Божий вой

      Чуя не реагирует, когда Накаджима тихо подходит сзади, кладя руку ему на плечо. Едва ли он сейчас способен воспринимать хоть что-то. Перед глазами — чужое тело. Осаму непривычно бледен и умиротворен, и Накахара бездумно водил влажной тряпкой по его шее, стирая остатки запекшейся крови. Это было неправильно. Накахара не хотел принимать такой конец. И лишь Ацуши, безмолвно стоя молчаливой тенью сзади, понимал, что всё кончено. Он не отзывается на приветствия зашедших в комнату людей, кажется, Детективное Агентство. Забавно, что он приехал в Италии с целью их уничтожить, а сейчас спокойно стоял бок о бок, провожая в последний путь общего товарища. Друга. Любовь. Чуя с силой кусает губы, ощущая железный привкус во рту. Это немного отрезвляло. Он безжизненным взглядом осмотрел присутствующих. Одна из них, взрослая женщина, склоняется над телом, ощупывает, прощупывает, хмурится, а руки её странно подрагивают. Накахара внимательно наблюдает за ней, не замечая, как с надеждой становится к ней впритык, ожидая, что она скажет. Чуя вспомнил: это была врач, Акико Йосано, и она также была эспером. Может…?       Акико продолжает хмуриться, обхватив лицо Осаму обеими руками. Спустя пару секунд замешательства, она немного неуверенно выпалила:       — Он теплый, — неверяще, — Сколько времени прошло?       — Около трех с половиной часов, — на автомате отвечает ей Чуя, резво хватаясь за чужой рукав, — Хочешь сказать, что он-?       — Прости, Накахара-кун, — мотает головой доктор, отстраняясь от трупа, — Его сердце не работает. Органы уже отказали. Почему он теплый, и почему не началось трупное окоченение — я не знаю, но если Дазай и оживёт, то точно не сможет даже вздохнуть.       Накахара ласково проводит ладонью по гладкому лбу. Действительно, теплый. Словно живой.       — Думаю, нам стоит уйти, — рыжий парень понятливо заглядывает в лицо мафиози, бросает вопросительный взгляд на Накаджима. Тот лишь мотает головой, провожая своих товарищей до лифта.       Он не против, что юноша остался. Сейчас Ацуши был единственным, кто удерживал его от истерики. А так он все еще мог продолжать держать лицо. Напускное спокойствие, натянутое безразличие — в душе же Чуя ощущал, как плавно разрушается всё, что он так старательно выстраивал долгие годы. Вся его мафиозная выдержка катилась к чертям собачим, и, наверное, Накахара бы рад прямо сейчас прекратить свои страдания. Он, конечно, не такой придурок, как Дазай: самоубийство для него всё еще оставалось выходом для слабых. А Чуя сильный. Выкарабкается. Скольких он потерял на этой бессмысленной войны без победителей? Не счесть. А скольких потерял Осаму? Чуя горько усмехается собственным мыслям, откидывая голову. В навесном потолке размыто отражается вся комната. Он пытается не смотреть на Дазай. Сейчас он просто не мог заставить себя похоронить его или хотя бы отвезти в какое-то подобающее место. Не сейчас, когда надежда еще болталась на поверхности воды, не желая утопать. Дурацкая надежда. Даже Накаджима, который казался для мафиози самым стойким оптимистом, лишь вкрадчиво разглядывал какую-то из картин. Мальчик давно растерял надежду. И поступал правильно. Чуя, похоже, даже самую малость завидовал его смиренности.       «Эй, а ведь Дазай переродиться!»       И ни черта не вспомнит. Уж лучше пусть помирает окончательно. Если тот явится к нему через десять лет, когда снова вспомнит обо всём, он просто напросто набьет ему лицо. Накахара с насмешкой думает: а ведь он будет ждать. Чего-чего, а ему, Чуе, терпеливости не занимать. Он был вспыльчив и резок, но на самом деле всегда чего-то ждал. Судьбы, наверное. Ему нравилось думать, что каждому предначертано, и они все идут по написанному сценарию. Но если Бог ушел, то сценарии… Писались ими самими. Чуя гений. А все гении, как известно — непроходимые тупицы. Таким был и Осаму, который раз за разом наступал на одни и те же грабли. Даже смешно. Бессмертный, как же. И всё равно привязался, зараза, и всё равно заставил всех его полюбить, хоть и вел себя (не специально-ли?) как обконченный мудак и придурок.       — Мы должны найти книгу, — спустя получасовой тишины, Чуя поднимается с места. Он повыше натягивает простынь на тело Осаму, дабы не видеть его, и убеждается, что тепло никуда не исчезло. Накахара невесомо касается его руки. Ацуши кивает, уходя куда-то вглубь, вероятно, в комнату, а Накахара, оглянувшись, задумался.       Куда же Дазай мог деть опаснейшую во всей вселенной книгу, которая обладает безграничной мощью?       Чуя невозмутимо направился к книжным полкам. Пролистывает уже выученные назубок рукописи, иногда останавливается, когда взгляд цеплялся за фразы или фотографии, которых тут было множество. Накахара упрямо залезает прямо вглубь, пока не замечает — вот эта вот, на самой верхней полке, выглядит не такой потрепанной, как было. Он хватается за корешок, про правде даже не надеясь, что всё будет так легко. Накахара осматривает её вдоль и поперек, не решаясь открыть. На развороте были привычные пометки. Обычная рукопись. Чуя тяжко вздыхает, пытаясь вернуть книгу на место. И не сразу замечает, что остальные страницы неаккуратно пришиты к этой обложке с форзацами. Накахара судорожно бросает её на стол, локтем задевая одну из полок. С грохотом валятся некоторые вещи, и Ацуши стремительно бежит прямо к нему, чтобы широко распахнуть глаза:       — У меня не получается, — с предвкушением прошептал Чуя, пытаясь перелистнуть форзац. Он был тяжелее камня, и никак не хотел поддаваться, даже если Накахара и прикладывал все свои силы. Это могло означать лишь одно, — Хэй, Ацуши, откроешь её… Для меня?       Накаджима задумчиво взглянул сначала на него, а потом на Заветную Книгу. И прикусил губу, в стыде отводя взгляд.       — Не думаю, что стоит ей пользоваться, Накахара-сан…       — Я… — Накахара судорожно глотает воздух. Он понимает. И знает прекрасно, какие ужасающие последствия будут, если он не сдержит себя в руках, — Прошу, Ацуши… Позволь просто вернуть эту скумбрию. Больше я к этой книге не прикоснусь потом, клянусь.       — И все же…       Ацуши не смел взглянуть на него. Крепко сжав кулаки, он спрятал полный сожалений взгляд в тени. Чуя обреченно вздохнул, трясущимися руками отбрасывая Заветную Книгу в сторону. Чего он мог ожидать? Накахара взглянул на безжизненное тело Осаму. Похоже, действительно пора было прощаться. Он был удивлен своей хладнокровностью — но Чуя, с детства приученный терять близких, к своему стыду, совсем разучился испытывать хоть что-то, помимо оглушающей пустоты. Поджав губы, Накахара кивает. Накаджима украдкой наблюдает, как он заматывает книгу в простыни, чтобы унести её так далеко, чтобы никто и никогда больше о ней не вспомнил.       — Ох.       Акутагава появился внезапно, застыл около двери, бесшумной тенью подкравшись к Ацуши. То ли горе заглушило его инстинкты зверя, то ли Рюноскэ внезапно стал тише обычного — думать об этом времени не было, потому что сразу за ним пронырливо заревела Мириам, безумным вальсом закружившись по комнате. Чуя ошарашено уворачивается от прицельно точных ударов. Девушка, несомненно, была сильнее всех, с кем Накахара приходилось сражаться раньше. Всё же, она не была человеком, а еще провела тысячи лет наедине со своей устрашающей способностью. Мириам делает выпад, длинное лезвие катаны истошно лязгает, застревая в столе, где несколько мгновений назад стоял мафиози. Безучастные глаза следили за малейшим движением. Обычно пустое лицо исказилось отчаянием, а с губ сорвался тонкий, злобный рык. Она словно вновь обрела сознание, вот только это было совершенно не так. Очевидно, Акутагава подчинил её. И проделал качественную работу. Накахара коротко засмеялся, скорее обреченно, нежели насмешливо, но Рюноскэ все равно разозлено подключился к бою, на пару с девушкой сокрушая мужчину серией ударов. Чуя умело уклоняется на грани своих сил, сжимая в руке книгу. Акутагава хищно ухмыляется, с нечеловеческой скоростью протягивает руку к желанному предмету. Накахара плавно лавирует вбок, наклоняется, оказываясь с другой стороны, и его нож поблескивает в темном свете — он замахивается, целясь в чужой бок, но Мириам оказывается шустрее, выбивая оружие из его рук. Тщетно. Они были слишком сильны. Накаджима, стоя немного поодаль, засиял мягким светом. Руки и ноги его, окутываясь ослепительным сиянием, с треском одежды набухали, принимая белесый окрас. Его зрачки сузились, и, казалось, даже лицо вытянулось, делая его по-настоящему схожим с диким тигром. С кратким рыком он вцепился когтями в кожу Рюноскэ, оставляя на животе три рваные раны. Акутагава растерянно отходит, перепачканный в собственной крови, лоскуты кожи отвратительно повисли, вызывая у Чуи головокружение. Он неожиданно нападает на Мириам, оставляя на Ацуши своего бывшего подчиненного. Силы были неравны. Накахара действительно прикладывает все свои возможности и грубую силу, но вонзившийся в чужую шею нож не возымел никакого эффекта. Девушка бесстрастно выталкивает его из горла, и отверстие затягивается тонкой коркой с пронзительным хрустом.       Чуя бросается к двери — Накаджима, очевидно, справился с Рюноскэ, но отчего-то не стал слишком сильно травмировать того. Мафиози все еще лежал в сознании, придавленный Ацуши, когда книга из рук Накахара исчезает. Мириам молниеносно проталкивает калачик из простыней, предусмотрительно пропихивая его в бюст. Акутагава ловко уворачивается от удара тигра, перекатывается, цепляясь за ногу девушки. Она подскакивает, и Накаджима хватается за неё. Раны, нанесенные другим эспером, девушка заживить не в силах. Накахара разочарованно цокает. Они сглупили. Их фигуры скрылись за дверью также внезапно, как и появились, а Накахара разъяренно ударяется головой об стену, игнорируя струю крови, сочащуюся по подбородку. Лицо ныло, а все тело наверняка превратилось в сплошное синее пятно. Накаджима обессилено обмяк прямо на полу, медленно возвращая себе подростковую угловатость и нормальный цвет кожи. Прикрыв глаза, детектив сцепил зубы, прикрывая глаза руками.       — Не переживай, — бессмысленный шепот Чуи, впрочем, отрезвляет Ацуши. Он молча лежит, слушая размеренный тик часов.       Акутагава рад, что ему есть, куда вернутся. Мириам безликой тенью следует за ним в своем необычном темпе, скрываясь в переулках так, что её совсем не видно. Но стоило лишь позвать — девушка преданно оказывалась прямо перед ним, готовая выполнить любой приказ. Он сам не знал, как так получилось. В поисках Осаму Рюноскэ забрел в его кабинет, где девушка стояла, плотно зажмурившись. Стоило ей открыть глаза — и она прицепилась к Акутагава, точно клещ.       — Что это, брат?       Гин не нужен ответ на этот вопрос. Хотя, все-таки, Рюноскэ неуверен, говорила сестра про Мириам или про Заветную книгу. Она холодно осматривает старшего брата, в усталости оперевшегося об дверной косяк, видит книгу в его руках. За спиной стояла девушка — та самая, что подчинялась Дазай-сану в переговорном зале, и которая перерезала глотки их сотоварищам. Акутагава в безумстве хохочет, листает пустующие страницы, пальцами проводя по шершавой поверхности. Девушка поджимает губы.       — Заветная Книга, — он торжественно хватается за плечи сестры, — Надо лишь… Сделать так, чтобы Дазай-сан никогда не рождался! Все наши проблемы исчезнут, Гин, — неверяще сощурившись, Рюноскэ судорожно глотает воздух, — Тебе не придется страдать. Мы будем в порядке.       Он выжидающе наблюдает за реакцией Гин. Хотя видно — он уверен в том, что сестра обрадуется. Но девушка лишь отворачивается, пряча лицо в упавших черной тенью волосах, не смея взглянуть в родные глаза. Мириам безразлично щелкала пальцем по деревяшке, наполняя тишину ритмичным звуком. Рюноскэ медленно опускает руки. Глянув на раскрытый переплет, он лишь сжал зубы, сдерживая вздох полный не то разочарования, не то боли. Гин не могла поверить, что ей приходится впервые причинять своему брату страдания, еще и таким образом.       — Проблемы не исчезнут, если Дазай-сан просто-напросто не родится, — бездумно бормочет она, — Мы все еще будем сиротами. Без дома и еды. Будем ползти по земле в ожидании смерти… Только в этот раз на горе трупов Дазай-сана не будет. Мы… умрем?       — Тогда я просто напишу целый сценарий, — в отчаянии и злости прикрикивает Акутагава, хватаясь за ручку, — Испишу всю страницу нашей новой историей! Без Дазай-сана, голода и… Всего этого.       Равномерный стук, который издавала Мириам, резко стих. Она повернула голову, точно кукла, и спокойно, без лишней спешки произнесла:       — В таком случае меняется прошлое, — глаза её оставались бездонно пусты и прозрачны, — Прошлым вам больше не будет нужды находить эту Книгу. Значит, этих записей не будет. Возникнет парадокс. И кому-то из приспешников Бога придется спуститься, чтобы решить данную проблему.       Рюноскэ хмуро взглянул на неё, выискивая во взгляде вовлеченность, но Мириам продолжила стучать по дереву, смотря четко перед собой. Он не мог вымолвить и слова. Гин, мотнув головой, мягко касается спины брата.       — Хватит.       Акутагава лишь крепче сжимает в руках ручку. Что же это — Заветная Книга, могущественнее самого Бога, оказалась бесполезна? Он вспоминает Накаджима и Накахара-сана. В памяти всплывает их затравленные взгляды. Этот урод. Рюноскэ неуверенно ставит точку на странице, откусывая кусочки кожи с внутренней стороны щеки. Времени, вероятно, было в обрез. Воскрешать Осаму ему не хотелось. Но кроме прошлого изменять Акутагава не хотел ничего… Но тогда выходило, что он просто зря затеял всё это.       Резкая вспышка света возникла перед глазами всех троих. Комната опустела, и лишь поднявшийся от резкого дуновения ветра листья бесшумно врезались в окно, нарушая тишину.

***

      Чуе и Накаджима оставалось… Лишь надеяться. Впервые Накахара оказался в ситуации, когда стал абсолютно беспомощен. Им не забрать книгу. Не вразумить Рюноскэ. И в каком-то роде — это его вина. Он мог догадываться, что напишет бывший подчиненный: пожелает изменить тяжелое прошлое, сделать их с сестрой счастливыми и избавиться от Осаму. Похоже, Накахара его даже и не вспомнит, когда всё это произойдет. Вдумчиво перебирая пальцами, парень глубоко вздохнул, прикрывая глаза. Легкое головокружение застилало разум. Ацуши упорно помалкивал, безмолвной тенью рассевшись в углу, и мафиози даже представить не мог, что происходит на сердце юноши. Резкий хлопок заставляет его вздрогнуть, а после замереть. Наверное, сил удивляться не было у обоих, но они непроизвольно задержали дыхание, когда в комнате из ниоткуда возникли три фигуры. Мириам, Гин и Рюноскэ — они растерянно стояли прямо перед ними, а рука парня была в нескольких секундах от написания чего-то в Заветной Книге. Немая сцена разрешилась быстро. Чуя даже не успевает обработать информацию, когда детектив резко идет с когтями прямо на троицу, ловко перескакивая Накахара. Он ловко ухватывает того за поясницу, четким ударом по ногам сбивает на пол и по инерции наваливается сверху, обездвижив Ацуши. Тот прохрипел, но послушно остался в лежачем положении.       — В этот раз, я думаю, мы можем обойтись без сражений.       Акутагава в ответ лишь фыркнул с каплей согласия, но руку убирать не спешил. Гин тревожно смотрела то на Босса, то на брата — и никак не могла решиться, к какой стороне примкнуть. Беспомощно поджав губы, она с некой надеждой взглянула на девушку. Мириам привычно оставалась молчаливым наблюдателем.       — Да-да, кровопролитие это не очень весело…       Занятые друг-другом, они совершенно не заметили появление шестого человека в этой комнате, не считая тела Осаму. Тот как раз умиротворенно уселся прямо на чужую грудь, меланхолично пережевывая жвачку и смотря на всех с легкой, игривой полуулыбкой. Вокруг незнакомца витала странная аура, Чуя буквально ощутил резкий прилив эйфории и чего-то светлого, немного спутанного и нечеткого. Остальные в оцепенении замерли, и лишь Рюноскэ крепче сжал ценный предмет, готовясь к нападению.       — Э-эдогава-сан? — неуверенно позвал Ацуши. Накахара с трудом признал в маленькой фигуре одного из вооруженных детективов. Это немного успокоило.       Эдогава, впрочем, лишь грустно улыбнулся. Он неспешно слез с чужого тела, отряхнул одежду, и голос его раздался словно в голове каждого, громко и четко:       — Прости, Ацуши-кун, — Рампо сделал шаг вперед, — Ему пришлось исчезнуть.       — Я… не понимаю… — скрывая испуг, сказал Накаджима, отступая.       Накахара незаметно вытащил лезвие. Не было похоже, что вот это можно убить оружием, но сталь приятно холодила вспотевшую ладонь, призывая пульс замедлится. Кровь стучала в висках. Блаженная аура незнакомца отчего-то почернела, окутывая всех липким чувством ужаса. Мысль, возникшая в голове, ударила тяжелым грузом прямо по затылку.       — Какие же безобразные создания, — сморщился в неприязни человек, переведя взгляд на стоявшего поодаль Чую, — Так это ты.       Накахара не отреагировал, продолжая крепко сжимать оружие. «Эдогава» тем временем в очередной раз усмехнулся. Ухмылка, расчертившая его лицо, смутно напоминала Дазай. Он не совсем понимал, что именно это могло значить, пока… Незнакомец приподнял ладонь, развернулся на каблуках туфлей к телу Осаму. Чуя заторможенно устремился вперед, собираясь атаковать. Мановение пальца — Накахара пригвоздило к полу, и адская боль пронзила левую руку. Он не сдержал сдавленного вскрика. Щелчок. Рука оказалась сломана. Он закричал остальным:       — Не вмешивайтесь! Стойте на месте!       Акутагава тревожно поджал к себе Заветную книгу, пряча за своей спиной Гин. В глазах Мириам вспыхнуло что-то, кажется, узнавание, и она опасно зашаталась, прежде чем вернуть лицу обычное бесстрастие. Накаджима неуверенно кивает мафиози, спиной прижимаясь к стене, намереваясь скрыться за книжными полками.       Шорох.       На шее Осаму алеет ровная, тонкая царапина. Мужчина неспешно разматывает бинты, бережно придерживая голову, и проводит большим пальцем по тонким ручьям крови, размазывая её по коже. Все это выглядело абсурдно — и вскоре Чуя с силой ругнулся, пытаясь подняться. Неведомая сила всё сильнее приковывала к поверхности, не оставляя выбора, кроме как лежать смирно. Серебристое свечение, окутавшее Дазай, было знакомо. Оно холодом разошлось по комнате, пока резко не потухло, чтобы зажечься с новой силой. Громкий звук ударил по ушам присутствующих, и вспышка заставила зажмуриться. «Откроешь глаза — ослепнешь» — в ужасе осознал Чуя, ощутив, как к телу возвращается самообладание. Он поднимается, на ощупь находя что-то твердое. Начал подниматься странный ветер, сбивавший с ног. Все ухватились за мебель, которая с грохотом и скрипом начала елозить в противоположную сторону. Послышался звон разбитого стекла, и в этот момент всё затихло.       — Отец.       Осаму продолжал лежать, немного растерянно прижимая ладони к побледневшей шее. Кровь осталась, но рана исчезла. Чуя неверяще уставился прямо на него, борясь с желанием подойти — что-то было не так. Отец. Так он назвал Рампо. И тогда все встало на свои места.       — Ты… — Чуя выронил кинжал и без задней мысли подлетел к Дазай, помогая ему сесть, — Черт возьми, Осаму!       Дазай глядел на него без эмоций, лишь пустым взглядом окинул лицо, словно и не узнал вовсе. Радужка его едва различимо мерцала. Чуя схватился за чужую руку, с трудом сдерживая слезы.       — Отец, — повторил он, — Что я должен предпринять?       Эдогава всё это время молчаливо наблюдал. Услышав обращение, он не скрывал блаженной улыбки.       — Твое наказание завершилось, — он почти с обожанием подошел впритык, положив ладонь на лоб Осаму, — Сейчас мы вернемся в Эдем, дитя. Ты будешь дома, со мной и со своими братьями и сестрами.       — Благодарствую, Отец.       Чуя злобно ударяет по чужой руке, заставляя Рампо убрать её.       — Верни ему память, сукин сын!       — Я твой Создатель, Накахара Чуя, — предупреждающим тоном напоминает Эдогава, — Ох. Я вижу, — он обратил внимание и на остальных, которые окружили их, готовясь сражаться, — Дазай. Эти произведения не удались. Тебе стоит избавиться от них.       — Слушаюсь.       Похоже, силы ангела вернулись к Осаму — Чуя впервые ощутил такую мощь, которая тонкими иголочками пронзила каждую молекула тела, заставляя согнуться пополам и закричать. Кровь хлынула со рта, и ноги подкосились. Остальные со страхом жались в угол, даже не смея возразить или попытаться вразумить. От прежнего Дазай осталась лишь оболочка, и сейчас он беспрекословно подчинялся своему Господину. Чуя болезненно заревел, испытывая адские муки. Тело ломалось на части, и он готов поклясться, что вторая рука его тоже сломалась, только кости были раздроблены в порошок. Белая пелена, застелившая глаза, впрочем, давала возможность взглянуть ему в лицо. Он пытался найти в нём что-то родное. Найти Осаму. И в надежде тянется вперед, игнорируя нескончаемую боль.       Гин задрожала. Сжав кулаки, она склонилась к Мириам, легонько дернула её за плечо, заставляя девушку слегка наклониться.       — Останови его! — судорожный шепот вышел слишком громким.       Создатель обернулся. Мириам яростно бросилась в атаку на Осаму, нанося удар за ударом. Конечно, она не могла достойно сразиться против такой силы. Но, похоже, девушке доводилось встречаться с ангелами ранее, и её нападение стало для Дазай неожиданностью. Вцепившись ему на спину, она попыталась сломать шею, вонзаясь ногтями в бархатную кожу. Свечением он отбрасывает девушку от себя, но та с ревом накидывается снова, пытаясь буквально разорвать того на части. Это позволило Ацуши подбежать к Чуе и помочь ему подняться. Юноша бережно спрятал мафиози за спинку дивана, надеясь, что Создатель не решит вмешиваться. Тот действительно стоял посреди комнаты, меланхолично наблюдая за ними без всяких телодвижений. Накаджима пытается проглотить ярость.       — Брат! — Гин закричала громко, выдергивая Рюноскэ из оцепенения, — Книга!       Тот схватился за Заветную книгу, как за спасательный круг, рука его не дрогнула, ставя точку. Времени почти не было, но теперь он знал, что должен написать. У него будет лишь один шанс. Сжав губы, Акутагава резко замер. Создатель предостерегающе указывает на него пальцем, прежде чем голос Эдогава, четкий и угрожающий, раздался в сознании каждого:       — Всё падет, когда ты избавишься от меня.       И это звучало как правда. Накахара ощутил безысходность как, наверное, и все люди в комнате. Даже Мириам запнулась, но вскоре продолжила неустанно елозить вокруг ангела, избегая его атак вспышками и не позволяя двигать руками. Накаджима, до этого молча охранявший Накахара, резко заговорил.       — Не падет, — твердо сказал Ацуши, — Я знаю, что нет.       Рампо самодовольно улыбнулся, видимо, узнав Накаджима. Он хрустнул запястьями рук и шеей, скучающе отходя от дерущихся Осаму и Мириам. Раздраженно покосившись на них, Эдогава щелкает — за спиной Дазай распахиваются громоздкие, во всю комнату крылья, блестяще белоснежные, которые плавно сложились за его спиной, задев стоявший поодаль Гин и Рюноскэ. Поражено сглотнув воздух, Чуя с неким восхищением посмотрел на Дазай вновь: и увидел маленький всполох чего-то в бездонных глазах. Им действительно везло сегодня.       — Так было раньше, в ваших первых жизнях, — согласился Создатель, смотря на Осаму, который крыльями сбил Мириам с толку и сейчас крепко сжимал её, даже не касаясь, используя что-то прозрачное, обвитое вокруг всего её тела, — Но пока в этом мире есть эсперы, — он выразительно взглянул в расширившиеся глаза Ацуши, — Это бесполезно.       — Ты лжешь, — процедил Накаджима.       — Ты знаешь, кто они, эсперы?       Накаджима не ответил, лишь посильнее сжал кулаки, по инерции загораживая собой сидевшего в ногах Чую. Тот оказался абсолютно бесполезен, но не чувствовал себя слабым. Эта битва была не их уровня. Даже эсперам было не под силу сразить вселенскую сущность.       — Это души тех, чьи деяния на Всемирной чаше равны. Они совершали мало плохого, но и делали мало добра. Несовершенные, полные пустых сожалений создания, которых я решил пожалеть, — в голосе Рампо нарастало раздражение, — Ох, дети… Эсперы. Просто лишний элемент в этом глупом муравейнике! Если я исчезну, их силы будут расти, и в итоге способности будут мощнее даже моих! — он в ярости ударяет по столу, заставляя посыпаться штукатурке с потолка, а самой комнате дрогнуть, как при землятрясении. Мириам небрежно повалилась на пол, словно замотанная цепями, не имея возможности даже пошевелить пальцами, — Вы можете не верить мне и убрать мне доступ к этой вселенной. Но книга пропадет вместе со мной… И когда всё разрушиться, помощи будет ждать не от кого!       Дазай продолжал безразлично взирать прямо перед собой.       — Но ведь…       Осаму медленно моргнул, странным взглядом смотря на лицо Накаджима. Юноша криво улыбается к нему, а потом, глубоко вздохнув, склоняет голову в отчаянии.       — Если не будет эсперов… — Создатель резко развернулся к нему, вздымая ладони, но отчего-то замер, — Тогда всё будет в порядке.       Накахара посмотрел на Осаму. Тот распахнул крылья, что уперлись в стены, и сейчас мягкое свечение сжималось вокруг Эдогава. Он видел — Дазай был на грани и вкладывал даже больше, чем мог иметь, чтобы как-то задержать его.       — Накаджима, — Акутагава мучительно зажмуривается, не решаясь даже взглянуть на него.       — Пиши, Рюноскэ-кун.       Чуя понимает сразу, и хочет даже вмешаться. Останавливает взгляд Осаму — терпкий, полный горьких сожалений, но тверже стали. Другого выхода, скорей всего, и не было. Они могли избавиться от Создателя и оставить эсперов, но тогда мир бы действительно погряз в абсолютном хаосе. Мириам вдруг переменилась в лице, и руки её обхватили колени стоявшего Дазай. Она потеряла маску безразличия, и Чуя увидел то, чего не ожидал. Маленькую, напуганную девочку. Мириам теснее прижалась к нему, и слезы беззвучно потекли по лицу. Осаму прикрывает тяжелые веки, и шепчет одними губами сокровенное: «Прости.»       Акутагава ощущает, что не может больше плакать. Он твердой рукой выводит иероглифы под громкие раскаты грома и трясущуюся под ногами поверхность. Создатель рычал, рвался и громко кричал в его голове, и вскоре он даже перестал слышать собственные мысли, и казалось еще чуть-чуть — и он свалиться, не дописав желанное. Но Рюноскэ упрямо зажмурился, дрогнувшей рукой поставив точку.       Ничего не происходило.       А потом Создатель мелко затрясся. Осаму упал на колени, жадно глотая воздух, когда мужчина подлетел к нему, пережимая горло голыми руками. Его голова начала рассыпаться по кусочкам, ускользая резво, точно листья по ветру. Вместе с ним же… Рассыпался и Накаджима. Осаму, пытаясь вырваться, смотрел лишь на него — и с раскаянием в глазах позорно рыдал, наконец-то уронив всю свою гордость. Накахара беспомощно откинул голову назад, не в силах продолжать смотреть. Акутагава, бросив на ходу растворявшуюся Книгу, подлетел к юноше, сжимая его в крепких объятиях. Послышался мягкий, звучный треск.       — Я прощаю Дазай-сана, и ты, Рюноскэ-кун… — он улыбнулся особенно ярко, обхватив полупризрачными ладонями чужое лицо, — Я рад, что мы встретились в этой жизни.       Не прошло и мгновения, когда вместе с последней фразой юноша развеялся по ветру, не оставив после себя даже эха. Одна лишь улыбка мерцала в голове Акутагава, который и продолжил стоять вот так, не смея расцепить эти объятия.       Мириам медленно открыла глаза. Она не исчезла. Она здесь. Она жива. Девушка упорно сдержала слезы, не позволяя себе жалости, и лишь взглянула на Дазай, который с облегчением посмотрел на неё, и едва различимо зашевелил губами. «Одасаку, наверное, теперь упокоился с миром»       — Мы убили… Бога.       Осаму зашелся хриплым кашлем, и крылья его расплылись вместе с телом Создателя, гонимые ветром. Его кожа побледнела, вернулась глубокая рана на шее и остальные ранения. Он слабо усмехнулся на слова Гин, и распластался прямо на полу, не обращая внимания ни на кровь, ни на ужасную боль. Все сожаление, которые он носил на своей спине тысячелетиями, по щелчку пальцев бесследно исчезли, оставив лишь горечь потери на корне языка.       — Это лишь Создатель. Бог… Черновиков, — Дазай уставился в потолок, — Настоящий Господь, Созидатель, высшая сущность… Не думаю, что когда-то он явиться к кому-либо из своих творений. Он одинок. И даже не знает о том, что происходит в черновиках его драгоценного дитя.       — Я слышу этот вой, полный боли, — со смехом бросает Накахара, чувствуя, как сознание ускользает от него.       — Чей? — Осаму посмотрел на него с трепетом и плохо скрываемым беспокойством.       — Божий… — Чуя прикрывает глаза, в полусне шепча тихое: — Божий вой.