Взгляды и чувства

Совершенство. Именно эта мысль проносится в голове, когда он впервые видит его. До глупости романтичная, неуместная и непозволительная для человека его положения... особенно — по отношению к мужчине. Но иных слов, столь же подходящих этому незнакомцу, рассудок подобрать не в силах. — О, дон Алехандро! — приветствует его дон Луис. — Рад видеть вас. Как прошла поездка? — Утомительно, но успешно, — он пожимает протянутую руку, принуждая себя перевести взгляд на старого приятеля. — Надеюсь, и у вас все благополучно? Короткая фраза порождает бесконечный круговорот обмена новостями и светскими любезностями. Едва ли не половина из присутствующих считает своим долгом подойти и поприветствовать его. Но этот ритуал привычен и вполне позволяет искоса поглядывать на незнакомца, почти не отвлекаясь от разговора. Совершенство. Он высок и хорошо сложен, в развороте широких плеч чувствуется сила. Молод — но виски уже тронула седина, говорящая, что ее обладатель добывал чины кровью, а не золотом. На угольно-черных волосах она напоминает отточено-небрежный мазок художника. Вежливая улыбка не сходит с его лица, но Алехандро мог бы поклясться, что это всего лишь маска. Что же она таит за собой? — В Лос-Анджелесе новые люди? — О, это наш новый комендант. Всего неделю, как приехал, но уже взялся за дело, — одобрения в голосе дона Луиса не слышно, но и недовольства тоже. Он, как всегда, осторожен в оценках. — Идемте, я вас представлю. Незнакомец как раз заканчивает разговор с доном Начо, оборачивается — и Алехандро едва не сбивается с шага под пристальным взглядом ярко-голубых глаз. Стоило бы сравнить их с весенним небом, но нет — слишком уж внимательно, оценивающе смотрит на него новый комендант. — Позвольте представить… — Слова доносятся будто бы издалека. — Дон Алехандро де ла Вега. Капитан Энрике Санчес Монастарио. *** Расчетливость и бессердечность капитана Монастарио поражают не меньше, чем красота. И, к сожалению, нисколько не умаляют страсти, питаемой к нему с первой же встречи. Иногда кажется, что Монастарио знает о его чувствах. И тогда Алехандро сковывает ужас: ведь если решит, что игра стоит свеч, если пообещает, поманит… Он не устоит — и ни молитвы, ни воспоминания о покойной жене, ни понятия о чести и долге не обуздают телесную жажду… Последняя надежда Алехандро — сын. Диего всегда был упорным и отважным, добивался своего, не отступая перед трудностями. Он станет опорой и примером, укрепит отцовский дух, слабеющий перед искушением. Диего возвращается по первой же просьбе, но Алехандро не узнает своего сына в этом изнеженном щеголе, то и дело хватающемся за книгу. Неужели за три года человек способен так измениться? Неужели в нем не осталось ничего прежнего? Может, и осталось, думает Алехандро однажды. Дом полон гостей, обойти коменданта приглашением было невозможно, даже если ни один из присутствующих не рад ему. Диего уже развлек дам стихами и музыкой и под каким-то предлогом удалился, а теперь замер на балконе, настолько погруженный в свои мысли, что не замечает ничего и никого вокруг. Для Алехандро не секрет, что сын оказался подвержен тому же пороку, что и он сам. Но Диего смотрит на Монастарио жадно, расчетливо и оценивающе — совсем не так, как возвышенный поэт смотрел бы на предмет своего томления. Скорее, как кот, подбирающийся к добыче. Или как лис.