Птичка моя

      Лавр знал Лукаса Сетиаса уже очень давно. Слишком давно. Остроумный собеседник, ценитель хорошего вина (пьяница, если быть более точным), гордый, прекрасный. Его всегда любили женщины. И, конечно же, принцесса Сидерии, краснеющая даже при мысли о благородном лорде, не стала исключением. Но обычно Лавр был уверен в том, что женщины, окружавшие молодого директора Академии, — лишь прелестные развлечения, в отношении которых у Лукаса не было никаких серьезных намерений. И только лишь для него у сидерийца было милое сердцу прозвище: «Птичка моя».       А теперь… Вероятно, чувства к принцессе тоже были неискренни (это не совсем так: эмоции, которые он дарил и испытывал, никогда не были ложью, но были мимолетны), по крайней мере, так хотелось думать, но на душе все равно скреблись кошки. И в данный момент, выпивая с Фирсом и Лукасом за здоровье принцессы и удачный брак, пусть даже ещё не состоявшийся, он чувствовал себя абсолютно не в своей тарелке.       Даже несмотря на присущий Лавру самоконтроль, настрой карса нетрудно было почувствовать. Глядя на откровенно угрюмое выражение лица друга, Фирс ехидно произнёс: «Что, Лаврик, ревнуешь?». Карс презрительно улыбнулся. А ведь на самом деле товарищ попал в точку. Но, конечно, ни Лукас, ни Фирс, об этом никогда не узнают. Устав от скучного разговора, Лавр невольно залюбовался Сетиасом: курящий друг, окружённый сизой дымкой, был ослепительно прекрасен. Лукас заметил его внимание и бросил долгий взгляд в сторону карса. Можно было поспорить, Сетиас считает, что понимает его в этот момент. И это было бы действительно так, если бы не эти чувства, эти глупые чувства, лежащие тяжким камнем на душе внешне спокойного и уравновешенного карса.       Неугомонный Фирс, судя по всему, решил окончательно вывести из себя Лавра, задавая всё больше провокационных вопросов о принцессе. С каждой фразой, вылетающей из уст друзей, Вергилиос чувствовал себя паршивее и паршивее. И вскоре решил, что, пусть даже поддавшись на провокацию, пора заканчивать этот балаган. Это было для его же блага: состояние Лукаса медленно близилось к упитию в стельку.       Даже несмотря на свои нелепые чувства, Лавр не мог позволить свадьбе не состояться, хотя в душе, конечно, очень этого хотел. Друг доверял ему больше, чем кому-либо другому на этом свете. И это доверие Вергилиос терять пока не собирался. Ведь так он мог оставаться рядом с Лукасом хотя бы в качестве друга и ближайшего советника.       Неловко сопротивлявшийся сидериец только прибавил уверенности Лавру: он резко схватил хмельную тушку за шкирку и поволок к выходу.

***

      Проснувшись утром в особняке протомагистра и осознав сложившуюся ситуацию, Лавр сначала испытал невольное облегчение. Но тут же опомнился. Блаженная мечта Лукаса рушилась на глазах. Сам карс предпринял практически все, что мог в безвыходной ситуации с приглашением протомагистра. Единственным и, пожалуй, самым большим и важным промахом его было ядовитое вино, которое Лавр сам выпил и к которому позволил прикоснуться Лукасу. Хорошо, что они хотя бы выжили и просто заперты в покоях, а не лежат сейчас где-нибудь в лесу, в холодной яме. Флавий мог бы запросто это устроить. Но старый лис поступил умнее: оставил их в живых и, вместе с этим, явно постарался выставить Лукаса пьяницей и грубияном в глазах принцессы. Как говорится, и он чист в глазах дворца, и ненужный конкурент устранён. Предприимчивый гад.       Тут в голове Лавра невольно всплыла пьяная фраза Сетиаса: «Моим протомагистром будет Лавр, и никто другой». Она прозвучала призывом к действию. Умный карс мог найти выход даже из кажущейся безвыходной ситуации. Делать этого не хотелось. Но Лавр ценил друга больше всего на свете и ни за что не предал бы его доверие. Ведь его нелепые чувства могли повлечь за собой лишь неприятие и расставание. По крайней мере, так думал сам Вергилиос. Да и вообще, он был слишком правильным человеком и не позволил бы себе сделать вид, что не может ничем помочь, когда он мог. Даже если об этом никто и никогда не узнает.       Но и без дозы нотаций Лавр оставить друга никак не мог. Выполнив задуманное, карс улыбнулся. Уверенный настрой друга передался и Лукасу. Сотни раз за всю их жизнь Вергилиос что-то придумывал, и молодой лорд был уверен, что это непременно сработает. Сетиас посмотрел на друга и произнес: «Ну, и как мы отсюда выберемся, птичка моя?».       Лавр готов был слушать это ласковое прозвище, вылетающее теплым ветерком из уст друга, бесконечно. Но пришло время действовать. И у Вергилиоса был готов ответ, который должен был окончательно разрушить его надежду на взаимные чувства.