collect your scars and wear them well

      Он бредит.       Перед глазами проносятся странные морские твари, которых он никогда в жизни не видел, злобно скалят зубы-иглы и, кажется, собираются его прикончить. Что ж, не они первые, не они последние.       Россия вымотан настолько, что ему не хватает сил даже удивиться — хотя бы тому, почему безногие твари преспокойно передвигаются по земле и не дохнут без воды. Он смотрит на них, они смотрят на него, и никто никого не трогает, но все готовятся напасть в любой момент.       А потом появляется дымный спрут.       Гигантское существо с длинными омерзительными щупальцами, которые тянутся России в голову, копошатся в ней, мусолят самые ужасные воспоминания: монгольское нашествие, беснующийся Грозный, затянувшаяся Смута, войны, войны, войны, Первая революция, революции семнадцатого года, Большой террор. И всё окутано этим зловонным дымом.       «Нет, хватит, что угодно, только не это!» — Россия стонет жалобно — так, как стонут слабые государства, когда их втаптывают в грязь во время войны, — и в нём, мечущемся в горячке по постели, нет ничего от могущественной державы.       Дым, дым, дым — везде дым, который забивается в лёгкие, жжёт глаза, сквозь который не видно ни зги, который одурманивает так, что забываешь, кто ты и зачем ты. И за всем стоит эта проклятая гидра с щупальцами: руби, не руби их — тут же вырастают новые. Спасибо, что не головы, и так кошмарнее этого сложно что-то придумать.       Спрут исчезает так же неожиданно, как и появился: просто выбрасывает струю дыма и испаряется, не оставив после себя ничего, кроме ощущения того, что в голове кто-то перерыл то, что не предназначалось для чужих глаз.       Бред ненадолго отступает, и Россия еле-еле доползает до окна, чтобы вдохнуть свежего воздуха.       За окном по-прежнему горят леса.