакивает из квартиры, бросив взгляд на спящую в кровати Джинхо и хватая с тумбочки ключи, сталкивается у дверей с охранником: он знает, что у подъезда дежурят еще двое. Охранник поднимает на него взгляд. — Мне нужно… — бормочет Джин и кивает в сторону квартиру, — присмотрите за ней? Охранник кивает и делает шаг в сторону, пропуская Джина. Джин не помнит, как сбегает по лестнице и оказывается на улице. Его будто в спину толкает острое беспокойство и желание отыскать Хосока в нагромождении этих жилых многоэтажек. Он пробегает между машинами, думая, что Хосок, конечно, на пушечный выстрел не подойдет к дому Джина только ради того, чтобы не подвергнуть опасности близких ему людей. Что даже если волей судьбы или стечения обстоятельств он оказался где-то здесь, в районе джинова дома, он постарается держаться от дома как можно дальше. И Джин сворачивает во двор, находящийся на самом краю жилого комплекса, почти у стен стадиона. — Пожалуйста… — шепчет он, задыхаясь на бегу, — пожалуйста… пожалуйста…***
— Гонсок задержан, — рапортует телохранитель Джулии Джейкоб, — Его везут в полицейский участок. Хосока в машине нет. Джулия бледнеет. Чимин подает ей стакан воды, но она качает головой. — Господи, где мой мальчик? — сжимает она руки, и слезы снова начинают литься оп ее щекам. — Господи, господи… — Они говорят, что есть шанс, что Хосоку удалось сбежать, и теперь они прочесывают близлежащие районы. Им помогает команда из службы безопасности дворца отца Юнги. Тэхен оборачивается к Чонгуку и легонько трогает его за рукав: — Дворца??? Чонгук пожимает плечами. — Как хен мог скрывать от нас такое… — качает головой Тэхен. — Наверное, это неприятная для него тема, — предполагает Чимин, усаживаясь рядом с Джулией. Джейкоб отвлекается на вызов по внутреннему домофону и уточняет, обернувшись к Джулии: — Снизу спрашивают разрешения подняться… Джулия поднимает глаза: — Кто? — Ким Тэджун, — отвечает Джейкоб. — Вы знаете, кто это? И с ним еще три женщины. Джулия вздрагивает. — Да… — наконец, отвечает она, помолчав. — Пусть поднимутся. Чимин напрягается и немного съеживается, бросая встревоженные взгляды на Чонгука и с Тэхеном. Минуты до звяканья лифта протекают в тяжелой напряженной тишине. Наконец, в комнату входят Сольхен, родители Тэхена и мать Чонгука. Они кивком приветствуют парней, пока те таращатся на родителей со своего дивана. — Джулия, — Ким Тэджун садится рядом на место, которое ему уступает Чимин, и обнимает женщину за плечи. — Чем мы можем помочь? Айли и Мина усаживаются рядом, а Сольхен встает за диванной спинкой, будто прячась за спиной Чимина. Чимин слегка краснеет, глядя на нее, и опускает взгляд. — Я не знаю, — разводит руками Джулия. — Я не знаю… — Я… — вдруг подает голос Сольхен, и Джулия вскидывает на нее мутный от набежавших слез взгляд, — мы… с Тэджуном… есть команда волонтеров, они уже получили команду от Джихуна, прочесывают все жилые массивы в радиусе того перекрестка, в котором задержали Гонсока… — Спасибо, — Джулия прижимает руки к груди, — спасибо… — Я отправила бригаду медиков в этот квартал, они ждут сигнала, если вдруг понадобится помощь… — подает голос Мина. — Надеюсь, она не понадобится… Джулия бледнеет: — Господи… Я не понимаю… чего он хочет, этот Гонсок, зачем ему мой мальчик? — Я думаю, — снова говорит Сольхен, — Гонсок не причинит Хосоку вреда. Сознательно, во всяком случае… — Уверен в этом, — кивает ректор Ким. — Зачем тогда? — заламывает руки Джулия. — Чтобы насолить мне? Отомстить? Зачем? — Хосок очень похож на своего отца, — задумчиво качает головой Сольхен, — слишком. И для нестабильной психики Гонсока это слишком тяжелое испытание… — Ты думаешь… — Айли поднимает на нее взгляд, и глаза ее округляются от ужасной догадки, — думаешь, он… — Он просто хочет вернуть Хосока себе, — кивает Сольхен. — Возможно, он просто не видит разницы… — Что же мне делать? — всхлипывает Джулия, — что??? — Быть сильной, — строго отвечает Сольхен. — Такой, какая ты есть. Какой всегда и была.***
Хосоку холодно: тонкая ткань толстовки не защищает от вечерней осенней промозглости, и он сжимается в углу своего маленького пластикового домика, пытаясь хоть как-то согреться. Тошнота накатывает с новой силой, и при каждом движении голова начинает кружиться до темных всполохов перед глазами. Очень хочется пить, но Хосок не смеет даже пошевелиться в своем временном и хоть немного безопасном убежище. Нога пульсирует болью, и Хосок пытается придать ей другое положение, чтобы хоть как-то облегчить ощущение болезненного трения раны о ткань, но движение отдает такой болью, что он не сдерживает тихого стона. Джин стоит посреди детской площадки этого отдаленного двора и прислушивается. Яркие раскрашенные детские горки выглядят зловеще под белым светом фонарей. На площадке пусто, но Джин почему-то продолжает стоять, снова и снова оглядывая площадку. Он чувствует сладкое покалывание в самых кончиках пальцев рук, то самое, какое обычно появляется у него, когда Хосок рядом, и именно это ощущение не дает ему развернуться и уйти отсюда. И он продолжает стоять. Шелест желтых листьев под ногами смазывает звуки, и вдруг, через этот шелест до него доносится что-то, похожее на стон. Совсем тихий, и Джин не столько слышит его, сколько чувствует кожей. — Хосок-а? — зовет он, взволнованно делая шаг в направлении этого звука. — Хосок, ты здесь? И слышит стон снова, уже гораздо явственнее, со стороны пластикового домика. И срывается с места, подбегая к нагромождению пластика. Хосок обнимает раненую ногу и тихо плачет. Ему страшно от того, как его сознание заволакивает этой тяжелой ватной болью, страшно ощущать эту беспомощную тошноту, этот холод, отражающийся от пластиковых стен, и он сжимается еще сильнее. И, падая в спасительное беспамятство, где-то на самом краю угасающего сознания, он различает звук шагов, шорох сминающихся подошвами ног листьев, и у него уже нет сил бояться: ослабленное сознание сдается этому безнадежному страху. Он слишком устал, смертельно, горько устал — бояться, и сопротивляться тоже. И в его мире, тонущем в ватной боли, остается только это чувство усталости — вспыхивает в последний раз и угасает тоже, уступая кромешной тьме.***
— Джин нашел его! — кричит в рацию Намджун, и Юнги тормозит посреди тротуара. — Вынес на руках к своему подъезду откуда-то из соседнего двора. Охрана у подъезда Джина только что сообщила. Скорую! Срочно! — Что с ним? — голос Джиена в динамике рации переполнен беспокойством. — Он без сознания, — поясняет Джихун. — Мина выслала бригаду медиков, они уже подъезжают. Кажется, у Хосока есть ранения… Рядом с Юнги останавливается автомобиль. — Садись, — командует, приоткрыв окно, менеджер Чхве Сынхен, — заберем Джиена и едем туда. Юнги ныряет в автомобиль и громко выдыхает. — Слава богу! — почти шепчет он. — А ты откуда здесь? — А я и был здесь, — усмехается Сынхен. — Мы сканировали камеры с ребятами из полиции, потом прочесывали периметр. Через пару перекрестков в машину вваливается запыхавшийся Джиен. — Где он его нашел? — уточняет он, пристегиваясь на переднем сидении. — На детской площадке, кажется, — пожимает плечами Сынхен. — Подробностей не знаю. Джулия едет туда со своей охраной. Скоро будем на месте. У подъезда Джина — скопление автомобилей. Хосока грузят на носилки и заносят в фургон службы спасения, вокруг него хлопочут медики в синих костюмах. — Чон Мина встретит вас в клинике, — распоряжается Джихун. — Мы едем следом. Джин, ты как? Джин стоит у машины, теребя связку ключей в руках, и просто молчит, глядя, как носилки с Хосоком устанавливают в фургоне, как медик подключает капельницу. — С ним… — спрашивает Джин и нервно сглатывает подступивший к горлу комок, — с ним все будет в порядке? — Да, — кивает медик. — Серьезных ранений нет. Просто обморок — от усталости, обезвоживания, стресса. Переохлаждение. Не переживайте. Это мальчик сильно не пострадал. Нога ранена незначительно — походит с пластырем с недельку, и будет как новенький. Из подъехавшего автомобиля выскакивает Джулия. — Хосок! Где он, покажите мне его! Она влетает в фургон и падает перед носилками на колени, заставляя медика отстраниться. — Он живой? Живой? И в этот момент Хосок открывает глаза. — Мам, — шепчет он, с трудом разжимая слипшиеся губы, — мама… — Все будет хорошо, малыш, — всхлипывает Джулия. — Все будет хорошо.