collect your scars and wear them well

      Не то чтобы Грантер когда-то серьёзно относился к своим желаниям — да и желаниям других людей, признаться, тоже, — но, если дело касается Анжольраса, можно пренебречь чем угодно, даже принципами, которых у Грантера, в общем-то, и так почти нет. Поэтому накануне восстания он кое-что загадывает — просто так, чтобы поверить в то, что у него есть какие-то гарантии перед лицом смерти: это не отчаянная мольба всем богам, которые всё равно ничего для него не значат, сохранить их с Анжольрасом жизни, даже не просьба спасти жизнь одному Анжольрасу — нечто куда большее, то, чего можно было бы ожидать от кого угодно, но только не от вечного пьяницы и циника Грантера.       Впрочем, судьба странная штука, и, вопреки своему желанию, Грантер не только не встаёт плечом к плечу с Анжольрасом на следующее утро, чтобы вместе сражаться за светлое будущее Франции, но и вообще пропускает всё восстание, напившись до потери сознания, и этот поступок одновременно и смешон, и трагичен.       Он открывает глаза за пару секунд до того, как случилось бы непоправимое, и мелькнувший было страх почти сразу сменяется пониманием: его желание сбывается. Возможно, не так, как он ожидал, возможно, не тогда, когда он ожидал, но он знает, что нужно делать, — и это самое главное.       Анжольрас впервые смотрит на него не с отвращением или с безразличием, а с почти нежной благодарностью и на робкую просьбу Грантера остаться в самом конце рядом ободряюще сжимает его пальцы. Их тепло становится последним, что ощущает Грантер, и, когда он, сражённый пулей, падает к ногам Анжольраса, счастливая улыбка так и не сходит с его лица.       Потому что самым заветным желанием Грантера было следовать за Анжольрасом, что бы при этом ни случилось.