Наедине с открытым чувством

      — Салли.       — Что?       — Салли.       — Что?       — Салли.       В ответ тишина.       — Ну, Салли.       — Что?       — Посмотри эту кассету.       В комнате полумрак и тонкий аромат унесённых красок, который чувствует лишь тот, который напрямую знаком с созданием живописи. Ларри ковырялся в забытом шкафчике, и теперь протягивает лучшему другу забытую, но всё ещё дорогую сердцу кассету. Он не знает, почему ему вдруг стало так важно, чтобы эта кассета была просмотрена именно этим человеком. Вещь — сугубо личное, гораздо глубже переживаний об исчезнувшем отце, гораздо больше напоминающим ему самому о том, что сейчас так важно и ради чего стоит двигаться дальше. Это его вещь, которая важна ему. Это его кассета, которая не должна была быть необходимой к просмотру кем-то другим. Но теперь это важно.       В комнате раздаётся мерное тиканье часов. Со стороны окна насмешливо подпевают птицы. Пернатые ещё радуются последнему тёплому вечеру и точно знают, куда стремительно полетят в надвигающимся закате.       А Салли не знал. Он не знал, как развернётся после переезда жизнь. Он не знал, какого им будет в новом доме. Ещё не знал, прекратятся ли там, на новом месте, повторяющиеся из ночи в ночь кошмары, что приходят от обилия пережитых школьных событий.       И он не знал, что такого на этой кассете.       Парень с протезом на лице думает, что там запись концерта такой любимой другом рок-группы. Тот концерт, на котором, будучи подростком, повезло находиться в толпе и кричать слова любимых песен в какофонии всеобщей любви толпы к группе.       Салли хочет так думать. И не хочет думать о том, почему лицо того самого друга стало таким серьёзным.       — Хорошо, я посмотрю.       И для этого он остался наедине со старым разваливающимся шкафчиком, протёртым и местами дырявым матрасом, и пыльным старым телевизором. Со стороны окна нещадно дуло, из освещения экран и небольшой фонарь в руках, а затерянные где-то часы всё так же медленно что-то отсчитывают.       Тик. Так.       Наверное, они где-то в этом чёртовом шкафчике. Но пойти и найти источник лишнего звука кажется совершенно бессмысленным занятием. Да и не настолько этот звук был лишним. Лишним был только шкафчик, в котором хранилась другом личная кассета.       Непонятное раздражение. Непонятный акцент.       Тик. Так.       Салли просмотрел весь материал за каких-то полчаса. Ему так показалось. Возможно, час. А может и больше, но это неважно. Важен лишь вопрос: а действительно ли оно требовало целой ночёвки в пустой, холодной комнате?       Салли бесспорно всегда нравилось творчество Ларри. Друг часто посвящал себя кистям и маслу, но изредка переключался на что-то иное, например, осваивание гитары. И как бы там брынчать не получалось, но ему это нравилось. И Салли тоже нравилось. И нравится до сих пор находиться рядом во время процесса создания чего-то удивительного, наблюдать рождение воплощения личных переживаний в холсте или музыке, смотреть или слушать итоговый результат.       Просто иногда стало появляться странное для него самого раздражение.       Быть может, потому что Ларри стал временами отвлекаться от процесса для того, чтобы начать смотреть на Салли. Задумчиво. Иногда грустно. А ещё начать пытаться задать вопрос, а потом, не выдавив из себя ничего толкогого, замолкать. И продолжал работать. Будто ничего не произошло, и не было никакого ни вопроса, ни взгляда. Но Салли не всегда это замечал, если не замечал вовсе. Салли хотел бы не замечать.       За окном слышен ночной ветер, который ветвями пытается попасть в ритм таких громких, но всё так же ненайденных часов.       Тик. Так.       Кассета была полна коротких записей, где Ларри осваивал свою новую на тот момент камеру. Сама камера тогда уже отжила пару тройку лет у прошлого владельца, но для Ларри это была совершенно новая техника для реализации творческих порывов. И порыв этот заключался в Салли, потому что заснять постоянно и везде новоявленный оператор пытался именно его.       Вначале было забавно, двое охотно дурачились на камеру, оставляя на плёнке воспоминания совместных дел, новостей, мыслей, эмоций. Спустя неделю у Салли появлялся резонный вопрос «зачем?», в основном на попытки друга отснять ежедневные дела, по типу завтрака или работы над домашним заданием. Ещё спустя неделю это стало переходить в абсурд, на который Салли серьёзно сказал, что, если ещё хоть раз Ларри попробует внезапно ворваться в комнату, чтобы напугать и заснять на плёнку, или вообще если ещё хоть раз увидит того с этой чёртовой камерой, он позаботится о том, чтобы эта самая камера таинственным образом исчезла. Ларри тогда не обиделся, но «намёк» понял мгновенно. А Салли понял гораздо позднее, что впервые именно в этот момент почувствовал раздражение в сторону лучшего друга. Он понял это сейчас.       У часов закончился отсчёт, когда рассвет стал пробиваться в окно. Они отжили своё тогда, когда начал рождаться новый день, и для Салли это стало каким-то отрезвляющим знаком того, что если тут у него так и не получилось заснуть, то, вероятно, получится в новом доме. И неважно, что там пока был лишь один матрас на полу на двоих. Это новое место, в котором не надо думать о всех сложных вещах, в котором скоро появятся все такие близкие и родные друзья, в котором будет место совместным поискам, делам, порывам.       Он устал думать о кассете в руках. Он не хочет думать о том, что она значит для его лучшего друга. Он не хочет гадать о том, какие именно чувства скрыл Ларри со всеми этими съёмками на камеру и сокрыл ли их там вообще. Он просто хочет вялым шагом поскорее добраться до новенького матраса, на котором наверняка всё ещё спит вечно лохматый парень.       Тик. Так.       В этой комнате тоже есть часы, но они не потеряны, не забыты и точно отсчитывают секунды настоящего. В этой комнате тоже пусто, но совсем скоро коробки распакуются, мебель занесётся и матрасов станет больше, чем один на весь дом. В этой комнате нет запаха прошлого, есть только предвкушение настоящего и надежды на будущее.       Тик. Так.       Ларри тоже не спал. Он пытался заснуть, но всё свелось к тому, что он просто лежал с закрытыми глазами и думал, а не сделал ли он ошибку? Или это его действие не изменит ничего и всё будет так же, как раньше? Спокойно, хорошо, счастливо. И немного одиноко. Тоскливо. Грустно.       Тик. Так.       Он слышит, как Салли заходит в комнату.       Он слышит, как тот ложится на свободную половину матраса, чувствует, как пытается удобнее улечься.       Тик. Так.       Тик. Так.       Тик. Так.       Он слышит сопящий вздох своего лучшего друга.       Он слышит спокойный выдох кого-то гораздо больше, чем просто лучший друг.