So it was all an empty lie...

      - Как?.. Откуда? Нет! – Кристин со смесью радости и обреченности вглядывалась в знакомое лицо, как и прежде наполовину скрытое белой маской.       Она хотела поверить, что это он, и не могла, хотя сердце уже безошибочно опознало ее Ангела. Однако разум, вот уже десять лет как считавший его погибшим, не признавал очевидный факт.       - Я напугал тебя. Снова. Прости.       - Напу… - голова больше не кружилась, в глазах прояснилось, а возмущение на грани ярости окончательно вернуло ей силы. - Прости?! Десять лет я оплакивала тебя, вынужденная скрывать свои слезы от всех; десять лет я пыталась понять, что же произошло; десять лет я не могла простить себе твоей гибели! А теперь ты заставляешь меня пересечь океан, чтобы снова без всякого предупреждения ворваться в мою жизнь, и говоришь «Прости, я напугал тебя»?! Отойди!..       Эрик примирительным жестом отдернул потянувшуюся было к бледной щеке руку, всем своим видом показывая, что хотел лишь успокоить. Но увидев, что Кристин отшатнулась, точно от удара, мгновенно поднялся и сделал два шага назад, лишь бы она не вздумала вскакивать с дивана – а ну как от резкого движения снова лишится чувств? Призрак молчал. Совершенно иначе он представлял себе эту встречу: испуг, отвращение, равнодушие, может быть… Но никак не град горьких упреков. Ведь он оставил тогда ее, оставил, вопреки желанию своего сердца, подарил свободу. Неужели поступок, который он искренне полагал самым благородным жестом в своей жизни, на деле оказался величайшей ошибкой и горем для них обоих?.. Нет, это не может быть правдой, не должно!..       - Как ты смеешь?.. Я должна была догадаться еще в порту, когда нас приехала встречать эта… - Кристин задумалась на секунду, подбирая слово.       Он был уверен, что сейчас услышит «банда уродцев», или что-то в этом роде.       - Эта самоходная карета. Кто, кроме тебя, мог устроить подобную встречу?! И этот рояль в номере с партитурой неизвестного авторства. И музыкальная игрушка!.. Конечно, я узнала мелодию, но, Боже мой, я считала тебя мертвым много лет! Как ты мог?! Тогда…а теперь, после стольких лет, заманиваешь нас в Америку, зная, что я принадлежу другому, что у меня сын!       - Кристин, - Эрик попытался собраться с мыслями, но это было очень непросто: ее близость, о которой он мечтал все эти десять долгих лет, засыпая в одиночестве своей холодной постели, сковала до спазма, до нервной дрожи не только тело, но и разум. – Я не хотел тебя тревожить. Тогда, десять лет назад, я принял решение оставить тебя навек – это правда; но я больше не мог переносить разлуку, пойми!.. Я искал утешение в музыке, но и она предала меня, не в силах воспарить без тебя! У меня не было выбора. Если бы ты только узнала, что я вынес за все эти годы, ты бы поняла. Долгие месяцы, годы я пытался отпустить тебя из своего сердца. Но каждый вечер, прежде чем сон чернее ночи, подобный более беспамятству, нежели отдыху, окутывал меня, я видел тебя. Твой образ преследует меня: во тьме я будто различаю ангельский голос; эти темные локоны, кажется, мелькают на сцене, в толпе моих танцовщиц, хотя я знаю, что то лишь мираж; пальцы мои, лаская клавиши органа, помнят, как касались твоего нежного тела в ту далекую ночь…       - Не смей!.. – взвизгнула Кристин, и сама испугалась. – Не было никакой ночи, слышишь?! Ты… ты… воспользовался мной, а потом сбежал, даже не попрощавшись! Вместо объяснения я получила известие о твоей смерти. Мне хотелось носить траур, а я вынуждена была надеть белое платье и идти под венец! Из-за тебя! Не было никакой ночи, никогда!..       - Неужели?.. – в его голосе появились стальные нотки, и молодая женщина сжалась в страхе – не перед ним, а перед теми воспоминаниями, от которых она так долго бежала и которые он намеревался пробудить в ней несмотря ни на что. – Если мне не изменяет память, ты посетила скромное жилище своего бывшего наставника через шестнадцать дней после… провала моей оперы. И, насколько я помню – а помню я каждую секунду, – проявила недюжинную настойчивость, стараясь вернуть к жизни мою искалеченную душу и успокоить собственную совесть. Тебе это удалось, признаю, и своим мужественным поступком ты вполне заслужила столь желанную свободу, которую и давала тебе моя смерть: призрак навеки упокоился, больше никаких преследований.       - Я не этого хотела, - с горечью прошептала Кристин, едва сдерживая слезы потрясения; боль безжалостно растревоженных воспоминаний стальными когтями сжала затрепыхавшееся в страхе и отчаянии сердце.       - Тогда чего же? - глухо отозвался Призрак, чувствуя, как силы и решимость покидают его.       Растерянно взглянув в наполненные слезами глаза любимой и, не в силах вынести того, что прочел в них, мужчина отвернулся. Его желание безжалостно напомнить ей все подробности той единственной ночи, которую они провели вдвоем, куда-то испарилось. Помолчав, Эрик все же осмелился продолжить:       - Ты пришла, гонимая чувством жалости, измученная сделанным выбором, которым невольно обрекла своего без памяти влюбленного учителя на смерть. Пришла попросить прощения и проститься, разве не так?!       - Да, правда, - выдохнула она. – Именно поэтому я пришла тогда к тебе, но… Эрик, ты три раза предлагал мне уйти, и три раза я оставалась! В ту ночь я отдала тебе всю себя!.. Неужели этого недостаточно, чтобы сделать очевидный вывод?..       - Очевидный вывод должен укладываться в представления о реальности. А реальность была такова, что ты готовилась стать женой виконта – благородного, молодого, богатого. Красивого. И стала.       - Да, - вздохнула Кристин, потупив взгляд; голос ее задрожал, в нем снова появились истерические нотки. – Я его жена, ты прав. Так для чего тогда все это? Зачем ты мучаешь себя и меня?!       - Не знаю, - честно признался Эрик, до боли стискивая кулаки и нервно прохаживаясь по комнате. – Мне просто нужно было увидеть тебя, вот и все. Чтобы жить, чтобы снова вздохнуть полной грудью. Чтобы творить.       - Когда-то, всего на одно мгновение, мне показалось, что мы сможем быть вместе, - тихо сказала Кристин, поднимаясь с кушетки, нервно сцепив тонкие руки. – Но это не так. Ты зря затеял все это. Мы принадлежим разным мирам, Эрик, уже давно. Завтра же я попрошу Рауля купить обратные билеты, и мы уедем. Я очень рада, что ты жив и в порядке. Но пожалуйста, я прошу тебя, никогда больше не ищи встречи со мной. Мы уже не в силах ничего изменить - лишь причинить друг другу новую боль.       - Нет, Кристин! – Призрак в секунду оказался перед испуганно отпрянувшей к столу женщиной. – Если бы я хотя бы имел надежду тогда… Но теперь, когда ты признала, что не желала той свободы, что я тебе подарил, не думай, будто я вновь отдам тебя без боя этому хлыщу! Ты споешь в моем концерте, ты снова почувствуешь, каково это – взлететь!.. И если после этого по-прежнему будешь желать уехать, я отпущу тебя, по-королевски заплатив за одно-единственное выступление. Но не раньше!       - Ты правда думаешь, что я сделаю это? – девушка вжалась в стол, затравленно глядя на нависшего над ней мужчину. – Теперь, когда знаю, что импресарио театра – ты? Чтобы снова покориться твоей дьявольской музыке?.. Я уже не та наивная девчонка, которая верит в ангелов, но я еще не забыла, как ты творишь; как не забыла и твой голос... Я не буду петь для тебя! Не надейся, что я вновь покорюсь твоим чарам, небесному искусству, что повергает в адское пламя!.. Ты жив, у тебя свой театр, и я больше ничего не должна тебе.       - Ты ничего не должна мне, это правда, - от этого тихого, вкрадчивого голоса по спине Кристин поползли мурашки. – И все-таки я прошу об этой маленькой услуге для твоего уставшего учителя. Неужели же я не заслужил даже этой малости?.. Кстати, если уж ты все-таки решишь бежать, отказав мне в единственном выступлении, в качестве компенсации за сорванный вечер я, пожалуй, оставлю маленького отпрыска виконта своим гостем, что думаешь?       - Не смей! – с силой, которую трудно заподозрить в столь хрупкой женщине, Кристин попыталась оттолкнуть своего злого гения, однако потерпела неудачу: Эрик лишь схватил ее за плечи, не давая вырваться и лишая возможности сопротивляться. – Как ты можешь! Ты не сделаешь этого, слышишь?! Не посмеешь!..       - Ты так уверена в этом, моя дорогая? Пожалуй, я бы, действительно, не посмел – прежде. Но сейчас я слишком отчаялся, и, поверь мне, способен на многое.       - Ты чудовище! – женщина отчаянно забилась в его руках, но силы были не равны. – Играть на материнских чувствах – что может быть гнуснее! Да кто ты такой, чтобы иметь право говорить со мной подобным образом?!       - Я твой Ангел, моя дорогая Кристин! – рыкнул потерявший терпение Эрик в надежде прекратить эту истерику. – Ангел музыки – помнишь такого? Тот, которого в благодарность за созданную для тебя сказку, за уроки, позволившие тебе из хористки и танцовщицы превратиться в лучшее сопрано Парижа, и, видимо, в наказание за искреннюю любовь, ты обрекла однажды в подземелье на ад при жизни!.. Ад, в котором я по-прежнему вынужден сгорать каждый день, поскольку время не властно над вечностью преисподней! И я думаю, что по-прежнему имею на тебя прав больше, чем кто-либо другой, ибо мне, своему учителю, а вовсе не законному супругу, ты отдала однажды то сокровище, коим каждая девушка может одарить лишь одного мужчину. Верни меня к жизни, моя Кристин, молю тебя! Помоги мне, дай мне вздохнуть полной грудью, расправь крылья моей музыки ночи – спой для меня! Это все, о чем я прошу.       Она всхлипнула, но не ответила. Затихла в его руках, точно подбитая птица, умоляюще глядя в глаза своему Ангелу музыки. Хрупкая, будто едва раскрывшийся бутон, манящая, словно пламя для мотылька, и желанная, точно наисладчайший из грехов для юного послушника… Наверное, он мог бы противиться этому соблазну. Но не хотел. И она – не хотела.       Медленно склонившись к приоткрытым от неровного, частого дыхания губам, будто опасаясь быть отвергнутым, Эрик осторожно тронул ее уста, едва не задохнувшись от восторга и бешеного волнения. Кристин замерла, неподвижная, точно каменное изваяние, одновременно желая и страшась этого поцелуя. Осознав, что никто не собирается чинить ему препятствий, призрак перестал сдерживать себя: он жадно впился в мягкие, податливые губы любимой, неистово прижимая ее к себе с пылким нетерпением, обреченностью и жаром, копившимися в душе долгие годы. Первые мгновения девушка оставалась замершей без движения, точно каменное изваяние, но вскоре с тихим стоном покорилась и ответила на страсть своего учителя.       - Мне так не хватало тебя, - прошептала Кристин спустя несколько минут.       - Прости, - пробормотал он, утыкаясь в изгиб ее лебединой шеи и с упоением вдыхая тонкий аромат фиалки, исходящий от растрепавшихся волос. – Девочка моя, я был глупцом. Не могу ничего поделать с тем пароходом, который увез меня в Новый Свет десять лет назад, но теперь все будет иначе, клянусь тебе.       - Теперь уже ничего не изменить, - она печально покачала головой. – Я давно принадлежу другому, у нас сын… Мы живем в разных мирах, Эрик. Прошу, не рви сердце ни себе, ни мне. Отпусти нас. В последний раз.       - Не говори так!.. – подцепив указательным пальцем точеный подбородок, Призрак вынудил молодую женщину поднять голову и заглянул в ее огромные глаза испуганной лани. – Ты любишь этого мальчишку?       - Он… мой муж. Рауль – мой законный супруг, я принадлежу ему в глазах Господа и людей.       - Господь щедро одарил меня талантом, но жестоко посмеялся над внешностью. От людей я не видел ничего, кроме презрения и жестокости. Здесь, в Америке, я покорил их своими неповторимыми шоу, мрачной таинственностью; они готовы нести мне свои деньги и восхвалять мой театр. Но стоит мне однажды сорвать маску, и никакие прошлые заслуги и любовь публики не смогут пересилить их страх и отвращение. Я ничем не обязан ни Богу, ни людям! Как и ты.       Не слушая дальнейших возражений, Эрик вновь сжал девушку в своих стальных объятиях, с удовлетворением чувствуя, как уста ее, против воли, размыкаются, отвечая на его властный, требовательный поцелуй. Его Кристин!.. Она должна принадлежать только ему, и никому другому! Сейчас, и впредь.       - Что ты делаешь!? – со смесью страха и отчаянного желания прошептала Кристин, когда гибкие пальцы музыканта ловко расшнуровали уже половину корсета. – Рауль может вернуться в любую минуту! Пожалуйста, уходи, не мучь нас обоих запоздалыми сожалениями…       - Он не вернется, - хрипло ответил Эрик, тут же, впрочем, прекратив возиться со шнуровкой. – В баре его развлекает один мой приятель, якобы импресарио театра. До полуночи они будут обговаривать условия, подписывать документы, затем – отмечать удачную сделку… Нам никто не помешает, моя дорогая Кристин.       - Неважно! Дело не в этом, - почти взмолилась она. – Эрик, пойми, я не могу!..       - Не можешь?.. То есть – не хочешь? Посмотри на меня, девочка моя. Это правда, ты не хочешь, чтобы я был рядом с тобой?       - Я… Просто не могу!.. Я жена другого человека, пойми! Это неправильно, так нельзя.       - Это единственная причина? Не бойся, я не трону тебя, если ты этого не желаешь. Уйду сей же час, тебе достаточно лишь сказать, что ты любишь своего мужа.       - Я… принадлежу ему. Другому мужчине. Не тебе.       - Но ты ведь не любишь его? – уточнил Эрик.       - Неважно, дело не в этом. Я не должна его предавать. Что бы… что бы я не чувствовала по отношению к тебе, это уже не имеет значения. Теперь – не имеет.       - Нет, имеет, причем самое непосредственное! Желая другого мужчину, ты уже предала мужа! А не уступив своему влечению, предашь еще и себя.       С этими словами Призрак снова завладел устами девушки; не прошло и минуты, как со шнуровкой было покончено. Тихо шурша, сползло на пол бордовое платье пышным ворохом атласа и газа. Когда вслед за ним последовало белье, Кристин еще раз слабо попыталась воспротивиться, но у нее уже почти не оставалось для этого ни сил, ни желания.       - Ты по-прежнему божественно прекрасна!.. – благоговейно выдохнул Эрик, стремясь покрыть прикосновениями горячих, нежных губ каждый сантиметр тела возлюбленной. – Мои руки помнят каждый изгиб твоего тела так, словно ласкали его вчера, а не долгих десять лет назад. Но глаза мои впервые имеют радость лицезреть то, что навсегда запомнили ладони… Моя Кристин, ты совершенна!.. Ты подобна скрипке тончайшей работы, раскрыть все грани подлинной красоты звучания которой под силу лишь величайшему мастеру. Позволь же мне стать тем виртуозом, который поднимется вместе с тобой на вершину земного блаженства…       Мужчина легко развернул трепетавшую под его руками девушку, заставив опереться о стол, и продолжил горячими, неспешными ласками возносить ее туда, где условности отступают под натиском всепоглощающей жажды. Не в силах противиться этому нежному насилию, этой его до дрожи приятной власти над ее душой и телом, Кристин лишь томно вздыхала от все более требовательных прикосновений, наслаждалась каждой секундой того волшебного сна, где уже и не чаяла оказаться после той их единственной ночи.       Несколько минут спустя звякнувший ремень вернул дрожащую от страсти женщину к реальности. Вздрогнув, она резко поднялась и уже хотела обернуться, но сильные руки удержали ее, нежно, но непреклонно уложив животом на стол.       - Тише, девочка моя, все хорошо, - буквально придавив ее своим телом, пробормотал призрак прямо на ухо. – Доверься мне, и вместе мы познаем Рай на земле.       Он еще что-то шептал, но Кристин уже не слушала, почувствовав прикосновение его горячей восставшей плоти к своему бедру.       - Эрик, пожалуйста, - умоляюще прошелестела девушка, и сама удивилась своему голосу, в котором просьба продолжить звучала не менее ясно, чем просьба остановиться.       - Пожалуйста – что? – его рука уже скользнула туда, где Кристин больше всего хотела, но и боялась ее почувствовать; мягкие движения влажных от ее соков пальцев сорвали с порозовевших губ стон наслаждения.       - Остановись… Не надо, прошу… - больше она ничего не смогла вымолвить, поскольку ускорившийся ритм его ласк вырвал из груди очередной тихий вскрик блаженства.       - А по-моему ты хотела попросить совсем о другом!       Эрик резко выпрямился, и в следующий миг пульсирующая от нетерпения плоть беспрепятственно проникла в готовую принять его обитель. Кристин, вскрикнув, приподнялась, так что у мужчины появилась возможность одарить лаской ее небольшую грудь.       - Кристин… - простонал Призрак, с каждым новым ударом, казалось, все глубже врезаясь в нее. – Любовь моя… Я больше никому тебя не отдам, никогда, слышишь?!       - Да… Да, Ангел мой!.. Только не останавливайся, умоляю тебя…       - Ты. Принадлежишь. Мне! – каждый размеренный толчок точно укреплял и подтверждал его права на эту женщину. – Ты будешь петь для меня на сцене, а в нашей спальне я буду заставлять тебя кричать от наслаждения. Каждую ночь. Твоя душа всегда была только моей, но теперь я, наконец, овладею и твоим восхитительным телом. Ты ведь хочешь этого, не так ли, моя Кристин?.. Ты жаждешь, чтобы я брал тебя снова. И снова. И снова!       - Да-а… О, Эрик!Пожалуйста... любовь моя!..       Когда он, наконец, с яростным стоном, прорвавшимся сквозь сомкнутые губы, излился в нее, Кристин уже приходила в себя после ярчайшего взрыва наслаждения. И, конечно, когда пожар страсти схлынул, как это часто бывает, пришло раскаяние. За измену и за собственную слабость. За сказанные в порыве наслаждения слова, излишне откровенные.       Девушка осторожно пошевелилась, и в изнеможении целовавший ее плечи Призрак покорно отпрянул. Кристин, стыдясь даже взглянуть на него, поспешно надела валявшееся на полу белье и влезла в платье, повернувшись спиной в безмолвной просьбе вернуть шнуровку на место.       - «Любовь моя» - так ты, кажется, сказала?.. – задумчиво проговорил Эрик, аккуратно продевая в люверсы черный шнурок. – Значит, это правда: если бы я остался тогда, ты была бы моей. Это так… Странно. Однако, Кристин, позволь мне спросить в таком случае: если ты любила меня, почему же ушла тогда с виконтом? Прости, но после того, что произошло в подземельях оперы и, главным образом, на выступлении, за час до этого, – все это не оставляло мне ни малейшей надежды на то, что ты испытываешь ко мне хоть какие-то теплые чувства, за исключением, может быть, жалости.       - Эрик, я… - Кристин никогда не позволяла себе задумываться об этом – все воспоминания, связанные с ее погибшим, как она думала, Ангелом музыки, причиняли невыносимую боль, и девушка старалась просто загнать их в самый дальний угол памяти и оставить там нетронутыми навсегда. – Я никогда не задумывалась об этом, правда.       - И все же? Почему ты выбрала Рауля, когда была так нужна мне?.. Когда чувствовала это притяжение между нами?       - Мне было страшно. Ты ведь… убил человека, - она почувствовала, как нервно вздрогнули его пальцы; жалобно хрустнула с силой натянутая ткань. – Но дело не в этом, точнее, не только в этом. Вспомни: ты силой притащил меня в свое жилище, нарядил в свадебное платье, точно куклу. А когда явился Рауль, чуть не прикончил его! Любой человек не терпит принуждения; любое насилие всегда встречает жестокое противодействие. Навязанной воле всегда хочется противиться, даже если первоначально она совпадала с твоей собственной. А уж любовь и подавно не терпит принуждения! Поэтому когда ты поставил меня перед таким ужасным выбором, единственным чувством во мне было непонимание с примесью жалости и презрения. Но едва ты отпустил нас, стали возвращаться та привязанность и благоговение, которые я всегда испытывала к Ангелу музыки. А вслед за тем пришло незаметно для меня самой нечто новое – неумолимое влечение к опасному Призраку оперы, которого боялись и ненавидели все; и который преобразился после одного-единственного моего поцелуя, став всего лишь мужчиной… Но скажи, к чему были все эти игры?.. Похищение, угрозы. Для кого ты разыгрывал тот спектакль? Сначала на маскараде, затем на сцене, и наконец – в подземелье оперы?.. Ведь все могло сложиться по-другому. Для чего ты вообще все это начал?       - Я начал?! – возмутился Эрик, покончив со шнуровкой и разворачивая девушку лицом к себе. – После вашей с виконтом милой беседы на крыше оперы – да-да, я был там, и каждое сказанное слово каленым железом клеймило мое бедное сердце – я был уверен, что больше никогда тебя не увижу. Сначала я был в ярости, хотел в ту же ночь выкрасть тебя, чтобы твой «друг детства» и думать забыл о своей затее. Но, по счастью, быстро одумался, сообразив, что добьюсь подобным образом лишь твоей ненависти и презрения. В отчаянии я вернулся в свое жилище и не выходил, наверное, с десяток дней. Надеялся, что умру от горя, однако – увы! – в отличие от разбитого сердца и утомленного разума, остальные части тела вовсе не желали расставаться с жизнью. Каково же было мое удивление, когда спустя пару недель после известных событий я застал тебя, как ни в чем не бывало, на репетиции, которая, как я надеялся, хоть немного развеет мою тоску. Я отчетливо помнил, что твой ухажер грозился увезти тебя на другой день после выступления, однако, похоже, не торопился сдержать слово. Немного приободрившись, я вернулся к своей опере, решив дать тебе время и возможность самой разобраться, что представляет из себя мальчишка. Не отказывая себе в удовольствии время от времени навещать тебя, оставаясь невидимым, я с удовлетворением отметил, что виконт, похоже, уже и забыл о своем обещании увезти тебя далеко и навсегда.       - Это правда, - тихо подтвердила Кристин. – Он не поверил в существование Призрака оперы. Просил немного подождать, пока поговорит с родными, утрясет все дела, обустроит жилье…       - Что ж, я должен сказать ему за это спасибо, - хмыкнул мужчина, поправляя чуть съехавшую маску. – «Дон Жуан» был дописан, и я ждал Рождественского бала, чтобы представить его. По моему замыслу, главную роль в нем должна была играть ты. О, то была мечта – наслаждаться твоим серебристым голосом, исполняющим написанную мною арию!.. Правда, я и не предполагал тогда, чем все обернется… Но, увидев тебя на балу в объятиях этого пустоголового щеголя – даже удивительно, что он довольно сносно танцевал, учитывая его неспособность к пониманию искусства в целом! – я был взбешен почти до неистовства, особенно когда наткнулся взглядом на кольцо. И, вместо галантного кавалера, каким я хотел стать для тебя в этот вечер – именно по этой причине я с таким нетерпением несколько месяцев ждал маскарада – ты снова увидела ревнивого осла. Талантливого, но все же лишь еще более тебя напугавшего своим темпераментом.       - По правде сказать, не совсем так, - Кристин тепло улыбнулась, вспоминая тот далекий вечер. – Я, действительно, была немного напугана, но я ждала твоего появления на маскараде. Столь эффектное, оно невольно заставило меня почувствовать легкую гордость, которой я устыдилась и запрятала глубоко-глубоко. Мне, еще девочке, было лестно, что я лично знакома с человеком, произведшим такую шумиху; что уроки вокала мне давал таинственный композитор, заставляющий плясать под свою дудку директоров. Ты с одинаковой силой пугал и привлекал меня.       - Жаль, что я этого не знал, - досадливо поморщился Эрик.       - Не знал?! – возразила она. – А что ж ты тогда делал на кладбище? Играл на скрипке в склепе моего отца! Ты видел, что я покорно иду к тебе, по-прежнему очарованная твоим голосом и музыкой; уже не верящая в сказку про Ангела, но влекомая ореолом тайны, осеняющим тебя. Если бы не твоя дурацкая затея похитить меня и затянуть петлю на шее Рауля…       - То есть, по-твоему, я виноват в произошедшем?.. А теперь послушай, как все это выглядело с моей точки зрения. Твой виконт после нашей встречи на маскараде и на кладбище уже не мог сомневаться в моем существовании; партитура моей оперы также была вполне реальной. Любой нормальный человек на его месте – я в том числе! – увез бы тебя как можно дальше от помешавшегося от любви Призрака. Вам достаточно было покинуть Париж; но он не захотел забрать тебя даже из театра – с территории, где я незримо хозяйничал много лет! О нет, твоему Раулю мало было выиграть сердце девушки - он хотел расправиться с незримым противником, отдать его в руки закона, увидеть, как его вздернут!.. И этот поганец, возомнив себя мужчиной, решил устроить охоту на тигра, а овечкой сделал тебя – любимую женщину! Ответь мне, неужели любящий человек пойдет на такой риск?..       Девушка промолчала, закусив задрожавшую губку.       - Молчишь… Естественно, я разозлился. Не на тебя, конечно – о, нет! Я знал, что ты не хотела участвовать в этой авантюре; слышал, как виконт убеждал тебя предать меня, рассказывал какие-то страшные небылицы, дескать я от вас не отстану… Интересно, как он себе это представлял?! Конечно, моя маленькая доверчивая девочка в конце концов позволила себя уговорить, хотя это и было противно воле ее доброго и чистого сердца. Глупость и подлость задуманного твоим благоверным плана вывели меня из терпения: я решил поставить его на место и положить конец нашим с тобой играм. Не думал, правда, что выйдет все именно так… Почему-то был уверен, что моя исповедь на сцене заставит тебя передумать участвовать в этом чудовищном заговоре. Поэтому пришлось потом импровизировать. В итоге получилось все совсем не так, как я ожидал. Да еще и жандармы добрались-таки до моего дома, что уж совсем никак не вписывалось в планы… Впрочем, ты знаешь - что рассказывать.       - Знаю, - Кристин задумчиво склонила набок растрепанную головку. – Да, ты прав, это все действительно начал Рауль – не ты. Смешно, но я только сейчас это поняла. Я ведь тогда просила его увезти меня, не заставлять участвовать в этом чудовищном предательстве… Но он не послушал. А я была слишком юна и напугана, чтобы настоять на своем.       Помолчали. Часы в холле пробили полночь, заставив обоих вздрогнуть.       - Итак, после выступления ты остаешься со мной? – спросил Эрик, осторожно, точно хрупкое стекло, поднося к губам тонкую, изящную кисть.       - Ты так просто говоришь об этом, - Кристин с трудом подбирала слова. – Мне бы не хотелось становиться объектом сплетен или фигурировать в неизбежно последующем за этим скандале. Пойми, это повредит не только мне, но и, главным образом, Густаву. Что если возникнут подозрения насчет его законнорожденности?.. Эрик, я ведь уже говорила, что не смогу этого сделать, как и выступить в твоем театре. Прости, но…       - Что?! – в бешенстве рыкнул Призрак, с силой сжав секунду назад столь бережно удерживаемые пальчики. – Ты по-прежнему считаешь все эти глупости своим долгом? Даже теперь, после нашего воссоединения?.. Я люблю тебя, Кристин, как и ты меня – да, пусть поздно, но теперь я, наконец, понимаю это. Вижу так же отчетливо, как ты сама. И, несмотря на все это, ты продолжаешь стоять на своем?! Нет, больше я не позволю кому бы то ни было встать у нас на пути! Даже против твоей воли. Вспомни, чем закончился последний раз, когда я, повинуясь твоей просьбе, отпустил тебя с виконтом!.. Больше я подобной ошибки не совершу. Партитура для твоего выступления на рояле. Ты исполнишь мое произведение! Концерт с твоим участием состоится через пять дней, как и было условлено. Об остальном я позабочусь сам. И не пытайся бежать от меня – украду. На этот раз – навсегда. Будешь действовать, как я говорю, и я постараюсь уладить дело так, чтобы твой сын остался с нами. Решишь улизнуть – у меня попросту не останется времени на улаживание формальностей, и твой мальчик отправится в Европу, в то время как ты будешь со мной в Америке. Выбирай, моя дорогая Кристин! Выбирай.       - Снова!.. – в отчаянии воскликнула девушка. – Ты опять ставишь меня перед выбором, которого на самом деле нет! Я точно вернулась на десять лет назад, в подземелья оперы…       - Да, только теперь выбора уйти я тебе уже не предлагаю. Ты останешься со мной – после этой встречи я просто не смогу отпустить тебя. Но если подчинишься по доброй воле, оставишь при себе сына. До выступления еще есть время: решайся, любовь моя. Решайся.       С этими словами призрак исчез за потайной дверью, а Кристин, разбитая, без сил, опустилась на пол. Наконец, заставив себя подняться, она подошла к роялю и взяла в руки партитуру в кожаном переплете. Раскрыла… И забыла обо всем на свете.