Часть 1
5 октября 2019 г. в 01:43
Илья сидит за ноутбуком и трет слезящиеся от усталости глаза. Синий свет экрана раздражает, есть хочется до боли в желудке, но стендап еще не дописан — значит, отвлекаться нельзя.
— Малыш, ты еще не закончил? — слышится сонный голос Наташи сзади.
Жена опирается плечом на косяк, прикрывает глаза ладонью с разведенными пальцами и выжидающе смотрит на силуэт мужа, очертания которого плохо видно из-за света от экрана. Наташа в тонком шелковом халатике — такая нежная, уютная и теплая, что сводит где-то в груди.
Безумно хочется спать, уткнувшись в ее шею и забыв обо всем.
— Ложись без меня, мне еще долго.
— Принести тебе кофе? — мурлычет она.
Соболь кивает и делает глубокий вдох. Ничего. Сейчас еще немного поработает, зато завтра уже будет готов концерт. Правда, потом нужно будет писать сценарий для нового шоу, а послезавтра ехать на съемки Камеди. Впрочем, в Сапсане и отоспится. Четыре часа — просто роскошь, даже слишком большая для сна вне постели.
Наташа приносит кофе с молоком и бутерброд, и Соболь, наплевав на свои принципы, вгрызается в него зубами. Если не поест, не сможет нормально писать, так что можно позволить себе такую слабость.
Телефон вибрирует. Соболь откидывается на спинку, берет его в руки и открывает сообщение от Паши.
«Как сказать Арсению, что я хочу, чтобы он меня трахнул, а не зацеловывал до смерти?».
Илья хмыкает и быстро набирает ответ: «Засунь его член себе в жопу, пока он спит».
«Придурок))».
Илья вчитывается в его сообщение про Попова и пытается отыскать в себе крупицы ревности. Но он слишком устал, чтобы думать об этом, поэтому просто отодвигает телефон и возвращается к стендапу.
«Как ты? Все еще работаешь?».
Приходится опять отвлечься. «Работаю».
Паша перезванивает.
— Час ночи, Илюш, — Соболев слышит в его голосе волнение.
— Да, а мне вставать в семь. Когда отвлекают, сложно закончить работу вовремя.
Паша вздыхает.
— Зачем ты себя истязаешь?
Соболь закатывает глаза.
— Я себя не истязаю. Я работаю. Ты же сам пашешь сутками, хули мне предъявляешь? — Соболев заводится, чувствует, как злость начинает бежать по венам вместе с кофеином. — Я устал. Не еби мне мозг, а?
Он бросает трубку и делает глубокий вдох. Вывести его из себя можно только в таком состоянии: после целого рабочего дня и пятой чашки кофе, голодного, почти засыпающего.
«Лучше ебись с Поповым, многовато энергии на меня остается».
Он почти бездумно отправляет сообщение, перечитывает, матерится и хлопает крышкой ноутбука.
Наташа упрашивает его поспать подольше, но он уже привык ненавидеть утро. Поднимает себя, выпивает большую кружку кофе и натягивает улыбку на лицо. Целует дочек, Наташа отвозит одну в садик, другую — в школу, не пуская сонного мужа за руль, а тот идет в рабочий кабинет снова писать.
Иногда его тошнит от работы, но он знает, что останавливаться нельзя. Что остановка, передышка — это смерть.
Кома от передоза.
Тюрьма.
Он кидает взгляд на стену. Там висит семейное фото: десять человек улыбаются в камеру, обнявшись, а один, стоящий дальше всех, с татуированными темными руками и синяком на сгибе локтя замазан черной ручкой.
Илью передергивает. Он никогда не будет таким. Никогда не позволит себе распоясаться, «жить в свое удовольствие», как называл это дядя.
Соболь садится за ноутбук, открывает его и берет в руки телефон. Там три вызова и пять сообщений от Паши.
Набирает и прикладывает трубку к уху, отворачиваясь в кресле от стены.
— Привет, Паш. Слушай, прости, я вчера…
— Иди в жопу, а? Я на съемках. Пока.
И бросил трубку. Как всегда. Они играют в этот пинг-понг уже лет десять, а все не надоедает.
Он перечитывает сообщения: «прости, если обидел», «Илюш, я же тебя люблю и переживаю» и все в таком в духе.
Плевать. Все равно помирятся. Он открывает файл со стендапом и дописывает последние пять шуток.
— Всем спасибо, это был Илья Соболев!
Илья машет зрителям и ведущему и скрывается в гримерке. Пиарщица Нина хлопает его по спине, дает стакан с чаем и куда-то уходит, а Соболь в два глотка выпивает почти остывшую жидкость и стягивает с себя футболку. Быстро переодевается, прислоняется к стене, на несколько секунд закрывает глаза. В тишине и темноте приходит в себя, делает пару вдохов-выдохов, подхватывает свою сумку и выходит из гримерки. Во время выступления тут пусто, но сейчас набегут все работники Хопхеда — после выступлений у него есть буквально минута, чтобы отдышаться.
— Э, куда рванул!
Крепкая рука Смирняги притягивает его за плечи к себе и обнимает за грудь.
— По пивасу, а то обижусь, — говорит Леша ему на ухо, целует в висок и хлопает ладонью по груди. Илья улыбается и идет за ним в подсобку.
— Пиво не буду, ты знаешь, — твердо говорит он и видит, что у Леши в руках одно пиво и одна минералка. Благодарно улыбается и берет стакан с водой себе.
— Ну ты как? Выглядишь пиздец, — усмехается Леша и отпивает красную жидкость — пиво с соком черной смородины, хит пивоварни.
— Заебался, — пожимает плечами со смешком Илья, надеясь, что Смирнов не будет расспрашивать.
Леша просто смотрит долгим взглядом, отпивая пиво, и Соболь отводит глаза.
— Воля?
Илья падает на стул, стоящий у стены, и поджимает губы. Смирнов хмыкает. Подтягивает себе стул из угла, где свалена вся мебель, и садится напротив.
Соболев понимает, что он не отстанет.
— Немного посрались. Ничего нового.
Леша продолжает смотреть чуть ли не в душу, и Соболь качает головой.
— Отъебись, пожалуйста, — усмехается он.
Леша — единственный, с кем он иногда обсуждает Пашу. Ему хочется поговорить, так хочется, что аж в горле зудит. Но обычно не с кем — мало кто вообще знал про отношения Ильи с ведущим Убойки, а кто-то (Клячкин) слишком сильно ревновал.
Они молчат долго, болтая жидкость в стаканах, пока Смирнов не собирается встать и уйти.
— Он с Поповым трахается, — решает вдруг заговорить Соболь, пока Леша не дернул дверь.
Смирняга возвращается на стул и снова внимательно смотрит на друга.
— Арсений который?
Соболь кивает.
— Ревнуешь?
— Я, блядь, не ревную! — выпаливает Соболев, вставая и громко стукая стаканом по пыльному столу. — Мне вообще насрать. Просто он мне мозг ебет своей… — в горле встает ком, —…своей заботой не к месту.
— А тебя бесит, когда я о тебе забочусь? — Леша тоже встает, скрещивает руки на груди и противно ухмыляется. Хочется ударить, чтобы стереть эту ухмылку.
— Ты в душу не лезешь, — хмыкает Илья и понимает, что злится совсем не на Лешу.
Смирняга о чем-то думает, смотря под ноги Соболю.
— Зря ты его бросил, — кидает он, допивает свое пиво и выходит из подсобки. Илья вздыхает и смотрит на мягко закрывающуюся дверь.
Он бы подумал, что Смирняга в него влюблен, если бы тот не был так предан Бандерасу.
Паша всегда приезжает внезапно. Девяносто процентов времени он живет себе в подмосковном домике с детьми и любимой женой, заезжает раз в месяц к Арсению в гостиницу и раз в пару дней звонит или пишет Соболю.
Но так, чтобы приехать, — это редкость. Должно сойтись столько обстоятельств, что Соболев никогда и не ждет, видится с ним только на съемках Камеди и иногда где-то в промежутках.
И он почти не скучает. А на съемках Импровизации почти не смотрел на то, как Паша целует Арсения, думая, что дверь в гримерку плотно закрыта.
А сейчас вот Паша написал, что приедет через полчаса в снятую на два дня квартиру на Петроградке, скинул адрес и явно был уверен, что Соболев бросит все свои дела ради их встречи.
Илья с раздражением пишет Иванову, что не сможет сегодня прийти на прогон номера, и ненавидит себя за эту слабость.
Но черт возьми, они не виделись все лето.
Через полчаса он стоит у входа в дом, адрес которого скинул ему Паша. Пока ждет, накидывает в телефоне шутки для нового шоу и переписывается с Бандерасом, который передает от Леши дурацкие шутки про Волю.
— Привет, мой хороший.
В нос ударяет запах любимого парфюма, и в груди все царапает и стучит. Паша прижимает Илью обеими руками к себе, целует над ухом и смеется, шутя что-то про Илюхину растрепанную челку.
Соболев поднимает глаза, смотрит на Пашу и улыбается. Безумно хочется поцеловать, но он сдерживается и просто невесомо обнимает в ответ.
— Пойдем? — говорит он, жадно рассматривая каждую веснушку у Паши на носу.
Воля заводит его в подъезд, без умолку о чем-то говорит, а Илья просто идет рядом и с улыбкой кивает.
В глазах щиплет, хочется и сбежать, и никогда не уходить одновременно.
Они болтают весь день, а потом весь вечер. Паша подливает себе виски и каждый раз предлагает выпить Соболю, но тот мотает головой и уже пятый раз наливает себе обычную воду. Воля только обиженно поджимает губы и добавляет в виски побольше льда.
— Ты такой зануда, Соболь! Трезвенник долбаный! — ворчит Паша и наливает себе еще виски.
— Я пойду уже, может? — устало говорит Илья. Когда Воля накидывается, он все время ноет о том, что Илья не пьет и не курит, и Соболева это бесит.
— Ну подожди-и-и, — тянет Воля и осушает бокал. — Подожди. — Он останавливает Илью жестом. — Я тебе еще главного не рассказал.
Соболь ставит руку на локоть и кладет на ладонь подбородок.
— Опять будешь ныть, что Арсений тебя не трахает?
Паша поднимает на него голову и почти трезво смотрит в ответ. Как-то странно, словно испуганно.
— Нет. Ну в смысле…
Он молчит. Идет к окну, достает обычные сигареты — сто лет не курил, а тут вдруг захотел, — и Илья удивленно поднимает брови.
— Когда ты курить начал?
— А вот не еби мне мозг, засранец, — бросает Воля и закуривает.
Соболь тоже идет к окну и садится на подоконник. Этаж всего четвертый, но внизу красиво светятся огни фонарей и машин, и Илья смотрит на них, пока Паша дымит рядом.
— Ну хоть хорошие купил.
— Я хочу с ним расстаться.
Илья резко переводит взгляд с дороги на Волю. Тот смотрит в окно и глубоко затягивается.
— Что случилось?
Паша хмыкает.
— Если б слушал меня внимательно…
— Паш, нормально скажи.
Воля молчит. Ковыряет облупленную штукатурку на подоконнике и покусывает губы.
Потом осторожно шагает пальцами по Илюхиной ноге и оставляет ладонь где-то возле паха.
У Ильи сбивается дыхание, но он не показывает вида. Сглатывает, смотрит на Волю, а тот темными зрачками на него.
— Не хочу больше с ним, — шепчет рвано он, смотрит еще несколько секунд, а потом тушит сигарету в пепельнице и возвращается к столу.
У них таких разговоров было уже много. И Паша знает, что заканчиваются они одинаково ничем.
Наливает себе еще виски, выпивает залпом. Пошатывается.
— Паш, тебе хватит уже… — подхватывает его Соболь за талию, а тот сбрасывает его руки.
— Иди ты нахуй, Соболев… Бесишь меня, придурок… — заплетающимся языком ругается Воля. Илья только хмыкает и набирает Наташу.
В таком состоянии он Пашу точно не оставит.
— Малыш, я сегодня поздно приду. Я с Пашей Волей, — он показывает мужчину в камеру, и тот натянуто улыбается, — он в говно, не могу его так оставить. Приеду после мостов.
Он не хочет врать вслух, поэтому пишет «Он поругался с Лясей, ему нужна жилетка» и отправляет. Кладет телефон на стол и тащит Пашу на кровать.
— Пойдем, полежишь. Ты уже совсем никакой.
Паша садится на кровати и смотрит на Илью снизу вверх, ухмыляясь.
— Знаешь, как он меня трахает?
Соболь изнутри кусает губу и сжимает челюсть. Делает глубокий вдох.
— Ну давай, просвети меня.
— Связывает мне руки, ставит раком и трахает сзади, пока я не кончу, — отвечает Паша с садистским удовольствием, помня, как Соболь любит эту позу и веревки.
— Рад за вас, — сухо произносит Илья и уже жалеет о том, что решил остаться.
— Нихуя ты не рад, пидор, блядь, — говорит Воля и проводит ладонью по лицу, ставя локоть себе на колени. — Нихуя я тебе не верю.
Соболь отходит, садится на барный стул и смотрит на Пашу. Тот встает с кровати, подходит к подоконнику, берет сигареты и вдруг резко с разворота кидает их в Илью.
Разворачивается, опирается руками о подоконник и смотрит вниз.
— Нихуя ты не рад, — зачем-то повторяет Воля.
Илья чувствует, как внутри все сыпется осколками. Как скопившееся за пять лет с расставания напряжение разбивается словно ледяное цунами о берег с хрупкими, едва сдерживающими стихию опорами, и разрушает их вдребезги.
Еще немного, и он сломается сам.
— Ты никогда не любил меня, да? Тебе всегда было насрать на меня. Ты не воспринимал всерьез мои чувства, мудила ты долбаный, Соболь, — продолжает вбивать в него гвозди Воля.
— Это неправда, — едва слышно шепчет Илья, пока Паша идет к кровати.
— Ты настолько трусливый и слабый, что твоя жизнь зависит от какого-то долбаного снюхавшегося наркомана, которого ты боишься назвать своим дядей! — Паша падает на кровать и дьявольски смеется, раскинув руки в стороны. — Слабый и зависимый… Ты отказался от счастья и отвернулся от всех, кому был дорог, ради призрачной идеи не быть таким же слабым и зависимым… вот только ты именно таким и стал… наплевав на всех… Поставив меня перед фактом… Просто вышвырнув из своей жизни… Мудак, блядь…
Паша, кажется, уже говорил это сам себе. Смотрел в потолок и шептал, хмыкая и качая головой.
Соболь слушал все это и не знал, что делать.
А потом взял бутылку с виски и в несколько глотков осушил ее. Горло обожгло спиртом, он зажмурился, сжал кулаки от непривычных ощущений.
Открыл глаза. Оглядел комнату.
Подошел к кровати.
Вытянул ремень из своих штанов, забрался на кровать и завис над Пашей. Ловко обернул ремень вокруг его запястий, рывком затянул и наклонился к самым губам.
— Мудак, значит? Трусливый и слабый пидор? — шепчет он хрипло, опасно сверкая взглядом и прикусывая Пашину нижнюю губу.
— Докажи, что ты не такой, — шепчет Паша в ответ, выгибаясь в Илью.
Соболев ухмыляется, сжимает его волосы и впивается поцелуем с терпким привкусом алкоголя, отрывается и цедит, ложась на него всем телом:
— Я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не забудешь имя Арсения и не вспомнишь, кого я всегда любил сильнее, чем себя, и кто променял меня на скучную и глупую гимнастку.
Паша стонет, когда Илья кусает его в шею, и Соболев решает на время отказаться от своего принципа не позволять себе удовольствия.
Или навсегда.