Хуан и бестолковый граф

— Господин граф, извольте прочесть. Верное доказательство… эм… неверности. Себастьян, невысокий смуглый южанин, с поклоном и глубочайшим извинением во всей своей фигуре передаёт графу Гирке сложенный вшестеро лист. Другой южанин, на вид богатый корсар, вольготно разместившийся в глубоком кресле — почти таком же роскошном, как у самого графа, — жестом велит Себастьяну покинуть комнату, что тот и исполняет. Оставшись в надёжной компании, граф раскрывает записку и пробегает глазами несколько первых строк. Потом возвращается глазами к началу и прочитывает уже медленнее. Этого довольно. Его жена, Ирэна, урождённая герцогиня Придд, написала к любовнику. И как написала! За пять лет супружества Август-Корнелий не услышал от своей строгой печальной супруги и десятой доли тех нежностей, что так щедро рассыпались по первому абзацу ее послания к некоему «Ю.». — Ну же, Август, прочти до конца… Тёплая ладонь ложится на плечо и ободряюще его треплет. Август усилием воли заставляет себя вернуться к чтению, погружаясь в глубины тоски по возлюбленному и надежды на новое свидание. — Некоему счастливцу, чье имя начинается на «Ю», несказанно повезло, — заключает он, добравшись до конца, и с отвращением швыряет записку в камин. Пламя жадно набрасывается на свидетельство измены. — И ты не хочешь узнать, кто он? Не хочешь выпустить ему кишки? — Создатель с тобой, конечно, нет! Ирэн любит этого человека, кем бы он ни был. Как я могу разрушить её счастье, и без того хрупкое и обречённое… Граф обессиленно падает в кресло и вытягивает ноги к камину. Он подозревал, что его женитьба не обернется взаимной радостью, но все же надеялся на уважение к своим чувствам. Зря! Женская природа слишком слаба и зависима от сиюминутных прихотей… — В жизни бы не подумал, что моя супруга способна на такие… такие… пылкости, — тихо, почти неслышно жалуется граф. — Это ужасно… — Чего же тут ужасного? — ничуть не понизив голоса, удивляется собеседник. Август невольно вздрагивает и, оторвавшись от созерцания пламени, натыкается на не менее горячий взгляд. — Твоя жена никогда не любила тебя, чахла сухой веткой на здоровом дереве, а теперь настала ее весна, — уверенно заявляет собеседник. Щедрая, снисходительная южная натура, как всегда, видит все в ином, непривычном свете. — Насколько могу судить, ветропляски в твоём саду не меньше, чем благоразумия в голове твоей жены — ублюдков в подоле не принесет. Так что ничего ужасного. — Ужасно то, что я люблю её! — запальчиво восклицает граф, уже сам не зная, правда это или лишь устаревшее заблуждение. — Люблю, понимаешь? Всегда любил, с первого взгляда, с первой нашей встречи дышал ею, жил ею. Ничего в мире так не желал, как сделать Ирэн своей…. Граф недолго молчит. — Прозвучит банально — но как несправедлив этот мир, — упавшим голосом подытоживает он, прижимая пальцы к вискам. — Как жесток Создатель, что придумал эту мучительную нелепость — неразделённую любовь… — И то верно, — с заметной прохладцей в голосе поддакивает собеседник. Жалобно скрипят подлокотники кресла, стиснутые сильными пальцами. — Любовь без ответа — то ещё дерьмо, мне ли не знать. Разрешите откланяться, господин граф. Вижу, что вам угодно остаться один на один с неприятным известием… — Не угодно! Постой… те. Вернее… — после секундной заминки, в которую граф решается дать волю чувствам, он накрывает смуглую руку «корсара» своей и просительно гладит. — Я прошу тебя остаться, Хуан. Прозвучит жалко, но… но без тебя мне не пережить эту ночь. — Шутишь, дор? Голосом Хуан выражает сомнение, но в темных, как спелая вишня, глазах, уже разгорается что-то пламенное — и одновременно трогательное, не вяжущееся с суровым обликом морского волка. И Августу становится легче. Пусть Ирэн ему неверна, но зато есть это… эта связь. Слабо совместимая с канонами эсператизма, но, впрочем, и не задевающая их напрямую. Мужчина с мужчиною не тоже самое, что мужчина с женщиной; это вовсе не измена, а дань привычкам молодости. И верность дружбе. — Мой преданный корсар, — Август улыбается сквозь навернувшиеся слёзы. Хуан уже рядом — как и всегда в трудную минуту! — и грубовато стискивает своего «бестолкового графа» в объятиях, и прижимается губами сперва к щеке, повлажневшей от слёз, а потом и к губам. Граф и корсар, кто бы мог подумать… «Корсаром» Август зовёт любовника в шутку, а тот очень сердится и обижается на прозвище. Ведь Хуан Суавес — самый честный шкипер города Хексберг, это всем известно. Увы ему, Суавеса действительно легко спутать с разбойником — ошибке весьма способствуют обронзовевший от морских странствий лик, лихо заломленный чёрный берет, красный шарф, небрежно повязанный петлею на статной шее; да и снисходительная грубость в общении с вышестоящими может ввести в заблуждение. Но на самом деле собственник трёх крупных торговых судов и множества шлюпов чтит закон и весьма исправно платит налоги. И более того — несколько раз Хуан Суавес безвозмездно передавал часть немалой выручки в казну города. «На улучшение жизненных обстоятельств детей, оставшихся без попечения родителей» — трогательная пояснительная записка попалась на глаза графу Гирке в один из визитов в Хексберг. Глава города говорил о шкипере-меценате со смехом, как о неком казусе и даже подозрительном факте. Отчего Август запомнил имя «казуса», и услышав его на бордонской торговой площади, не захотел пройти мимо? Словно судьба позвала его, движимого любопытством, приблизиться к плахе и выяснить, кто из заключённых в колодки кэналлийцев и есть Хуан Суавес. Увиденное сильно впечатлило молодого человека: шкипер не уступил бы в красоте братьям Эпинэ, только он не носил усов и был сильно избит. И вот такую страдающую, да ещё и склонную к меценатству красоту — повесить на рыночной площади! Ситуация показалась виконту Альт-Вельдер возмутительной. Он воспылал праведным гневом и в тот же день обратился за содействием к представителю кэналлийского соберано. Совместным подкупом они вызволили из темницы всю команду «Резвой ласточки», и сумма оказалась немалой, но Август обрёл в тот день нечто неизмеримо большее, чем вложил. И сам не догадывался об этом, пока в один из тех ужасных дней, когда Ирэн снова обожгла его холодом — морские медузы и те жарче! — не ускакал в Хексберг якобы развеяться. На деле граф подумывал утопиться. Непременно в морских глубинах — озёрные вызывали в нем острое отвращение и горькую досаду. Ведь он так и не смог покорить их… На пирсе убитый горем Август повстречал спасённого некогда капитана. Слово за слово, быстро отвязаться от кэналлийца не получилось, и граф согласился пропустить пару стаканчиков вина за встречу… Очнулся Август-Корнелий уже в просторной капитанской каюте, распластанным и вжатым в шёлковый морисский ковер. Спасибо, что не закатанным в него — после Хуан не раз грозился это сделать, если граф не отринет самоубийственные намерения. Говорил, что шады так поступают с непокорными женами… — Как бы поступил на моем месте шад? Что бы грозило Ирэн? — вопрошает Август между поцелуями. Любовник уже стянул с него сорочку и, поминая сквозь зубы закатных кошек, возится с хитрой пряжкой ремня. — «Что-что», — бурчит Хуан. Он наконец-то справился с застёжкой и, устранив последнее препятствие в виде штанов, ловко разворачивает Августа лицом к стене. Напряжённый член прижат к прохладной дубовой панели и трётся об неё в такт движениям крепких бёдер. — В мешок с ызаргами бы сунули, да в море… — А что, если… — Тш-ш-ш! — кэналлиец больно прикусывает его за ухо, шепчет охрипшим от страсти голосом, — разведёшься со своей медузой и в монастырь отошлёшь, если не дурак. А нет, так нет, я и дураком тебя ебать буду, уж больно сладок ты, граф. И на этом разговоры между ними иссякают, уступая место бурному потоку нечленораздельных стонов и грязных ругательств. Ругается в основном Хуан, и, увы, не от страсти. То есть не совсем от неё. Суавес любит господина графа искренне и без оглядки. И готов не то что жар бёдер — всю свою преданность и саму жизнь за него отдать. Так уж карта легла, так судили Абвении. Но они же, сволочи, подсунули его королю Волн краплёную королеву — лживую бабу, которая не понимает своего счастья. И не поймёт. И ради ее устранения Хуан ебёт сейчас своего графа не в полную силу, и ругается не от удовольствия, а от того, что ближе к рассвету покинет любовника ради его жёнушки. Придёт к ней, скажет, что прочёл ее письмо сорок раз, что мечтает лишь об одном — увезти ее, прекрасную Ирэну, на край света и любить там, пока они оба не сдохнут от старости. Тьху! И ведь она поверит. Прильнет к своему «Юхану» стройным станом, обовьёт бледными тонкими руками. Нашепчет кучу ласковых прельстивых слов… Хуан в такие минуты даже не злится — недоумевает. В его голове не укладывается — как можно предпочесть простого южанина изысканному красавцу-марагу с бледной, словно мраморной, кожей, светлыми глазами и волосами светлыми же, как выжженная летним солнцем трава?! Одно слово — бабы. Не поймёшь их, да и не надо. Из уважения к графским сантиментам он всё-таки попробует убедить того сослать изменницу в монастырь, пусть себе растит цветочки за высокой стеной и не травит жизнь хорошему человеку. Ну а если не удастся — что ж… — О! Карьярра! Бангбьен!.. Хуан со стоном насаживает на себя любовника и, навалившись, накрыв его всем собою, бурно кончает. …А если не удастся по-хорошему, будет по-плохому. Случится с графиней трагическая случайность, а уж он найдёт, как утешить вдовца. Ей-ей, найдёт, — Хуан касается губами виска любовника, запечатлевает на влажной коже страстный поцелуй. Уж для графа своего бестолкового расстарается, будьте спокойны…