***
— Вы бы погуляли где-то, побыли вместе, — предлагает Джулия, когда Хосок, перепробовав на лице уже все оттенки румянца и выслушав впечатления матери от встречи с Джинхо… с Джином и Джинхо, делится с Джулией своими планами на день. — Он работает по вечерам, — вздыхает Хосок, — а днем учится. А если не работает, то присматривает за Джинхо… — Я могла бы присмотреть за Джинхо… — Мам, — улыбается Хосок. — ну как ты себе это представляешь? Тем более, что Джин как-то… ну… он мне ничего такого и не предлагал… Может, он и не хочет? Мы с ним больше ни о чем таком и не разговаривали. — Ну сам предложи, — разводит руками мать. — Я могу понять сомнения девочек на этот счет, хотя я считаю мнение о том, что именно мужчина должен делать первый шаг, безнадежно устаревшим. Но такой красивый молодой мужчина как ты не должен сомневаться… — Красивый молодой мужчина сомневается, — смеется Хосок. — Очень сильно. Джулия смеется. — Ну вот Ким Джихун говорит, что Чимин с Намджуном… — Кстати, — Хосок заинтересованно поднимает глаза и улыбается, глядя на мать, — по поводу Ким Джихуна… Когда у вас следующее свидание? Джулия едва заметно краснеет и опускает глаза. — Да у нас и предыдущего свидания не было, в общем-то, — качает она головой. — На какой-то момент мне показалось, что… но потом мы просто… короче говоря, это была дружеская ностальгическая встреча в память о прошлых временах. Мы ведь старые друзья, Хосок. Джихун мне просто друг. — Ма-а-ам, — тянет Хосок и смеется. — Что? — мать становится такой красивой с этим ярким румянцем на щеках, что Хосок невольно засматривается. — Неужели ты… — В какой-то момент мне показалось, — кивает Джулия, — просто, знаешь, что-то встрепыхнулось в груди, когда Джихун…. Ну, он купил мою любимую еду, принес сигареты, он привез меня в квартиру твоего отца, но потом… Наверное, это все глупости и… — Это не глупости, мам, — качает головой Хосок. — И, видишь, ты не права. Иногда мужчины все-таки сомневаются. — Ты думаешь… Джулия смотрит на Хоска, сидя на диване, и в ее взгляде столько беспомощной беззащитности, что в груди у Хосока растекается жгучее тепло, настолько жгучее, что даже щиплет глаза. Сын присаживается рядом и аккуратно накрывает руки матери своими ладонями: — Мам, моя добрая и… такая сомневающаяся мама… Недавно в этой самой квартире я разговаривал с мамой Намджуна. Это красивая, сильная, решительная, очень харизматичная женщина с абсолютно разбитым вдребезги сердцем. Джулия замирает и смотрит на сына с каким-то настороженным ожиданием, а в ее глазах медленно, как подтаивающие от тепла ледяные узоры на голубом стекле, проступает несмелое понимание. — Потому что ее муж, любовь всей ее жизни, отец ее ребенка, так и не смог полюбить ее. Потому что все эти годы — не один десяток лет, между прочим, — продолжал безответно любить другую женщину. И так и не смог ее разлюбить. И растаявшие остатки настороженных льдинок в глазах Джулии поблескивают в уголках глаз непрошенной, но какой-то очень честной влагой. Как это и всегда бывает от внезапно затопившего сердце тепла.***
— Бабушка Пак, — Юн Ынчжи зовет соседку уже в четвертый раз, но дверь никто не спешит открывать, и девушка взволнованно толкает покосившуюся калитку, ведущую в небольшой садик за домом. — Деточка, помоги-ка мне, — окликает ее соседка откуда-то из зарослей мугунхвы, — слышу, что ты зовешь, но никак не могу выбраться, запуталась здесь, в этих кустах. — Бабушка Пак, ну зачем вы… — всплескивает руками Ынчжи, — позвали бы меня, я бы сама здесь… — Эй, девочка, — смеется старушка и выбирается из капкана толстых веток, которые переплелись с прутьями забора намертво, — не списывай старушку со счетов пока, я бы и сама справилась. Отдохнула бы, перевела дух и справилась бы… — Я вам давно говорила, давайте, наймем садовника, — усаживает девушка женщину на низкую скамью у забора. — Никаких садовников, — качает головой бабушка Пак. — За цветами своей дочери я буду всегда ухаживать сама. Пока ноги меня носят, во всяком случае. Давон любила этот гибискус… Она и сама была как цветочек. Ынчжи смотрит на бледно-розовые крупные цветы с яркими сердцевинками и вспоминает фотографии дочери бабушки Пак, которые видела у нее в доме на стенах. Нежная девушка с яркой сердцевинкой — такой говорящий образ. Интересно, была ли она похожа на цветы, которые любила? — Хороший цветок, — кивает головой бабушка Пак, словно услышав мысли девушки, — долго цветет. В этом году особенно долго. А вот Давон… так быстро отцвела. Глаза бабушки Пак сухие, их не трогают слезы воспоминаний. Наверное, их просто уже не осталось. — Боюсь, эти кусты повалят мне забор, — кивает бабушка Пак. — Наверное, все-таки нанять садовника придется… Смотри, как куст разросся. Твоя мать не обрадуется, если мой забор однажды повалится на ее грядки, да? — Ой, да какие там у нее грядки, — смеется Ынчжи, — маме некогда этим заниматься. Это вот когда бабушка была жива… Бабушка Пак аккуратно обнимает девушку за плечи и молчит. Бабушка Ынчжи была ее соседкой и доброй подругой. — Ой, я ж чего пришла-то! — спохватывается Ынчжи, — я ж по делу. В нашем университете открывается выставка по народным ремеслам Кореи. Я рассказала на оргкомитете о куклах вашей дочери, и они очень заинтересовались. Вы не против поделиться ее работами на время? После выставки мы все экземпляры вернем обязательно… Бабушка Пак укоризненно качает головой: — Ты же знаешь, девочка… — Я знаю, да, вы никогда не позволяли, но… По результатам выставки будут издавать фотоальбом, работы вашей дочери увидит вся Корея, может, даже, весь мир. Мне кажется, она бы хотела этого, как думаете? Старушка сидит какое-то время молча, потом вздыхает. — Только осторожнее с ними… — наконец говорит она. — Осторожнее, хорошо? Аккуратно в бумажку заверну каждую, и так же потом и вернете. Кажется, у меня есть коробки… — Обязательно, — кивает Ынчжи, — я лично прослежу. А наш куратор хотел бы приехать к вам и подробно расспросить о том, как Давон создавала этих кукол, посмотреть ее мастерскую, можно? Чтобы добавить в альбом описание. Вы не против? Бабушка Пак наконец-то улыбается и кивает головой, и ее широкополая соломенная шляпа степенно покачивается в такт ее киванию.***
— Ну что с тобой, сын? — мама подкладывает Тэхёну на тарелку маринованного желтого дайкона и с беспокойством (пятый раз за утро) кладет на лоб ладонь, проверяя, нет ли температуры. — Да все в порядке, мам, — Тэхён улыбается и снова вздыхает. Сын никогда так тяжело не вздыхал. Нет, с ним точно что-то происходит. Надо, все-таки, сказать отцу, может, неприятности в университете? Или врачу показать. Мама не узнает своего улыбчивого Тэхённи. Мама сильно переживает. — Ой, да влюбился он, наверное, — фыркает с другого края стола Чонгю и отправляет в рот огромную порцию лапши. — Он всегда слушает то заунывное радио, когда влюбляется. Помнишь, когда ему нравилась та девчонка из дома на углу? — Которая нравилась Чонгукки? — подхватывает Ынчон. Тэхён пинает брата ногой под столом и утыкается взглядом в стакан с соком: — Ты в школу не опоздаешь? — Да, точно, ты всегда слушаешь это радио! — хихикает сестра. — Когда ты влюбился в сестру Тэён, которая встречалась с Чонгукки, ты тоже слушал это радио. И когда влюбился в ту иностранку из посольской школы, которая нравилась Чонгукки, ты тоже… — А ты всегда запоминаешь тех, кто нравится «Чонгукки»? — язвит, не выдерживая, Тэхен. Сестра показывает ему язык и на всякий случай отодвигается ближе к окну: — А ты всегда влюбляешься в тех же, в кого влюбляется Чонгукки! И всегда потом слушаешь это радио! Мама кладет руки дочери на плечи и аккуратно целует ее в макушку. — После уроков поторопись домой, милая, — в голосе матери нежность, но девочка втягивает голову в плечи, — у нас много работы в саду. — Ну ма-а-ам… - Ынчон разочарованно оборачивается, — мы же с девочками собрались в торговый центр погуля-я-ять… — Обязательно, — кивает мама и смотрит ласково взглядом, не терпящим возражений, — обязательно погуляете. Как только мы закончим работы в саду. Тэхён улыбается: мама умеет наказывать виртуозно и стильно. Кажется, это ее суперсила. Брата с сестрой как ветром сдувает, и мама снова присаживается рядом. — Тэхённи, может, ты, и правда, влюбился? Тэхён смотрит в родное материнское лицо, чистое, без единой морщинки, такое красивое, такое родное и ласковое, и вдруг на глаза наворачиваются слезы. — Кажется, и правда, мам. Мама улыбается. — Расскажешь? Тэхён вздыхает. — Тебе это не понравится, мам.***
— Тэхён уже несколько дней не живет в кампусе, — скрещивает руки на груди Юнги. — Я думал, ты знаешь. Чонгук стоит, ошарашенный, и смотрит на пустую кровать Тэхёна. — Почему? — Не знаю, может, он и не вернется сюда? — Юнги аккуратно подливает масла в огонь и наблюдает за реакцией. — Он сейчас живет дома. Чонгук растерян немного. Он только сегодня утром решил прекратить слежку, но Тэхён не пришел в универ, и Чонгук решил заявиться к нему в кампус и прервать все эти шпионские игры. И тут вдруг такое. — Что там между вами двоими в итоге-то? — уточняет Юнги. — Я думал, вы… ну… типа вместе? Вы ж, вроде, поговорили? — Поговорили, — кивает Чонгук. — И? — Ну, — Чонгук краснеет, — и… И умолкает. — Если у тебя нет с собой клещей, — психует Юнги, — то проваливай отсюда. У меня нет подручных инструментов, чтобы вытягивать из тебя слова. Мять яйца можно и в другом месте, и без моего присутствия, а мне проект по философии закончить надо. Чонгук вздрагивает. — Мы… мы целовались, хён, — наконец выдавливает из себя Чонгук. — И не только, мы… ну… — Что, и переспать уже успели? — хмыкает ехидно Юнги. — Вот молодежь! — Нет, мы… нет, мы… — Ладно, он тебе отсосал, хорошо, — кивает хён. — Откуда ты…? — Чонгук краснеет и закусывает нижнюю губу. — Интуиция, блять! — Ну… да… и… Юнги смотрит выжидающе. — Вопрос клещей, я так понимаю, все еще актуален? — Да, блин, короче, — вдруг психует Чонгук. — Я не знаю. Я не знаю, что еще сказать, хён, ну чего ты издеваешься? И у Чонгука вдруг слезы на глазах, он отбрасывает телефон в сторону, тот с глухим стуком мягко шлепается на ковер и загорается входящим сообщением. Чонгук хватает его, проверяет уведомление и разочарованно гасит экран. — Он сказал тебе, что ты ему нравишься? — уточняет Юнги, сжалившись. — Ну… да… дал понять… — Дал понять. Ну да, минет в душе — куда уж красноречивее, да? — Блин, хён. — Как именно он дал тебе понять? — Ну, он сказал: «Мне нравится всего один парень. И только с ним я планирую делать все, что ему нравится» … — А ты? Чонгук пожимает плечами. — Я написал ему, что умру, если не увижусь с ним сегодня, — показывает он в телефоне сообщение. Пока оставшееся без ответа. — А он, оказывается, из кампуса съехал. — Ну, он не совсем, конечно, съехал. Просто решил пару дней дома побыть, — признается Юнги. — Ты же сказал… — Ну, хотел атмосферы нагнать, посмотреть на твою реакцию. Распространенный психологический прием, между прочим. — Блин, хён! — Не ори на хёна. То есть, из всего этого я делаю вывод, что вы, хоть и поговорили, в итоге ничего толком друг другу не сказали и ни к чему не пришли, да? Кроме минета, разумеется. Это, конечно, уже кое-что, но как-то вы, ребята, немного не с того начали. — А с чего надо начать? — А ты уже точно решил, что начинать надо? — Я не знаю, хён, — беспомощно разводит руками Чонгук. — Вот и он не знает, Гукки! — Юнги садится на кровать напротив Чонгука и внимательно смотрит младшему в глаза. — И он не знает. Потому что у него все это тоже… в первый раз. И потому что ты тоже ему… «ну, дал понять…». Чонгук поднимает глаза: — Я ж не по мужикам, хён… Как же так? — Так и он не по мужикам тоже, мелкий. Просто по одному конкретному мужику. Думаешь, так просто на такое решиться? Даже Чимину с его стальными яйцами и Намджуну с его кобурой на боку было непросто. Очень непросто. Юнги замолкает, и какое-то время к комнате стоит почти звенящая тишина. — Пя-я-ятница-а-а-а! Пятница-развра-а-атница! — доносится откуда-то из коридора кампуса. — Всем буха-а-ать! Юнги улыбается краем рта. Все-таки студенческая жизнь — это непередаваемо и атмосферно. Хотя огнестрельное оружие иногда очень даже пригодилось бы. — Заткнулись, блять! — доносится снова. — Тут у человека пятнадцатая пересдача на носу, не мешайте заниматься. — Ю-ху! Пятнадцатая! Бросай универ, хён, это не твое! — Да вы заткнетесь там, а? — Вылезай из депрессии, Минхо, и го с нами! — приближается несущийся по коридору голос. — Ну бросила и бросила, мало ли девочек на свете Юнги снова улыбается. Потом резко встает и распахивает дверь комнаты. Слышится глухой стук, звук падающего тела и невнятный стон: — Ай, осторожнее… — Правилами кампуса запрещено, — наставительно и абсолютно спокойно вещает Юнги куда-то за дверь: - А) бегать по коридору, Б) шуметь, В) использовать нецензурную лексику, Г) нарушать мой покой. В качестве наказания пиздуй за кофе и пончиками, культорганизатор хуев. — Ты же сам нецензурно… — начинает голос за дверью. — Д) препираться с хёном, Е) умничать, Ж) распивать спиртные напитки и склонять студентов к нарушению правил общежития… Мне продолжать? — Не надо, — смиряется голос за дверью. — Два больших капучино и четыре пончика с шоколадом. Время пошло. — Как же решиться? — вздыхает Чонгук, когда Юнги возвращается и снова садится рядом. — Ну… — Юнги чешет в затылке. — Наверное, представить, что если не решишься ты, то этот человек может быть с кем-то другим? А дальше — по вдохновению. Не ссы, малой, сейчас хён возродится к жизни посредством кофе и жратвы, и мы что-нибудь придумаем.