***
Грохот и звук разбившегося стекла нарушил тишину. Инко резко и испуганно подскочила с кресла, где ранее читала, и поспешила кинуть книгу на прикроватный столик, чтобы быстро выбежать из комнаты. Она уже успела подумать и о том, что Изуку, нечаянно разбив что-то, мог порезаться об осколки, ведь сейчас ребенок безумно беззащитен, настолько слаб, ему ничего не стоит пострадать и поранить себя! А если что-то серьезное? Вдруг он мог поранить руки или удариться головой? Адреналин позволил быстро прибежать на звук и увидеть то, чего очень боялась женщина. Мидория сидел на коленях, приподняв свои окровавленные руки. Из ладоней торчали осколки, а сам мальчик, как и ладони, чуть-чуть трясся. Мальчишка слабо шевелил пальцами, но это причиняло лишь больше боли, и он сидел, не зная, что делать. Инко остолбенела, видя кровь сына и большие куски стекла, которые вспороли тонкую кожу. Сердце ухнуло куда-то вниз, прямо в ноги, да так, что она уже не чувствовала биения, и прямо на месте пропавшего органа чувствовалась непривычная и пугающая пустота, отчего по всему её телу пробежал озноб. Она, словно зритель немого кино, в замедленной съемке видела, как Изуку пытался подвигать руками, достать мешающие осколки, но так ничего не получалось — ничего не замечая вокруг, пальцы дергались в нерешительности, а сам он дышал торопливо и даже как-то испуганно, чуть поскуливая, когда двигал руками. — Изуку, мальчик мой, — прошептала Инко, наконец отмирая и делая тяжелый шаг навстречу сидящему сыну. Услышав голос матери, Мидория резко повернулся, испуганно смотря на мать широко раскрытыми глазами. — Мама, — как-то жалобно проскулил мальчик. Через секунду лицо исказилось, брови дернулись, а слепые глаза сощурились, наполняясь невидимыми слезами. — Мам, мам, я не хотел… Прости, прости, я больше не буду! Я такой неряшливый, я такой бесполезный! Прости, прости меня… Я всё уберу, только не ругайся! Я попытаюсь, я не бесполезный, нет! Прости, — быстро протараторил ребенок, сотрясаясь в рыданиях. — Я не хотел! Я больше не буду! Больше ничего не разобью! Я, я… Мам… Только не ругайся! Мамочка… — Тише, тише… Всё хорошо. Ты не бесполезен, и ругать тебя я не буду. Всё хорошо, не беспокойся, всего лишь ваза, ничего страшного не случилось. Я тоже часто что-то бью, всё нормально, — проговорила женщина, опускаясь на колени рядом с сыном. Она осторожно прислонила голову Мидории к груди и положила руку на голову, успокаивающее поглаживая. — Мам… Прости, я правда. Правда не хотел! Я не могу! Я не вижу! Я пытаюсь, правда! Я не бесполезен, мам! Я стану героем, настоящим! Я смогу, смогу! И больше ничего бить и ломать не буду… Я смогу спасти всех, кто нуждается в помощи! Я смог бы спасти папу, смог бы! Если бы причуда… Если бы только кто-то бы пришел… — Ну всё-всё, спокойно. Не вини себя, ты не виноват. И ты обязательно станешь настоящим героем, как говорил папа! Нет, даже лучше! Но для начала нужно обработать твои раны, ладно, герой? — Угу… — Мальчик кивнул головой, пытаясь успокоиться. Женщина осторожно подняла сына на руки, перешагивая через крупные осколки. А после с болью смотрела на забинтованные руки сына и на сморщенное лицо. На следующий день Мидория с отчаянием понял, что в доме больше не осталось ничего, что могло бы разбиться.***
— Кач-чан! Кач-чан! Подожди, я не могу так быстро! Пожалуйста! — Чёртов Деку! Если ты думаешь, что из-за твоей слепоты я буду делать тебе поблажки, то ты ошибаешься! Нагоняй, или останешься здесь один и умрёшь, пока будешь искать дорогу до дома, — злобно проговорил Бакуго, ускоряя шаг. — И угораздило же со слепым связаться! Кацуки, нам обязательно его везде таскать за собой? Изуку бесполезный, скучный и убогий! Честно, было бы гуманней прибить пацана! Мы не можем оставить его где-то? Надоело нытьё! — Тц! Если бы не мать, то я бы оставил его дома! А теперь ещё возиться… Бакуго недовольно сморщил нос и запрятал руки в карманы шорт. Если раньше Мидория гулял с ними так, что остальным не было неудобно или скучно, занудно, то через два с половиной месяца после того происшествия, когда зрение полностью утратилось, мама Изуку попросила мать Бакуго о том, чтобы мальчишки везде с собой брали Изуку. Мицуки приняла идею радушно, тоже разделяя мнение Инко о том, что запирать мальчика — неправильно, и надо пытаться как-то приспосабливаться. Впрочем, всё это вылилось в то, что вся головная боль теперь была у Бакуго, который практически головой отвечал за Изуку. Кацуки, конечно же, это не нравилось. Тем более приближался четвертый день рождения, когда он наконец-таки получит причуду. И всю голову занимало только это событие, а не бесполезный Деку! А самое бесячее во всем Деку — глаза. Кацуки не хотел признаваться себе, что очень страшно и не по себе смотреть прямо в белые, затхлые и совершенно ничего не выражающие глаза. Такое ощущение, будто Мидория знал что-то, чего не знал он, будто смотрел свысока изначально. Особенно странно, когда слепой ровесник смотрит прямо на тебя — словно смотрит прямо в душу, причём настолько пристально, что складывается ощущение, что он вовсе не терял зрение! Буквально пронзает взглядом, страшным и практически мёртвым, пустым. — Ай! Бакуго резко обернулся, смотря на то, как Мидория неловко потирает красноватый нос и щёку своими пыльными, в ссадинах руками, пытаясь подняться на ноги. Он шипит и пытается стряхнуть щебень с рук. Колени тоже саднит, но ребенок старается не обращать на тупую боль внимания. Закатив алые глаза, Кацуки замедляет шаг. А Изуку мысленно проклинает соулмейтов, которые жестоко лишили зрения.***
— Смотрите! Смотрите! — вокруг кричащего мальчишки собрался небольшой кружок из детей, многие из них с восхищением смотрели на то, как в руках Бакуго неровными толчками появляется огонь. Он освещал лицо улыбающегося Кацуки и подчёркивал хищные красные глаза. — Вау! Бакуго, это так круто! Ты такой крутой! — проголосил какой-то мальчишка, подпрыгивая. — А то! У меня самая крутая и сильная причуда, видали! Когда я вырасту, я стану героем номер один и буду самым сильным! — гордо произнес Кацуки, выпячивая грудь вперед. На секунду огонь полыхнул сильнее, практически обдав своим жаром лица ближайших детишек, и они удивленно-восхищённо воскликнули. — Кач-чан, ты правда невероятен! — ласково проговорил Мидория, неловко заламывая руки за спиной. Жаль, что нельзя оценить, как полыхает стихия в руках друга. — Я тоже хочу стать героем! Самым настоящим… И когда я получу причуду, я смогу спасать людей… — мечтательно закончил он с мягкой улыбкой. — Хм! — недовольно хмыкнул Бакуго, складывая руки на груди. — Не смей ставить нас рядом, бесполезный Деку! Тебе-то, слепому, уж точно не получится драться даже вполовину от меня! — грубо выплюнул он. Некоторые детишки протараторили «да-да», а другие промолчали, смотря на Мидорию. Изуку сначала замолчал, широкими глазами смотря куда-то сквозь Бакуго. Он замер, даже не моргая, но потом расслабился, прикрывая глаза синеватыми веками. — Да, конечно, — тихо и смиренно говорит, улыбаясь сухими губами. Улыбается, чувствуя, как нечто важное внутри него неумолимо рушится и отмирает частица за частицей.***
Мидория ждёт четвертый день рождения так, как не ждал ничего до этого. Он ходит по дому в предвкушении, вновь и вновь проводя руками по давно наизусть изученным стенам. Как зачарованный ложится спать в мягкую кровать, слыша, как мама измученным и усталым голосом желает спокойной ночи. Ему кажется, что в жизни наконец-то случится что-то хорошее. В эту же ночь на детских ключицах расцветают знаки. С самого утра он пытается пробудить в себе причуду. Ничего не получается. Инко говорит не торопиться и не отчаиваться. Спина всё ещё остается предательски чистой. Через неделю Мидории уже хочется плакать, но из глаз не вытекает ни слезинки. Через две недели он едва не начинает сходить с ума в персональной темноте. — Прошу прощения, но у Вашего сына нет причуды, — безжалостно говорит доктор, когда мама записывает сына на приём. В ту же секунду Изуку буквально морально умирает.***
— Если честно, Деку, мне очень жаль твоего соулмейта, — насмешливо говорит Бакуго. — А знаешь почему? — спрашивает блондинистый мальчишка, не надеясь на ответ. — К сожалению, он не сможет вернуть себе зрение… — жалобно, издеваясь, продолжает. — Потому что как он увидит то, чего нет? — смеётся, больно сжимая волосы на голове Мидории. Изуку молит о том, чтобы всё это оказалось простым кошмаром. А потом проклинает всех: лже-героев, того героя, соулмейтов, Бакуго, доктора… И пытается сцарапать пылающие метки на худых ключицах.