***
— Эй, леди, — нелюбезно крикнул Кью существу, которое носило лицо и тело его лучшей подруги. Элис крепче сжала верёвку запирающего сосуда, чувствуя привычный ужас и привычно заталкивая его внутрь. Она вышла в коридор — большая и темная, как туча — Джулия никогда не занимала столько пространства, когда была собой; даже при том, что Элис всегда ненавидела её. Теперь ненависть перегорела, остался дым и горечь. Как убить бога? Как изгнать его из сосуда, который он избрал своим вместилищем, если он бесконечно силён и перемещается в мгновение ока? Квентин, как ни странно, поднаторел в этом жутком ремесле, и знал, что люди и правда сделаны по образу и подобию — а может, просто каждое существо во вселенной, как единой константе, подчинялось одному общему закону самонадеянности. Она тоже на это купилась. Они с Элис сплели тонкую сеть из слов, и Кью не ждал в себе такого красноречия, но где-то внутри открылся источник боли и слёз, которые пока не пролились, но ждали своего часа. И когда он вгонял волшебный топор в тело Джулии, его рука не дрогнула. У них получилось.***
В огромной квартире было тихо, как в гробу, но это была совсем другая тишина; она была наполнена шорохами и вздохами, тихими осторожными голосами и почти ощутимым облегчением. В кои-то веки, в единственный раз в самый последний момент они не облажались. Даже гибель почти всего ордена Библиотеки для них казалась не потерей, а приятным бонусом. Трудно было скорбеть о них, когда от Библиотеки ни один из них не видел почти ничего хорошего. Кью попросил у неё несколько дней перерыва. Они все чертовски устали, и для Квентина это время, пожалуй, оказалось самым тяжёлым. Она понимала это как никто. Она готова была ждать, хотя тревога пожирала её изнутри как червь. Джулия ненадолго пришла в себя в один из дней, слабо улыбалась, заявила, что «ебала я эту божественность» и отключилась снова. Кью улыбнулся в ответ и разревелся. Элис тактично отвела глаза. Элиот... — Как долго он пробыл под властью Монстра? — спросила Элис у другого-Пенни, который ястребом парил над спящей Джулией, будто орды Чингисхана собирались ворваться в её спальню. Пенни раздражённо зарычал и неохотно отвёл глаза от своей ненаглядной. — Не имею понятия. Квентин знает точно. — А ты знаешь точно, что спрашивать сейчас у него не лучший вариант, — шепотом огрызнулась Элис. — Хотя бы примерно. Мне нужно знать. — Плюс-минус полгода. — Тихий голос у двери заставил их обоих подпрыгнуть. Кью стоял там, держа руки за спиной, опираясь на закрытую дверь за спиной, и Элис подумала, что никогда не видела его таким сломленным. А ведь Джулия пробыла пленницей в своем теле всего несколько дней. Элис шагнула к Квентину чтобы его обнять, но он вдруг отшатнулся. — Прости, — пробормотал он, выйдя в коридор, после того как Пенни выгнал их из святилища бывшей богини. — Это было слишком резкое движение, и... Монстр всегда вцеплялся в меня, как клещ, когда я... Кью не договорил, но Элис поняла его. Наверное, только сейчас она начинала его понимать; а тогда ей казалось, что он просто идиот, потому что это он ничего не понимал. Кью сидел над постелью то одного, то другого, и чаще его можно было увидеть над коконом одеял, из которого в полумраке виднелось бледное лицо Элиота. За Джулией день и ночь приглядывал Пенни, а над Элиотом тряслась Марго, но Джулия всё-таки понемногу приходила в себя. Он держал его за руку и говорил с ним, как с человеком в коме; он поддерживал его состояние, как мог; но даже слепому было видно, что Кью отчаивался. И не позволял себе помочь. — Элис, не надо, — твердо сказал он, и она смущённо отступила и закусила губу. — Только не надо вот этого, — вспыхнул вдруг он и, резко развернувшись, сбежал от неё; она не сразу поняла, в чем дело. Она всегда закусывала губу, когда была недовольна; но никогда не замечала в Кью такой внимательности и проницательности.***
Он пришел в себя на несколько минут, чтобы едва слышно спросить «Квентин?..» и вновь провалиться в беспамятство. Тогда Элис почувствовала смутную неоформленную тревогу, но ничего пока не предвещало беды. Квентин узнал об этом от Кейди. Зельда насильно впихнула в неё хваленое противоядие Библиотеки, чему та почему-то была совсем не рада. — Квентин! Квентин, что... — заорала вдруг Кейди из гостиной и Элис, вылетев из-за угла, увидела сгорбившегося на ковре Кью; когда он отнял ладони от лица, они обе увидели льющиеся ручьём слезы. — Он жив господи он жив он жив господи он жив... — Кью заходился в рыданиях и при этом улыбался, и выглядело это по меньшей мере жутко. — Спасибо, спасибо. Элис спряталась в тень; Квентин, как и все мужчины, не любил, когда кто-то видел его слёзы и слабость. Она могла дать ему пространство, время и возможность прийти в себя — это было меньшее из того, что она могла сделать для него.***
— Я аннулировала записи в архивах Библиотеки, — привычным любезным тоном сказала Зельда. Элис бесили эти её манерно отставленные руки, но она молчала. Как и все. — И? — спросил Пенни. Зельда обиженно нахмурилась. — Вы больше не преступники. Библиотека не будет вас преследовать. — Зельда явно рассчитывала на больший успех, но все в этой гостиной были слишком измотаны потерями и победами, слишком похожими на поражения. — Мы аннулируем систему карточек и Дьюи. Магия снова в открытом доступе. На лицах зацвели бледные улыбки. — Мы подготовили официальное сообщение для самоучек с извинениями, выплатим компенсации за причинённый ущерб, — защебетала она, взмахивая руками, как бабочка крыльями. Кейди с сомнением покачала головой, но ничего не сказала. — И Кейди... — в конце своей речи сказала библиотекарь. — Я прошу тебя проследовать со мной. Кейди напряглась и стала похожа на дикую кошку. — Что вам от меня надо, — зашипела она, но Зельда замахала руками, подскочив к ней. — Нет-нет, ты не поняла... я неправильно выразилась... Пенни очень хотел бы тебя увидеть и просил меня... У него ведь нет тела теперь, и... Прямо перед носом Зельды из воздуха материализовался пестрый кролик и прокуренным голосом заявил: — Зельда, птичка моя, я заждался. Фогг. Зельда вспыхнула до корней волос и запихнула кролика подмышку, откуда он продолжил вещать. — Я даже не хочу ничего об этом знать, — выразила общее мнение Марго.***
Элиот постепенно поправлялся, приходя в себя всё чаще и всё дольше оставаясь в сознании. Морщился и плевался от детского питания, которое в него пихали галлонами, но ел, и уже мог улыбаться подолгу (в первые дни это требовало от него невероятных усилий). С каждым днём Квентин всё больше походил на человека, а Элис всё больше беспокоилась. Всё это время, пока они были... врозь, она не следила за ним и мало представляла себе, каким теперь стал Кью. Событийная канва не давала много информации, а сам Квентин казался взрослым и мудрым... и вообще, похоже, был теперь другим человеком. — Как он? — спросила она Кью не столько для того, чтобы действительно узнать, сколько для того, чтобы завязать разговор. Квентин нахмурился. — Не знаю. Бледная тень себя. Надеюсь, он когда-нибудь восстановится. Элис открыла рот, чтобы что-то сказать, но Кью уже развернулся и направился в кухню, мыть посуду. Она на секунду закусила губу, но потом заставила себя перестать. — А как ты? — осторожно спросила она, увязавшись следом. Кью открыл воду и дёрнул плечом. Несколько минут они провели в молчании. Элис не была уверена, было ли это молчание непринужденным. — У нас всё готово с арендой? — спросил вдруг Кью. — Завтра придут. — Не знаю, — после паузы ответила Элис. — Марго должна знать. Снова молчание. Кью закрыл воду, и наступившая тишина показалась оглушительной. — Ничего от неё не слышно? Элис захотелось закусить губу, но она сдержалась. — Не видела её последние два дня. Наверное занята арендой. Расколдовать Джоша из страдающей от ликантропии рыбки в страдающего от ликантропии человека оказалось несложно; а вот разобраться в отношениях между ними без бутылки, фирменных чизкейков и волшебного глаза было невозможно, поэтому никто не лез. Марго выглядела так, будто находилась не то в процессе развода, не то в процессе бракосочетания, и никто не рисковал лезть под её тяжёлую руку, которая нечасто расставалась с топором. Кью был уверен, что Марго с этим разберётся. В конце концов, это её жизнь. Элис потопталась ещё немного и решила, что лучше уйти до того, как Кью разозлится, и уже отвернулась в сторону двери... — Элис, — тихо и тяжело сказал Кью. Она замешкалась. — Мне очень жаль. Она не была уверена, что знает, о чём он говорит.***
— А вот и наша славянская подруга, — ехидно сказала Марго, когда в дверь начали дубасить, игнорируя звонок. — Я открою. Баба-яга привычно прошла по комнатам, проверила состояние квартиры, прошептала и поплевала по углам, укрепляя защиту, и, забрав мешок очередных редкостей и странных хреновин, уже собралась на выход, как в дверь раздался ещё один стук. Марго с Пенни настороженно переглянулись, но дверь распахнулась сама, баба-яга разразилась богатейшей лексически матерной тирадой на одном из славянских языков (Марго понимала с пятого на десятое слово) и бухнулась на пол на колени. На пороге стояли две пожилые женщины в больничных ночнушках. — Отдайте нам наших детей, — бесцветно сказали они. Марго опешила и вскинула бровь так, что повязка на глазу чуть не свалилась. — Каких детей?.. Баба-яга дернула её за штанину, но это нисколько не прояснило ситуацию. На шум выскочила Элис. — Отдайте детей, — повторили старухи. — Вы позаботились о них. Мы благодарим. Теперь они наши. — Вы кто, я прошу прощения? — не очень любезно спросила Марго, но Элис вдруг поняла, кто это. — Марго, это старые боги. — Упс, — упавшим голосом сказала она. Пенни на секунду пропал, а потом вернулся с двумя запечатанными сосудами, держа их на вытянутых руках. — Только пообещайте, что они больше не будут гулять без присмотра. — Они хотели нас свергнуть. Они больше не будут, — тем же скучающим тоном сказали боги и, забрав глиняные кувшины у Пенни, исчезли без лишних слов. Баба-яга поднялась с пола и воззрилась на Марго со смесью ужаса и благоговения. — Ну ты и гром-баба, — заявила она. — Список на следующий месяц пришлю с совой. — Ты что, Гарри Поттера перечитала? — проворчала Марго, закрывая за ней дверь.***
Кью подошел к ней с обречённой решимостью в глазах, и объявил, что им нужно поговорить. — Я слушаю тебя. — Я… — Квентин замялся, каким-то знакомым жестом запустил руку в волосы, но потом будто бы взял себя в руки, и, вздохнув, посмотрел на неё прямо. — Я трус, и мне очень жаль за мою трусость, потому что я обманул тебя, сам не зная, что творю. — О чем ты? Кью заломил руки, и Элис не сразу вспомнила, у кого ещё она видела этот жест. — Я хочу чтобы мы были друзьями. Я не хочу, чтобы ты была одинока и потеряна, как я был; я люблю тебя, но… Ты нужна мне как друг. Элис с трудом вдохнула. Нервными движениями утёрла мокрое от слез лицо; всё, что она услышала, было “ты не нужна мне”. Квентин осторожно обнял её, каким-то неуловимо-родительским, почти незнакомым жестом. — Я люблю Элиота. Мы прожили вместе жизнь. И после пятидесяти лет вместе я всё ещё хочу быть с ним. Прости меня за то, что я не нашёл в себе сил сказать это раньше и дал тебе надежду, которую сам же и отобрал. Он рассказывал ей о квесте, об Ариэль, о мозаике и красоте жизни; о том, что Монстры забрали у него всё, что у него было; о Джулии, которая держала его на плаву в последние дни; о смерти отца. О том, как он уже похоронил однажды Элиота, и совсем не хотел делать это снова. О Тедди и их внуках. Обо всём. Элис по-девчачьи ревела у него на груди, где уже расплылось здоровенное мокрое от слёз пятно, но он всё продолжал говорить. О том, что она прекрасна. Она сильная и смелая, всегда знает, что делать, и может найти выход из любой безвыходной ситуации. Что она справится и у неё всё получится. Что однажды разбитое сердце срастется, и прошлое останется в прошлом. Она ему, конечно же, не верила.***
Элис начала что-то понимать только тогда, когда увидела их на прогулке. Элиот начал вставать с постели только через несколько недель после того, как пришел в себя; а на то, чтобы прийти в себя у него ушло почти два месяца. Монстр основательно истощил его тело, и хотя магия поддерживала его здоровье, не всё можно было ею исцелить. Они гуляли по гостиной, медленно и неспешно ковыляя по небольшому пятачку пространства между диваном и окном. Элиоту хватало. Он висел на Кью как плеть, едва передвигая ноги, и пытался шутить; но Квентин светился улыбкой не от его горьких юмористических потуг. После всего, что Монстр сделал с ними двоими — а с Кью ещё и руками Элиота — они выглядели слишком близкими. Элис с силой закрыла глаза и сжала зубы. Квентин никогда не подпускал её так близко. — Кью, я в порядке, — запротестовал Элиот, но тот был неумолим. Сгрузив похожего на скелет пациента на диван, Кью сел перед ним на корточки и взял его руки в свои. — Пиздишь как дышишь, даром что еле живой, — отбрил Кью с неподражаемой нежностью. — Я же вижу, что коленки задрожали. — Ты меня так за задницу хватанул, что я не устоял. — Не выдумывай, — усмехнулся тот. — Не хватал я тебя. — А так хочется, — жалобно вздохнул Элиот, и оба рассмеялись. Они были неуловимо похожи друг на друга, как братья, только вот смотрели друг на друга так, будто боялись, что вот-вот исчезнут. Между ними воздух почти искрил; и Кью никогда не выглядел таким счастливым.***
Когда это случилось, ей показалось, что мир рухнул. “И что мне делать теперь?” - хотелось ей крикнуть, но вряд ли кто-то знал ответ. Она сама носила в себе свою войну, мезлоту и полярную ночь, она умирала со знанием, что где-то есть Кью, который всегда будет на её стороне, всегда будет её любить, и ей казалось, что это всегда будет так. Но вдруг он попросту отказался от неё, и она осталась одна в темноте. Они все выросли. Они все так изменились. Элис почувствовала себя отстающей двоечницей, не выучившей свой урок. Они все прошли так много и поняли так много, и ушли от неё далеко вперед. Пора и ей пойти дальше.