Миссия "свет Мельворана"

В путь все пятеро отправились задолго до рассвета. До самого города — Мелотра смотрела на Энариона, который, в свою очередь, не поднимал головы, опустив взгляд в пол — лишь бы не обращать глаз на девушку. Было видно, что за ночное происшествие ему стыдно — хотя в нём ли, на самом деле, вина? Как бы то ни было, от самооправданий — не легче. Мужчина, в юном возрасте неспособный сдержать себя, в дальнейшем становится опасным… Мальчик на мгновение окунулся в воспоминания, и вместе с ними — вернулся холодный и липкий страх. Перед янтарноглазым, как наяву, вновь сидел на стуле старик с благодушным лицом, который неторопливо, менторски отчитывал Энариона. Много страшных слов говорит старый Тэйн: «чудовище, монстр, которого лучше держать взаперти, вдали от всех, чтобы никто не пострадал…» Эти речи так убедительны, что заставляют поверить в них даже того, против кого обращены. Мальчику остаётся лишь сидеть и качать головой в знак согласия. Единственное, что осмеливается пролепетать его язык — «опасен ли я для мамы», на что старик довольно и утвердительно кивает головой. Глаза Энариона мигом оказываются на мокром месте, губы дрожат… Даже сейчас. Спустя многие годы. Ласковые руки обнимают его. Это тоже — не тогда. Сейчас. Юная дейри увидела состояние сына госпожи и самоотверженно поспешила на помощь — подсев на гамак спутника. Её руки — на его плечах, тела двоих — прижаты друг к другу. Мальчик смотрит на девушку, та улыбается. Янтарноглазый не выдерживает и пылко, отчаянно обнимает валари за талию — словно бросившись в омут. Осознав, что утешение зашло слишком далеко, та вопросительно смотрит на тёмную, но Теодора лишь слегка улыбается в ответ и отводит взгляд. Всё правильно. Так и должно быть. — Тепло… — шепчет валари. Она действительно ощущает необычный, но не неприятный, жар, разливающийся по телу от прикосновения к телу юного господина. На мгновение ей кажется, что от него исходит слабое сияние… Что бы это значило, откуда?.. Должно быть, Сердце Гинлаторна… Неисчислимые поколения жриц медленно, но верно вливали в Сердце часть своей сущности — и менялись сами, когда оно возвращало им свою долю сторицей. Таким образом они как бы становились собственностью друг друга — и отдавали себя в чужую собственность. Ах, слова, слова, они слишком грубы, чтобы полностью отразить все оттенки мистического брака… да, это было, скорее, похоже на брачный союз. Сердце Гинлаторна напоминало заморского принца-падишаха, окружённого девами — хотя, трудно назвать жриц в полном смысле жёнами Сердца. Этот союз не длился вечно. Когда девушке исполнялось четверть века, сущность отпускала их, освобождая от привязки к себе. Но оставались изменённые жрицами крупицы Сердца, которые перестраивали само его естество — и потому оставалось всё меньше места от него-прежнего, и всё больше человеческого оно несло. Ныне изменённое Сердце Гинлаторна нашло своего нового носителя, переродившись, освободившись из плена волшебного куста, что разросся за века, словно дерево.

***

Сверяясь с картой местности, Фельтар осматривал окрестности в поисках заброшенной лечебницы, и к середине дня обнаружил таковую. Её трудно было не заметить. Строение даже спустя много лет продолжало крепко стоять, поражая своими размерами. Однако даже издали оно вызывало ощущение беспокойства, даже — внутреннего непотребства. С приближением это чувство усиливалось. Когда странники приблизились к зданию почти вплотную, к интуитивному ощущению прибавились чувственные — от здания исходил удушливый и тошнотворный запах разложения. Снизу трудно было понять точно, откуда его больше — но, похоже, особенно густо он исходил из разбитого окна на верхнем этаже. Даже спокойный, как черепаха, лустер дёргался и шарахался от этой вони, отказываясь приблизиться. Скрыв нос и рот повязкой паладин вошёл внутрь, но после того, как он переступил порог, его ноги едва не подкосились от смрада. Что же здесь произошло? Явно, что-то дурное. Омерзительное. Зло за пределами зла. Пересилив себя, святой воин пошёл дальше. Пробивающийся сквозь средства защиты протухший воздух превращал слюну в отвратительную жижу, хотелось сплюнуть её, но пожилой кайро догадывался, что, стоит попытаться это сделать — и его захлестнёт судорожная рвота. Такая своеобразная ловушка. Преодолевая отвращение, Алоралан оглядывался. В здании лежало множество изуродованных тел, хотя, определить, до или после смерти их покалечили, не представлялось возможным ввиду слишком далеко зашедшего процесса разложения. Стены были щедро украшены тёмными брызгами — очевидно, засохшей крови. Вились мухи. Осознав, что не может больше находиться на этой «человеческой скотобойне», и через миг лишится или памяти, или разума, валари выбежал наружу. Он едва успел сорвать с лица маску, отбежав как можно дальше, прежде чем из его рта выплеснулась струя обильной рвоты. Извергая содержимое желудка, Фельтар ревел от усилий, как хищник. Открытые двери сделали смрад многократно сильней. Даже поднявшийся и дующий в сторону лечебницы ветер не слишком помогал. Лагерь пришлось разбить поодаль… До вечера следующего дня быт странников был походным. Теодора и Сильвия сбегали в город за припасами, Фельтар поддерживал огонь, а Мелотра проводила всё время с Энарионом. За это небольшое время они успели на удивление крепко сдружиться. Девушка взяла за привычку называть мальчика своим милордом, заставляя его краснеть. Дейри начала больше ходить, стараясь проводить с пользой то время, когда янтарноглазый отвлекался на упражнения. Упражнения также показывала бывшая разведчица, и, надо заметить, мальчик исполнял их теперь не без успеха. Утром прибыл отряд Сильвии во главе с командором — они шли без остановок, не тратя времени на привалы и надеясь, что им дадут еду и отдых на месте прибытия. Они не ошиблись. Воинов ждало тепло костра и горячий суп. Парни обнимали свою боевую мать. Был здесь и Роби — тёмная реагировала на его присутствие враждебным взглядом, и спектру от этого было явно не по себе. Дориан по братски прижимал к себе Энариона. Вместе они разместились у костра, где между прочими «маменькими сынками» уже гуляли развесёлые говорки и шутки — обо всём в целом и ни о чём конкретно. Пользуясь возможностью, сидящие рядом Фельтар и Мелотра тоже, в свою очередь, общались, а «цветик» посылала им тайные жгуче-ревнивые взгляды. Так они провели время до поздней ночи, а после улеглись спать, выставив караул. Ночи были уже тёплыми, потому никто, кроме разве что болезненных путников вроде Энариона, не боялся замёрзнуть. Впрочем, Энарион и так бы не замёрз, хотя и по другой причине — рядом с ним была Мелотра. На следующее утро Фельтар и остальные мужчины, обмотав тряпками тела, плотно закрыв лицо политыми травяными настоями повязками, стали выносить из особняка тела. Женщины и юнцы отправились в город. Здесь они разделились, дабы не привлекать внимания. Мелотра взяла юного господина на валарийский рынок, зная, что в это время года эйко уже вовсю торгуют здесь дарами морей и океанов. Девушка чувствовала спокойнее в окружении родственного народа. Теодора и Сильвия так же разошлись — притворившись заинтересованными, в меру скупыми, покупательницами, они принялись торговаться с ювелирами, исподволь расспрашивая их о том, что интересует. Результат этих тайных допросов выходил поразительно однозначным — все ювелиры с полуслова, даже с полунамёка советовали лавку Ланзо Кеннинга. Правда, уточняли они, к большому сожалению, он уже две недели как пропал, и его местоположение неизвестно. Так, ничего не добившись, «дознавательницы» вернулись вечером в лагерь. К тому времени Фельтар, Натаниэль и отряд Сильвии предали тела огню. Этот ритуал, долженствующий дать упокоение душам, носил, впрочем, и сугубо практический смысл — теперь, без мертвецов и их вони, по особняку ходить было проще. Кое-что, конечно, въелось в стены и пол, но открытые настежь двери и окна помогли ветру выдуть из помещений остатки непотребства. Собранный валежник мерно потрескивал в разожжённым костре, давая сизый дымок; ночной воздух наполнился запахом готовящейся еды — ароматы, кажущиеся чем-то необычным и новым после могильной вони. Все начали есть и разговаривать, хотя, шутки не клеились. В самый разгар отдыха Теодора ощутила до боли знакомое присутствие. Некие руки с былой теплотой обняли её стройный стан. Но как? Её уже более дюжины лет никто так не обнимал… Тёмная медленно повернула голову вправо. Рядом с ней сидел Керан, такой же, как прежде. Он улыбался. Мир вокруг парочки исчез. Были только они и костёр — словно вся поляна провалилась в воспоминания, захватив только их двоих. Керан смотрел на ведьму нежно и молчал. Ведьма тоже не тратила слова, в такие минуты они — излишняя помеха, просто средство бессмысленно сотрясать воздух. Не удержавшись, ведьма обвила шею возлюбленного и притянула к себе. Мужчина и не думал сопротивляться — покорствуя с понимающей улыбкой. Всё тело молодой женщины затрепетало от полузабытых ощущений, которые казались настолько естественными, настолько правдоподобными для грёзы, что от удивления она… очнулась. Костёр почти догорел. Все крепко спали. Никто не заметил «ухода» ведьмы. Теодора взглянула на свои руки и поняла причину: всё это время она обнимала сына. Вполне естественно для матери, не так ли?.. Только в этот миг, наблюдая за лицом Керана в багряных отблесках гибнущего огня, Теодора поняла, как сильно он похож на отца… Лишь одно тревожило. Тревожило до безумия. Аура Керана. Ведьма ощущала её во сне — и продолжала ощущать сейчас. Её носитель однако не был на прежнем месте, он витал где-то неподалёку, в лесу, буквально за несколькими деревьями… — Госпожа, с вами всё хорошо? — голос Мелотры едва не заставил ведьму вздрогнуть. — Простите, но вы странно выглядите. — Я пройдусь немного, — молвила Теодора охрипшим голосом, вставая. — Присмотри за мальчиком, — она передала спящего Энариона дейри. Тот, лишь сонно пробормотав что-то, прижался к юной валари… Ведьма этого не видела, она шла на зов ауры, как зачарованная, она чувствовала, как с каждым шагом утекают из неё силы к сопротивлению. Это вызывало лютый ужас. Но и надежду. И влечение. Вскоре она — увидела. И едва не вскрикнула от ужаса, боли и радостного узнавания. Посреди поляны был сложен погребальный костёр. На вершине костра восседало нечто, похоже на дымный силуэт человека. Костёр горел. Но дым от него не уходил в небо, а втягивался в дымную фигуру, словно в дыру. — Это ты! — вскричала ведьма беззвучно. — Ты жив! Но как? Но почему?! И почему ты… — она подозрительно вгляделась в глаза фигуры, полыхающие, как два горящих факела. — Давно не виделись, Теодора, — громыхнуло нечто. — Не передать, как я рад нашей встрече! — Что — ты — такое? — через силу выдавила из себя тёмная. — О. — нечто как бы смутилось, что не представилось, но лишь на миг. — Единственное, что ты должна знать обо мне: я для тебя не опасен. В общем, как и ты, как и все вы — для меня, — существо сделало джентльменский жест. — Назовись, — потребовала ведьма, стиснув зубы и борясь с искушающим, иссушающим потоком чувств. — Ладно, если тебе так будет легче — представлюсь, — отозвалась тварь — Имя мне — Анорхен. Полагаю, это лишь первый вопрос из ряда интересующих тебя? Дерзай. Задавай. — К-керан, — едва внятно выдала ведьма путающимся языком. — Кем он был? Почему ты украл его ауру? — Неверно, — ответило нечто. — Что? — Неверно, что я украл его ауру. Это у Керана… была моя аура. — Но какая связь?.. — продолжила тёмная. — Кем ты был для него? — Проще сказать, кем… или чем… он был для меня, — поправил ведьму Анорхен. — Керан служил сосудом для моей сущности. — Ты демон? — сглотнула Теодора. — Проницательно до невероятия! — по тону демона не было понятно, издевается он или впрямь хвалит ведьму за догадливость. — И ты… На тебе вина за смерть Керана? — Честно говоря, он уже умер, когда я проник в его тело. — безмятежно ответил Анорхен. — Моя природа такова, что я поглощаю душу и сознание того, в кого проникаю. Если тебя это утешит — он был пешкой Тэйна Стаута и дал согласие на смерть… пусть и не совсем добровольно. — Тэйн! — неожиданно страх у ведьмы сменился на гнев. — Он всё это время использовал меня, сын шлюхи!!! Ладно, Анорхен, раз ты выложил это — что тебе ещё нужно от меня? — Ничего, — пожал плечами демон. — Ты сделала всё что от тебя требовалось. Это, можешь так считать, церемония поздравления. Знак сентиментальности… — Если Керан был в твоей власти, то кто отец Энариона? — перебила Теодора, чьё лицо было чёрным от гнева и горя. — В какой-то степени, мы оба, — ответил демон. — Личность поглощённого отчасти сохраняется во мне — иначе я не был бы так, м-м-м… — тень облизнула пальцы, — правдоподобен. Так что твоё дитя — полудемон. — инфернал подождал реакции Теодоры, не дождался её и расхохотался. — Даже интересно — теперь, когда ты знаешь правду о сыне, как ты поступишь? Убьёшь его? Пощадишь, но будешь век сожалеть, но не отдала его смерти, когда та пришла за заслуженной добычей? — Теодора безмолвствовала, ломая пальцы и стреляя глазами в стороны. — Уверен, нам обоим нужно многое обдумать, — ответил Анорхен, подняв палец, и начал растворяться. — Оставляю вас… но не прощаюсь! — Отправляйся в ад! — взвизгнула Теодора, в то время как свет запредельного костра мерк вокруг неё. — Госпожа? Госпожа! — чьи-то руки выдернули несчастную мать из тьмы. — Что с вами? Что здесь случилось? — Ничего… ничего… — шептала Теодора, позволяя отвести себя в лагерь. Мир теперь не существовал для неё. Она вся ушла в мысли и переживания. На Энариона — смотреть было невыносимо в особенности. В самом деле, кто он теперь ей, когда вскрылась правда? Тайный урод? Злобное демоново отродье? Или по-прежнему сын, любимый, самый желанный? Что изменилось этой ночью, кроме шёпота злобной тени, прозвучавшего во мраке? Разве это должно как-то повлиять на отношения матери и ребёнка? И почему — если не должно — оно всё-таки влияет? Эти вопросы не оставляли Теодору до самого утра.