Шоу должно продолжаться

Kamijo "Это все не годится никуда", - вот фраза, которая преследует меня всю последнюю неделю, за исключением моментов, когда мы, слава богу, не в зале. Хуже всего то, что никто не виноват. Не люди, которые с нами работают, и не мы тоже. Просто это все не то, чего мне бы хотелось, все это уже покрыто пылью и было сотни раз. За исключением одного-единственного номера, который идеален. Эту песню написал Эмиру. И благодаря ей мы с тобой как-то раз помирились после очередной крупной ссоры. Была запись, и ты постоянно смотрел на меня, сидя в углу студии, а я цеплялся за твой взгляд и пел так, будто открылось второе дыхание. А потом, когда снял наушники и вышел к тебе – ты молча потянул меня за руку и поцеловал, хотя мы были не одни, а ты больше всего на свете ненавидишь, когда к тебе даже просто прикасаются при посторонних. Интересно, ты помнишь?.. Ведь это было совсем недавно. - Юджи. Мы с Эмиру давно перестали откровенничать, как когда-то. В первую очередь, потому что он разделял точку зрения Мачи, как-то раз сказав, что я не могу без сложностей, и сама жизнь без проблем кажется мне пресной. В первый момент после этих слов меня задушила обида. Но потом я понял, что он имел ввиду тебя. - Я сейчас иду. Спать хочется. – Тру рукой глаза, упрямо стараясь смотреть на сцену, хотя видеть ее уже не могу. – Все равно не ровно получается, слева людей будет больше… - Да какая разница? Все же в порядке, чего ты еще хочешь? То, чего я хочу, так просто сделать нельзя. Есть важные и фундаментальные вещи, такие, как концепт. Строго говоря, это как политика в государстве. Ее не стоит менять в принципе, и уж тем более – вот так резко. Эмиру садится рядом со мной на соседний раскладной стул, а я поглядываю на него украдкой, спрашивая себя, изменился ли он внутренне так же, как и внешне. - Ты смог бы без всего этого? Он собирается курить, но мой вопрос останавливает незажженную сигарету в паре сантиметров от его губ. Мы считаемся друзьями, но я не уверен, что пошел бы к нему в случае чего. Скорее, вот так, в стороне от всех, мимолетно поговорить о чем-то – это про нас. - Нет, не смог бы. Ничего другого я делать не хочу. Интересно, Маю, а ты вот, стало быть, хочешь?.. Ты – хочешь превратиться в другого человека, мне не знакомого, носить темный костюм-тройку, постричь волосы или забрать их в хвост, надеть уже раз и навсегда очки, у тебя ведь плохое зрение. И стать каким-нибудь скромным с виду ресторатором. Но вот вопрос – зачем? Умножать богатство? Умножать богатство детям, которых ни у кого из нас, наверное, никогда и не будет? Хотя вот так поспешно, даже в мыслях, решать за тебя я просто не могу. Ты, кажется, создан, чтобы иметь семью, но жить в разводе, обеспечив своему ребенку детство лет до двенадцати. Как мой отец. Он подождал, пока я хоть немного подрасту, а потом стал появляться раз в неделю. Потом раз в месяц. Затем, как-то раз мы не виделись почти год. А сейчас я даже не знаю, в какой части города он живет. Но тем не менее – он обеспечил мне счастливое детство, как, возможно, и ты… кому-нибудь. Почти семья, почти престиж, почти покой, почти счастье – это все укладывается в схемы. Но вот почти-любви не бывает, тут уж либо-либо: либо любишь, либо просто живешь. - Ты все решил снова, да? Я же не дурак и не слепой. – Басист все-таки прикуривает, наблюдая за Казуми на сцене. – Он тут из нас самый счастливый, потому что не успел толком вляпаться. Как-то быстро все кончилось. - Ничего не кончилось. Я ответил скорее машинально, но совершенно твердо. Для тех, кто еще чего-то хочет – ничего не кончается. - И я ничего не решил, по крайней мере, сейчас я думаю только об этом чертовом концерте… И ты бы знал, как у меня из-за этого голова болит. - Только из-за этого? Конечно же, не только из-за этого. Губы заживают быстро, поболело пару дней и прошло, но почему-то больше не выходит засыпать хотя бы даже просто рядом с тобой – непременно либо я буду лежать без сна и слушать твое тихое дыхание, либо ты провозишься до рассвета, в пять утра окончательно уходя курить в кухню, а в восемь начиная готовить завтрак. И вот опять эти мелочи, но они так крепко связывают – я ведь точно уже давно умер бы с голоду, потому что готовить не умею совершенно. Но теперь все иначе. Я вижу, что ты нарочно молчишь и давишь в себе любое слово против, и это так на тебя не похоже, что посторонний человек давно бы хлопнул меня по плечу и сказал "Знаешь, по-моему, ему на тебя положить". Затишье перед бурей. Хуже этого быть ничего не может. - На этот раз все совсем иначе. – Невольно наблюдая за тобой, я ловлю себя на мысли, что ты опять надел мою рубашку. Ты почему-то в последнее время упорно таскаешь мои вещи, а я, конечно же, ничего тебе не говорю. – Я хотел устроить триумф. Но вместо этого чувствую, что будет провал… - Брось. Билеты уже раскуплены, будет аншлаг, а не провал. - Я не в том смысле. Сколько еще мы будем собирать полные залы, выезжая на старых песнях, старых костюмах, изученные вдоль и поперек? - Ты перегрелся? Альбом же только вышел, и… - И нам опять пошили что-то новое? Ты об этом? - А ты о том, что Королева не тянет на главу империи? Мне не хватает воздуха. Хочется дождя, немедленно и в помещении, потому что я задыхаюсь, хватая легкими пар и понимая, что вот-вот умру. И это не боль и не обида, это совершенно особое чувство, когда нет почвы под ногами, или стоишь, глядя на высокую кирпичную стенку, понимая, что и не обойти и не перепрыгнуть. Самое смешное, что я не устал прыгать и мне не сложно обойти, но я не знаю – как. Эмиру давит окурок в пластиковом стаканчике, временно играющем роль пепельницы, и неожиданно улыбается, легонько потянув меня за руку. - Не в группе дело, а в тебе. Тебе же мир подавай, весь, целиком. И на меньшее ты не согласен. Пошли. Он – не уйдет. Казуми уже, по сути, ушел. Ты молчишь и молчишь, изо дня в день, и совершенно не ясно, как в итоге поступишь. Я – не уйду ни за что. В одиночку наскакивать на Мир как-то очень глупо, а ты наверняка заметил бы сейчас, что мне давно не девятнадцать, чтобы опрометчиво пытаться начать что-то заново. Забавно, Маю… я теперь не просто знаю, что и как ты скажешь – я словно слышу твой голос в своей голове, и вижу тебя перед собой. Какие-то специфические грезы наяву. - Камиджо-сан, здесь Хизаки… Картинки и слова пропадают из головы, я резко оборачиваюсь, словно шагая в иную реальность. А Хизаки и в самом деле тут и приветливо улыбается мне. Mayu Ты уходишь. Не в буквальном понимании смысла этого слова – если так можно выразиться, физически мы все еще рядом. Спим рядом, в одной постели, завтракаем рядом, за одним столом, работаем тоже рядом. Но рядом – еще не вместе, ведь любому известно, эти слова отнюдь не синонимы. Когда ты истерил после очередной нашей ссоры, когда разворачивался и уходил, часто в ночь или в дождь, у меня всегда оставалась возможность схватить тебя за руку, притянуть к себе и, целуя до синяков, заставить остаться. Потому что тогда, еще в совсем не давние времена, мы были вместе. А теперь ничего не поделаешь – за руку больше не поймаешь, и я ловлю себя на том, что тщетно хватаюсь за воздух, ускользающий сквозь пальцы, в надежде продлить хоть немного агонию наших отношений. Сейчас, когда смотрю на вежливую улыбку твоего нового приятеля, ставшего моей персональной головной болью и наваждением, меня ощутимо тошнит. Душа рвется между двумя желаниями: закурить как можно быстрее или подойти и врезать. Сначала ему, чтобы не приходил сюда, не шлялся смотреть на нашу – нашу! – работу, не улыбался так услужливо, а потом тебе, чтобы навсегда выбить из головы мысли об этом человеке. В настоящий момент ты не можешь меня видеть, потому как отвернулся и стоишь достаточно далеко, но мне кажется или, даже более того, я уверен, что сейчас ты не вспоминаешь обо мне и наверняка улыбаешься вполне искренне, не дежурно, радуясь встрече со своим другом. Другом ли?.. Ты не спишь с ним, я в этом уверен. Я бы почувствовал, как чувствовал всегда твои измены. Но ты думаешь о нем постоянно, и мысли эти легкие и приятные, в отличие от тягостного ожидания, которое связано со мной. Твой тихий смех выводит из размышлений, и я вновь смотрю в вашу сторону. Что тебе сообщила светловолосая дрянь, понятия не имею, но, судя по его довольной физиономии, произведенным эффектом он более чем доволен. Только теперь замечаю, что сегодня он явился не один, а вместе с мальчиком умопомрачительной красоты. Но на него ты даже не смотришь, не удивлюсь, если и не заметил до сих пор, вглядываясь в глаза и воодушевленно обсуждая что-то со своим приятелем. Руки сами сжимаются в кулаки, во рту пересыхает. Желание подойти, схватить за локоть, развернуть к себе и ударить со всей силой, непреодолимое. Чтобы ты не смел больше смотреть на него, улыбаться ему, думать о нем. И моментально забывается, что не далее, как сегодня ночью, я бесконечно долго всматривался в твое лицо, когда ты наконец уснул, задыхался от нежности и спазмов в горле, отдаленно напоминающих сухие рыдания. Ведь только ночью, под покровом темноты можно признаться самому себе – когда ты уйдешь, меня больше не будет. Со сном в последнее время вообще беда. Я задаюсь вопросом, как долго человек без вреда для рассудка, может бодрствовать. Кажется, что я уже вечность не спал толком, ворочаясь в постели и лишь изредка проваливаясь в недолгое забытье, которое и сном-то не назовешь. С тобой творится нечто подобное. Часто, очнувшись от полудремы, я слышу твое неровное дыхание, и понимаю, что до объятий Морфея тебе далеко – так же, как и я в последнее время, ты лежишь часами и думаешь. О чем? О том, что все заканчивается? О том, как исправить и спасти хоть что-то? Или о нем?.. Ваша оживленная беседа продолжается, и теперь вы уже смеетесь втроем. В какой-то момент он взмахивает рукой, и у меня на секунду перехватывает дыхание от мысли, что он сейчас прикоснется к тебе. Этого не происходит – он просто заправляет за ухо прядь, но я уже не могу остановиться. - Твою мать, Камиджо, я долго буду ждать?! – грубо окликаю, не подумав толком, что собираюсь предъявить тебе в этот раз. Ты тут же оборачиваешься, и я вижу, как моментально гаснет взгляд, как опускаются уголки губ, превращая недавнюю улыбку в гримасу. Больно видеть такую реакцию любимого человека на себя самого, чувствовать разочарование, сквозящее в каждом жесте. Очень больно. А боль, как известно, провоцирует злость. - Что ты хотел? – спрашиваешь мрачно и очень тихо, но я, безусловно, слышу. - Хотел, чтобы ты работал, а не языком чесал. Очень просится добавить "с кем попало", но это совсем грубо, а в памяти еще жив аналогичный скандал, имевший место не так давно. Да и, кроме того, смазливый дружок твоего приятеля уж точно ни в чем не виноват, чтобы вовлекать еще и его в очередной скандал. - Я работаю, - холодно бросаешь в ответ, а я боковым зрением вроде бы замечаю, как напрягается твой собеседник и даже делает полшага вперед, словно норовит встать между нами. – Я работал, работаю и буду работать. В отличие от тебя. Едкий ответ застревает в горле, я лишь выдыхаю, подавившись воздухом. И хотя сейчас ты не сказал ничего нового, только озвучил лишний раз мои собственные рассуждения об усталости и переменах, отчаяние и ярость водоворотом закручиваются в душе. А еще мне обидно. Как не горько это признавать, мне по-детски обидно. Ты запросто говоришь о том, что так трудно дается мне самому, озвучиваешь такое, о чем мне даже думать мучительно. Устраивать публичное показательное выступление на радость окружающим не хочется, и потому я только выдавливаю чуть ли не через плотно сжатые зубы: - Марш за мной. Немедленно. Развернувшись, быстрым шагом иду к выходу и думаю о том, что лучше тебе поспешить. Иначе сам не знаю, что будет. Kamijo Дежа вю. Уже было. Это крутится в голове, когда я разговариваю с Хизаки, а ты снова так же бесцеремонно вмешиваешься, спасибо, хоть не грубишь снова при незнакомых людях. И отличие только в том, что Ю, который сегодня пришел вместе с Хи, поблагодарить за возможность сделать записи – это не Джука. Джу Хизаки может заставить замолчать одним взглядом, с Юичи же такое не прокатывает. - На твоем месте я бы не позволял так с собой обращаться. В конце концов, это твоя группа. И, возможно, кто-то слишком сильно давит на тебя, а давление – это всегда последняя ступень. Я точно знаю, что ты слышал слова басиста, потому что ровно на секунду ритм твоих шагов изменился, будто ты споткнулся. Хизаки молчит, лишь бросив предостерегающий взгляд на Ю, но тот только улыбается, как ни в чем ни бывало. И он, по сути, действительно сказал правду, хотя, может, она была и не совсем уместна. - Прекрати себя во всем винить. Ты не виноват… - Хи берет меня за рукав, делая пару шагов в сторону. – И извини за Юи. Он же всегда так. - Да все в порядке. Все в порядке, но я знаю, что вечером меня ждет либо очередное гробовое молчание, либо – скандал. И слова басиста группы Хизаки тут ни при чем, все и так уже давно заметили, что ты с трудом выносишь всю эту нашу привычную суету, подготовку, репетиции и прогоны. Я не могу тянуть все на себе, когда ты не просто не помогаешь, ты еще и в обратную сторону гребешь, но мне каждый раз не хватает духу сказать тебе это. Просто потому, что мои упреки не по адресу, не обоснованы. Я ведь уже заставляю тебя делать это, я давлю, держа в страхе. Чего?.. Как хочется соврать на такой вопрос, но увы, самому себе это бессмысленно. Я держу тебя в страхе своего ухода. Хизаки задумчиво наблюдает за стафом, смотрит на сцену, и я вижу, как шевелятся его пальцы – он словно проигрывает какие-то партии, а может, вспоминает свои. - После лайвов мне всегда мало и хочется еще. Позавчера отвыступали, Джу отдыхает с удовольствием, Теру домой поехал, а меня что-то все не отпустит. Юичи давно отошел и бродит между декорациями тонкой изящной тенью, мы с Хизаки следим за ним взглядом, и, должно быть, оба невольно вспоминаем, как сильно этот человек меняется на сцене. - А ты бы хотел выступить со мной? – Это срывается у меня против воли, я даже не успеваю подумать. Но самое удивительное, что гитарист отвечает мне точно так же, не задумываясь, настолько быстро, что будь на его месте кто-то другой, я бы усомнился в искренности. Но почему-то этому человеку я верю. - Хотел. И хочу. Эмиру стоит на краю сцены, он что-то мне говорит и поводит рукой в сторону микрофона, на концертный зал опускается неоновый свет – настраивают рампы, записывают движения фильтров. Идет музыкальная фонограмма, меня ждут. А я думаю о том, что когда-нибудь выйду на сцену с Хизаки. И его глаза буду сиять мне навстречу, мимолетным взглядом оторвавшись от гитарного грифа. Меня как ледяной водой окатывает. Хи отпускает мой рукав и кивает – иди, тебя ждут, - а мне хочется немедленно найти тебя и обнять, попросить прощения. Ты, конечно же, не знаешь, за что, а у меня язык не повернется сказать, потому что ты точно не поймешь и не простишь. Одна случайная мысль, и от нее мой и без того в последнее время хрупкий мир разносит в клочья. Но, в конце концов, если ты так хочешь, мы можем рискнуть. …Я нахожу тебя там же, где ты когда-то находил меня, еще давно, в едва ли не первом или втором нашем турне – на балкончике прямо над черным входом в зал. Ты куришь, а гитара висит на плече, и мне вдруг до боли хочется крикнуть "Эй, ну как же так!? Это ведь и твоя жизнь, как ты мог от нее устать?!". Но вместо этого я подхожу ближе, сжимая твои плечи пальцами. - Я так и знал, что ты тут. - Чего ты прибежал? Вали давай к своему блондину. Ты обижен и опять рявкаешь на меня, но я давно перестал бояться тебя. Обхватив за плечи одной рукой, зажмуриваюсь, уткнувшись в плечо. - Ты все такой же ревнивый идиот. - А ты все так же кадришь людей с третьей космической. - Я просто им помог… - "Им", как мило, это вон, ему ты помогал? Красивый парень, кстати. - Ну, хватит. Юичи усаживается на какой-то стул, закинув ногу на ногу, и мне смешно видеть, как Хизаки встает позади, нахально облокотившись о его плечи. Хи рассказывал, что они давние друзья и очень хорошо ладят. Интересно, а как это, когда просто друзья и ладят? Были ли мы с тобой друзьями хоть когда-то? - Я подумал и решил. Если ты хочешь… это будет последний лайв. Ты молчишь, даже дыхание не сбивается, но почему-то мне не по себе. Твои пальцы в моей руке слишком холодные, слишком чужие – как будто ты поймал меня за очередной изменой, и все твои силы уходят на то, чтобы не дернут рукой, оттолкнуть меня. - Не надо делать что-либо из жалости. Пошли, все ждут. – Даже не взглянув на меня, поправляешь на плече гитару, давишь окурок в пластиковом стаканчике на перилах, и уходишь, не оглядываясь. В любой другой ситуации я бы почувствовал себя идиотом, но сейчас мне нечеловечески больно, а в горле ком, и ни единой связной мысли. Внизу, подо мной, кружится "Sakura", ты проходишь мимо Хизаки и Ю, даже не взглянув в их сторону, и мне кажется, что все уже предрешено. * * * Твое заявление о том, что стоит мне пожелать, и этот лайв станет последним, не задевает ни единой струны в душе. Я даже не удивляюсь и не радуюсь, потому что ни на секунду не сомневаюсь – ты сказал это сгоряча, не подумавши. И в то же время точно знаю – он действительно будет прощальным, финальным аккордом, точкой. Для нас, но не для тебя. Проходя мимо твоих приятелей, которые так оживленно беседуют, что и не замечают меня, я невольно отмечаю, что ты чем-то похож на них – тот же блеск в глазах, та же жажда и стремление. Людей творчества всегда видно издалека, и необязательно, чтобы они при этом творчеством всецело жили и зарабатывали на жизнь. Это просто личная особенность, искорка, которая у кого-то есть, а у кого-то нет. И сейчас я думаю о том, что моя искорка давно погасла, и только желание быть рядом с тобой заставляет отчаянно и безрезультатно пытаться разжечь потухший уголек. - Слушай, ну какого ты на них взъелся? – голос Эмиру раздается за спиной, и от неожиданности я резко оборачиваюсь. – И так все наперекосяк в этот раз. - Вот чего мне только не хватало, так это твоих поучений, - ухмыляюсь в ответ, отмечая про себя, что меньше всего меня сейчас волнует, что думает о происходящем наш басист. – И что наперекосяк? Все в порядке. - Все просто отлично. Только Юджи все делает с каким-то надрывом, ты в апатии, и я вообще не понимаю, что с вами происходит. - С нами происходит то же, что и все последние годы. - Нет, не то же. И не смотри на меня так. А просто думаю… - Меня не интересует, что ты думаешь, - гнев все же прорывается наружу, и я со злостью мысленно пересчитываю все раздражители. В помещении жарко и душно. Басист – как августовская муха, пристал и, похоже, так просто не отстанет. Твои дружки мозолят глаз, и боковым зрением я непроизвольно слежу за каждым их телодвижением. А вскоре меня ожидает очередной унылый вечер в твоем обществе, когда ты будешь тяжко вздыхать и смотреть застывшим взглядом в стенку. Охренеть, как у меня жизнь удалась. - Как знаешь, - на грубость Эмиру не обижается, должно быть, ему все равно, и в голосе звучит только усталость. – А цеплять эту парочку прекращай. Выглядит некрасиво и глупо. Тем более, они сейчас уйдут… Дружный смех прерывает не в меру многословного Эмиру, и мы с ним, как по команде, переводим взгляд вглубь зала. Я не заметил, когда ты успел вернуться, но от твоих усталости и печали не осталось и следа – белобрысый дружок, смазливая языкатая дрянь и ты сам активно веселитесь над чем-то, одним вам известным. - Глупо и некрасиво, Эмиру-кун, ржать, как лошади, когда другие пытаются работать, - наверное, мой голос звучит слишком угрожающе, потому что басист косится на меня с тревогой. - Не надо, - он предостерегающе хватает меня за рукав, когда я делаю шаг в сторону, но я лишь порывисто дергаю рукой. - Успокойся, заботливый наш. Не собираюсь я их трогать. И говорить ничего не буду. - Очень на это надеюсь, - в тон отвечает он и отворачивается. А вот, действительно, интересно было бы посмотреть на нас со стороны. Зрелище, должно быть, еще то, раз даже вежливый, флегматичный, тихий и ни во что не вмешивающийся Эмиру не может промолчать. Курить пятый раз за час – идея хреновая, и еще хуже она оттого, что я не уверен, пятый ли это, а не шестой, и не седьмой ли. Но если выбирать между нервным тиком и лишней порцией никотина, я однозначно за второе. Все же сигареты успокаивают немного, и лучше именно ими занять руки, чем этими же руками свернуть шею твоему дружку. Хотя приятель его мне нравится не больше. Отойдя к выходу, чуть подальше от снующего туда-сюда народа, и стараюсь думать только о сигарете, больше ни о чем, а точнее – ни о ком. Курение позволяет верить, что ты что-то делаешь, когда ты ничего не делаешь. Заканчивается первая сигарета, и я тут же достаю вторую, упорно убеждая себя, что мне просто так хочется, а не от нежелания возвращаться к сцене, туда, где твои опостылевшие протеже и не менее опостылевшая работа. - …по этому вопросу. Но тогда лучше позже созвониться, - доносится до меня обрывок фразы, и я тут же оглядываюсь. Так и есть – ты и он. Где третьего потеряли, интересно. - Хорошо, как тебе будет удобно, - заявляет светловолосый гад и улыбается тебе так, что я слышу, как скрипят мои собственные зубы. - Вот и договорились, - ты возвращаешь улыбку и киваешь. А то, что происходит после, лишает меня возможности дышать. Я ощущаю, как в прямом смысле слова подкашиваются ослабевшие ноги, а перед глазами темнеет. Это немыслимо. Это невозможно. Ты не можешь, не смеешь. И надо как-то прекратить, остановить происходящее, но вместо этого я таращусь во все глаза, ни в силах ничего сделать. * * * Я не ожидал такого от Хизаки, и не просто потому что он вообще достаточно сдержан, но и хотя бы потому, что я был уверен, мы не более чем приятели. А приятели так не делают, меня бросает в резкую дрожь, будто мерещится, всё – от начала до конца. Его пальцы легко, невесомо, проскальзывают по моим волосам у шеи, щекоча и сжимая на секунду, губы касаются щеки, задержавшись на мгновенье. А темные глаза блестят так близко и так лихорадочно, что в голове проносится совершенно глупая и неуместная мысль, что я пропал. - Звони, я буду ждать. И улыбнись уже, у тебя красивая улыбка. – Хи и сам улыбается, разом растеряв всю уверенность в себе, кажется, он даже руки не подаст, не то что поцеловать вот так спонтанно. В щеку. Господи, какой же бред… Гитарист уходит, кивнув мне на прощание еще раз, я наблюдаю, как они с Ю оба покидают зал, и резко чувствую пустоту в душе. А ведь мне и в самом деле хочется увидеть, как Хизаки работает, какой он в это время. Я был на их репетициях и концертах, но это не то, а вот если бы то самое чувство-ощущение, когда все на двоих – и волнение, и нервная улыбка, и "пять минут до выхода на сцену", общая гримерная, смех или сосредоточенность, мне хочется знать, какой он – Химе. Принцесса. Я знаю, что так когда-то давно звался Кайя, но Хизаки образ этот подходит как нельзя больше. Иногда какие-то мимолетные события становятся знаковыми в жизни. И именно сейчас я так некстати это вспоминаю, обернувшись и увидев тебя с белым, как мел, лицом и привычной усмешкой. Ты, конечно же, всё видел, хотя "всё" - это слишком громко сказано. Но я получал и за меньшее, за один взгляд в сторону ты, помнится, с размаху ударил меня и даже не счел нужным объяснить, в чем дело. "Ты – проститутка, Юджи" - вот все, что я от тебя услышал, и страшно захотелось рассмеяться тебе в лицо, просто так. И, наверное, именно поэтому я сейчас улыбаюсь, глядя на тебя, спокойно принимая вызов на такой убийственный взгляд. - Может, ты уберешь с лица эту идиотскую улыбку? – Прислонив гитару к стулу, ты идешь ко мне, а у меня холодеет что-то в груди. Я сам себе не хочу признаваться, что стал бояться тебя и того, что ты можешь сделать. Но ты ничего не делаешь. Стоишь, сунув руки в карманы, и смотришь на меня так, как на неизлечимо больного смотрит его врач, понимая, что ничего уже не исправить. - Он мой друг. – Как-то совсем уж глупо и слабо. Я бы сам в такое не поверил. Ты и не веришь. - Тебе еще не надоело врать? - Что ты хочешь услышать? Что мы трахаемся? Отлично. Мы трахаемся. Доволен? Я совсем не собирался это говорить. Но если сто раз сказать, что человек дурак, человек поверит. Я так устал от твоих подозрений, что готов прямо сейчас догнать Хизаки и предложить ему переспать, чтобы ты уже успокоился. Нет, не готов, совершенно. И как был идиотом, так и остался. - Маю… - Я не хотел, чтобы это вышло так устало и невыносимо, с напряжением. - Пойдем репетировать. Уйма работы, мы до полуночи отсюда не выберемся… - У меня нет никакой работы. Развернувшись на каблуках туфель, ты идешь к выходу, а я недоуменно смотрю то тебе в спину, то на твою гитару, сиротливо брошенную вот так, в шаге от меня. Ты никогда за все годы, что мы знакомы, не оставлял гитару даже просто без чехла в гримерной, что уж говорить о большем. - Маю. Это летит к тебе как досадное недоразумение, ударяется в лопатки и отскакивает. Ты уходишь, а я могу только верной собачонкой опять кинуться за тобой, просить вернуться, признавать себя не правым решительно во всем. Только тебе это не нужно. Никогда не было нужно, что бы я не говорил, и каждое мое "прости" провисало в воздухе, как чуждое и не нужное ни тебе, ни мне. И только теперь до меня доходит, что ты развернулся и ушел в четвертый раз. Ушел, надо признаться, пока недалеко, но я чувствую, что на этот раз не стану тянуть тебя обратно. Кожей я все еще ощущаю прикосновение слегка обветренных губ Хизаки, и черт знает почему, мне кажется, что я просто сплю. Это все сон. Этого нет. Но в конце все непременно будет хорошо. - Где Маю? - Я не намерен больше его искать и ждать. Работаем. - Юджи, но… - Дайте гитарную дорожку. Казуми, давай Imperial concerto. - Но без Маю… - Не хочет работать – черт с ним. Я хочу, и остальные тоже хотят. Почему у меня чувство, что я превратился в бесчувственную машину, которую создал человек? Хочется крикнуть "Мне больно!", а в голове какой-то упрямый голос твердит: "Если я исключу из твоей жизни все эмоции, ни что не сможет больше причинить тебе боль". Да черта с два. Ты, Маю, прекрасно обходился без эмоций годами, по крайней мере, говорил так, но, наверное, менее счастливого человека я еще не видел. И безо всяких там угрызений совести я прекрасно понимаю, что в том, что с тобой творится, есть моя вина. Нет, даже не так. Это вообще целиком и полностью на моей совести, всё, включая твой сегодняшний очередной уход. Но я ведь и в самом деле не целовал Хизаки, хотя какая разница… Если по коже прошел ток, и я словно вернулся на миг в девяносто седьмой. Проклятый год. Проклятое лето, никогда его не любил. Свет в коридоре, разумеется, не горит. Само собой – ты дома. Само собой – в комнате дым стеной. Я выхожу из лифта и минут пять стою у собственной двери, заранее зная, что увижу за ней. …А дома неожиданно светло и пахнет розами. От аромата кружится голова и, заходя в гостиную, я вижу в высокой вазе букет с застывшими капельками воды на ярко-алых лепестках. Только от всего этого предчувствие почему-то такое, будто меня ударили под ребра или сунули туда нож. - Маю?.. – Сглотнув сухой комок, я не могу понять, какого ты так спокойно и отстраненно смотришь на меня, почему-то одетый. Ты же пришел черт знает когда. - Давай ты не будешь ничего говорить. Я… по горло, понимаешь? Я понимаю. Но я не понимаю совершенно, что происходит, и почему сердце так нехорошо выбивается из ритма, хлопая так, как хлопает крыльями птица, камнем падающая вниз.