Оно того стоило

Гало прижимается лбом к гладкому стеклу телефона, выдыхает резко и сглатывает. В воздухе жарко, тянет немного строительной пылью и раскаленным асфальтом из-за окна. В квартире тоже жарко, только пахнет иначе — чистящими средствами, мылом, жижей для мытья паркета из самого дальнего шкафа — всё вытащил, лишь бы только не приступать к последнему пункту плана. Гало выдраил квартиру так, как она никогда не блестела, превратив её в мечту домохозяйки, а затем оглянулся, не увидел ничего спасительного, и пришлось сдаться. На зеркале в ванной снова потеки, Гало — чистый до скрипа и настолько на нервах, что не чувствует духоты даже в футболке. Телефон вибрирует, пищит, светится — новое сообщение. Скоро будет. Гало прижимает ладонь к непривычно пустому животу и думает, что оно обязано того стоить, после таких трудов-то. Если нет, то он больше на это в жизни не пойдёт. Наверное. Если только Лио не будет очень настойчив. Мысли о том, насколько настойчивым может быть Лио, сами лезут в голову, и Гало гонит их прочь поганой метлой, потому что его и так немного потряхивает. Даже не немного, потому что он сам не очень-то верит в то, что собрался сделать. Глаза боятся, а руки делают. Обычно даже глаза не боятся, но сейчас это про него. Гало сидит на диване, в воздухе слегка пахнет моющими средствами и сильно — гелем для душа, и слышен только стук часов и шум с улицы. Квартира на всего лишь втором этаже в спальном районе, где небоскребов не было даже до кутерьмы с Промарами, так что шум состоит из шороха проезжающих мимо машин, болтовни, стройки в паре домов отсюда и звона колокольчика на двери бакалеи напротив. Это нервирует. Сильно нервирует, так что Гало вслепую шарит по дивану рядом с собой, спустя пару секунд отыскивая пульт телевизора. По FBC показывают отстраивающийся город, но смотреть на это вообще не хочется, так что Гало листает каналы до тех пор, пока по экрану не начинают бегать яркие мультяшки с детскими голосками. Это немного отвлекает. Он подтягивает ноги, устраивая подбородок на коленях, и смотрит. Мультяшки успевают блестяще решить свои проблемы раз пять, когда звонят в дверь. Гало подскакивает на подушках, покрываясь гусиной кожей от нервов, сглатывает и на онемевших ногах идет открывать дверь. За дверью стоит курьер, который смотрит на Тимоса, как на медлительного придурка, но пиццу на деньги меняет. Коробки греют руки, заглушая соблазнительным ароматом все сторонние запахи, и из-за этого сияние начищенных до блеска поверхностей чуть меркнет. Впрочем, так даже лучше — меньше бросается в глаза то, насколько Гало оттягивал всё до последнего. Пицца пахнет невероятно, но у Гало ком стоит в горле, и он не уверен, что сможет сейчас проглотить хотя бы кусок. Обычно Лио тягает его за волосы из-за того, что он успевает сожрать половину пиццы, если та прибывает раньше прихода Фотии. Не на этот раз. Мультяшки всё ещё занятные и смешные, но теперь отвлекают на порядок меньше, и Гало уже просто не знает, куда себя деть и чем занять, ведь нервы уже натянуты до предела — ещё немного и, гляди, лопнут с неприятным звоном, будто струны. Сейчас они только натужно гудят, — тинь, тинь, — рвутся от натяжения самые слабые на грани слышимости, но скоро основной массе придёт конец. Или придёт Лио. Гало бы съездил развеяться к озеру, но у него сердце грохочет в рваном ритме, разбиваясь о ребра, и всё, что ему остается — ждать. Лио появляется, зажав кнопку дверного звонка, и та заливается навязчивой трелью. Гало спешит на вызов, будто это пожарная сирена, а не звонок в дверь, но медлит, схватившись за ручку. — Ты долго, — говорит он, распахнув дверь. — Ты тоже, — смотрит на него снизу вверх Лио, стоящий за ней. На нем узкие черные штаны и огромная красная куртка, и выглядит он почему-то, как маленький панк. Возможно, это из-за недовольного взгляда фиолетовых глаз, выглядящих в полутьме лестничной клетки неестественными, будто линзы, и совсем колдовскими. — Может, пустишь уже? Гало пускает и смотрит, как Лио стягивает с ног кроссовки, аккуратно пристраивая их в уголке прихожей, цепляет куртку на вешалку, встряхивает пушистые волосы, хотя основная их масса стянута в хвост на затылке. Помимо черных штанов в облипку, на нём не менее чёрная футболка с ярким принтом, и стоит прибавить к этому ещё и красную куртку. — Ты чего так разоделся? Жара же на улице. — Ты дурак? Утром холодно было, а сейчас дождь собирается. Гало смотрит в окно, и действительно — тучи затянули все небо, и теперь всё выглядит серым. Стройка шумит, колокольчик звенит, машины шуршат — только болтовни почти не слышно. Все попрятались, разбежались, укрылись под крышами и болтают уже там, хотя дождя пока нет. Гало и не заметил, ведь мультяшки говорили громче, чем все это сразу, а уход солнца он не увидел по той же причине. Когда он оборачивается к Лио, тот уже успевает открыть коробку. У Гало всё ещё ком в горле и дрожь бежит по позвонкам, так что запах не соблазняет. — Надо же, целая. У меня что, день рождения? Гало неопределённо пожимает плечами, не зная, что на это сказать. — Я пока не голоден. Мультяшки на экране что-то жизнерадостно поют, а за окном зачем-то гудит машина. Гало смотрит на темноту между подлокотником дивана и окном. Кажется, что там пыльно, а спинка дивана — грязная, хотя он точно всё вымыл, вычистил, высушил — не квартира, а сказка, но всё равно хочется протереть там какой-нибудь тряпкой. Тимос может не убираться неделями, жить в замке из коробок от пиццы с башнями из бумажных стаканчиков, но прямо сейчас ему хочется снова потратить кучу времени на уборку, ведь у него внутри всё скручивается. — Гало, — голос Лио спокойный и твёрдый. Надо повернуться, посмотреть на него, но не получается — сейчас все мышцы как дерево. — Гало. Гало молчит и смотрит на тёмный закуток между окном и диваном. Там и пройти-то нельзя, но кажется, будто натоптано. — Зачем звал, если видеть не хочешь? Гало сглатывает, но не может и слова выдавить, ведь у него внутри всё сворачивается, а голосовые связки скрутило в жгут и завязало весёлым узлом. Сердце пожарника жаркое, конечно, но Гало сейчас холодно, что ужас просто — наверное, от окна. Надо закрыть, а то Лио замерзнет, а у него после ухода Промаров с этим все сложно. Надо закрыть, но Гало только и может, что стискивать одной рукой другую. Пальцы впиваются в шрам у локтя, а предплечье чистой руки прижимается к животу, напоминая о том, что Гало сделал и на что решился. — Ладно. Я пойду. Если Лио уйдет, это всё будет зря. — Погодь, — наконец, выдавливает Гало, и даже это даётся ему с огромным трудом. Шаги Лио затихают на паркете где-то у входа в коридор: пять шагов до Гало у окна, пять — до прихожей с чёрными кедами и красной курткой. — Да ясно всё с тобой, — слышится резкий смешок. — Как миленький мальчик, так окей, а как что не так — сразу голову в песок. Думаешь, один такой? Нет, так что забей. Дай знать, когда успокоишься. Он такой… Уязвлённый. Гало почти ненавидит себя за то, что делает с Лио тупо потому что у него поджилки трясутся. У настоящего пожарника в такой ситуации не должно трястись ничего, он должен без сомнений идти напролом к своей цели, зажигая огонь в сердцах, а не превращая их в шипящие угли. Тон Лио похож на шипение этих углей, хотя говорит он спокойно и ровно, будто только этого ждал. — Нет, — бормочет он, — Нет. Я не… — «Я не» что? Не хочешь? Не можешь? Настоящие пожарники так не поступают? Стрёмно? — Стрёмно, — покорно соглашается Гало. Пальцы на шраме сжимаются крепче. Лио фыркает раздражённо. — Ещё бы. Такой сладенький мальчик-зайчик, а говорит, что хочет… — Нет, — Гало рвано дёргает головой и пытается сглотнуть. Во рту сухо, будто он проглотил огонь, но это почти рефлекс — сглатывать, когда страшно, чтобы стало полегче. — Я… Я готов. Тишина повисает мотком кабеля. Никто не держит, но оборвётся — и полыхнет. Гало жмурится. — К чему? — похоже на недоумение, хриплое и недоверчивое. Это заставляет Тимоса паниковать — объяснить нормально, по-человечески, через рот он точно не сможет. Кабель порвётся, полыхнет, оставит без света соседние районы, и Лио уйдёт. Все будет зря. — К тому, что ты, — Гало всё-таки сглатывает, но это не помогает ему, вот ни капли. Внутри его всё равно колотит, хотя черт знает, как там, снаружи — может, вообще ничего не видно. С Гало такое случалось разве что на вступительных экзаменах — вдруг не пройдёт? Вдруг не справится? Вдруг ему не суждено быть пожарником, и всё зря, всё кончено, мечты о славном будущем, достойном одобрения Крэя Форсайта, лежат в пыли, побитые и перекошенные? Тогда половину ребят колотило не меньше, так что никто ничего не сказал. Теперь Гало с Лио один на один, и Лио не заметить просто не может. — Ты сказал тогда. Я… готов. Они дрались тогда — ничего серьёзного, просто спарринг, все пожарники так делают иногда, если в доспехах бегают. Лио грех было не разделить эту привычку после поступления к ним, хотя Гало и сомневался первое время, что без Промара тот способен на что-то стоящее. Как оказалось, ему только Варис своими размерами доставляет проблемы. Гало не то чтобы сильно ему уступает, но разница бьёт по мозгам, когда тебя валят лицом на маты. Лио к этим матам его придавил, зафиксировал руки в захвате, прижался к спине — жарко, страстно, захватывающе, как никогда, согревая загривок своим неровным дыханием. Гало думал сдаться, чтобы Лио отпустил, но потом тот лизнул его в шею, и стало не до мыслей. Они ведь уже встречались — относительно, но все-таки. Целовались, иногда трогали друг друга, правда, всегда на станции, потому что Гало не был уверен, что сможет довести дело до конца, если потребуется. Никогда не требовалось… Никому. Налажать всё ещё страшно, особенно если речь о Лио, ведь он сейчас чуть ли не важнее всех. Раньше был Крэй, для которого Гало всё делал, а теперь… Лио. И так внезапно, что дух захватывает. Дух захватило и тогда: Лио прижался к нему, горячий и распалённый дракой, — прижался всем телом, лёг на него, как на матрас, лизнул, царапнул зубами разгоряченную кожу, толкнулся вперёд — и выдохнул жарко, чтоб голос прокатился по ушной раковине жидким огнем: — Хочу тебя трахнуть. И Гало почувствовал, насколько он хочет, собственной задницей. Почувствовал и сломался, застыл, как кукла, видя перед собой только синий экран смерти. Его спасла Айна, завопившая через динамик, что Люсия подглядывает через камеры наблюдения, и если они, извращенцы, сейчас же не разойдутся, она на обоих испробует новую ледяную пушку. Лио цыкнул языком, одарил Гало многозначительным взглядом, накинул куртку и скрылся в направлении душевых. Гало скрылся в направлении дома, не переодевшись, и угодил под дождь. Он, наверное, целую ночь пытался это пережить. Принять. Обдумать. Лио же выглядит, как сахарный мальчик — из тех, что сладко-сладко вздыхают, трогательно поджимают пальчики на длинных стройных ногах и любят, когда их на руках носят. Лио тоже любит, но он вполне может поднять самого Гало… И прижать к любой поверхности, если захочет. Это пугает. Это заводит. Но всё-таки больше пугает. И всё же, вот он здесь — чистый до скрипа, нервный до дрожи, с сияющей квартирой и пиццей. Готовый. Ко всему. Лио вдыхает шумно. Мультяшки перестают петь, включается реклама игрушек. За окном кто-то ругается. Молчание не похоже уже на повисший провод — подтянули, поправили, приладили, чтобы не полыхнуло случайно. На что именно похоже — неясно. — Готов, — эхом отзывается Лио, и Гало не слышит, что кроется за этим словом, а смотреть всё ещё боязно. Глаза закрыты, в повреждённую кожу впиваются ногти, дыхание подрагивает, ведь сердце колотится в ужасе от такой смелости. Это не мир спасать — та же работа пожарником, только сбоку и масштабней раз в сто. Гало учился справляться с пожарами почти всю жизнь, а вот справляться с отношениями его никто не учил, и сам он никогда не учился. Не до того было, хотя в средней школе он пытался как-то ухлестывать за девушкой. Вскоре поднялся вопрос: она или матой. Тимос выбрал матой, потому что в этом матое была сосредоточена вся его жизнь, всё его будущее, всё одобрение Крэя. Больше он не пытался, и это аукнулось, когда рядом появился абсолютно нормальный Лио в куртке пожарника, а Крэя рядом не стало. Лио делает пару шагов и останавливается. Гало сглатывает, хмурится, стискивает зубы, как может — страшно, ведь чёрт разберет, что будет в следующую секунду. Лио может взять и уйти, хотя хрен знает, нахрена ему это, если Гало предлагает себя. Может сделать какую-нибудь хрень, рассмеяться даже — и плевать, что он никогда так не делал. Гало страшно. Реклама обрывается на полуслове, и остаются только вялые переругивания и стройка за окном, стук часов, шаги Лио. Раз, два, три. — Насколько? — он шепчет. Гало кажется, что дыхание Лио ложится ему на шею, хотя он не уверен. Его всё ещё потряхивает от страха, хотя пик уже пройден, а следующий будет черт знает когда. Гало открывает рот, но ответить выходит не сразу. — Я чист, — выдавливает Тимос, — Но дальше… Пауза. — Хорошо, — выдыхает Лио, и Гало уже точно чувствует это на коже. — Могу я сам? Гало только предполагает, что тот собирается сам, и ему уже от этого как-то нехорошо. Кивает он в любом случае — Лио хотя бы точно знает, что делать. Представления Гало сами по себе весьма смутные, потому что до Лио он вообще не то чтобы сильно интересовался разнообразием процесса, а после — был слишком напуган, выясняя самое базовое. Он предполагает, что будет, только в общих чертах, но и этого хватает для страха. Узкие ладони ложатся ему на грудь — он невольно вздрагивает, — и скользят вверх. Переход с ткани на кожу ощущается странно, потому что так ладони Лио кажутся ледяными. Так-то Лио жарче огня, даже если на ощупь иначе, и это заметно, когда руки поднимаются выше, на самый затылок, ероша короткие волосы, и тянут Гало склониться. Гало склоняется. Губы холодные, но язык горячий. Странный контраст, мучительный даже — Гало заворожен им, покорён, уничтожен, рассыпается теперь на куски. Сглатывая, он не уверен, его ли это слюна. Хуже ему или лучше после этого — чёрт разберет. Гало даже не пытается — его больше заботит, как снова нормально дышать. Лио не помогает с этим ни капли, мешает даже, опаляя дыханием губы. Особенно когда поднимается на носки, притираясь ближе, и у Гало не остается иного выбора, кроме как неловко обхватить его руками. Настолько неловко, что Лио шепчет, отстранившись на миллиметры: — Не обязательно делать это сегодня. Потом успеется. У Гало руки мелко-мелко подрагивают, но отступать он не собирается. Никакой он тогда не пожарник, если бежит от такой ерунды. Так что мычит отрицательно. — Я потом не решусь, — добавляет невнятно. Лио целует его в уголок губ нежно-нежно, мягко-мягко, и Гало действительно без понятия, как ему это пережить. Особенно когда открывает глаза и видит, как Лио на него смотрит из-под длинных ресниц. Особенно когда идет с ним в спальню, зная, что последует дальше. В спальне окно нараспашку, кровать-полуторка у стенки и прибившийся к подушке безликий пакет из аптеки. Много чего ещё есть, но на всё остальное сейчас как-то совсем плевать — Гало замечает лишь то, что стена холодная, когда прижимается к ней обнаженной спиной, оказавшись на одеяле. Впрочем, на это тоже становится резко плевать, потому что Лио садится у него между ног и снимает свою футболку. Гало всегда этим зрелищем заворожён, но сейчас в глазах у Лио пылает особенно сильный огонь — фиолетовый, колдовской, какой был у Промаров. Кажется, он Гало хочет именно что сожрать. Целиком, без остатка, как есть: со шрамом, страхом, свернувшимися в узел внутренностями и даже штанами. Насчёт последнего можно поспорить, ведь Лио скользит пальцами под резинку спортивок и тянет вниз, чуть царапая ногтями кожу. Гало дергается от этого, невольно втягивает живот, но приподнимается — чтобы легче было. Со штанами руки тянут вниз и трусы. Руки голодные и ощущаются странно, совсем незнакомо. Гало сводит колени, и это все ощущается так стрёмно, что ужас просто — думал, будет нормально снять всё потом, в кровати, но лучше бы сразу скинул всё вместе с футболкой. Огонь в глазах Лио, впрочем, не угасает ни на мгновение. Лио целует колени, а Гало смотрит, как смотрятся руки Лио у него на бёдрах. Маленькие, изящные, нежные совсем без перчаток… Но сильные и держат крепко, уверенно, по-хозяйски как-то, особенно когда скользят снова вниз и обхватывают задницу. Лио смотрит с восхищением, прикасаясь губами к внутренней стороне бедра у самого колена, целует ещё и ещё. Руки скользят, гладят, сминают — исследуют, как только можно, покрывая кожу своими следами. Гало в это время не дышит. Гало просто… Ощущает. Возможно, даже несколько увлечённо. Когда Лио ведет языком по его члену, Гало вскрикивает и осознаёт, что у него стоит. Ему страшно, что сдохнуть можно, но у него стоит. Лио делает так ещё раз, и Гало только цепляется за одеяло под ним. И всё ещё пытается дышать. Лио на это только фырчит, но в рот не берёт — только дразнится, широкими мазками языка оглаживая член. Неудивительно, ведь по сравнению с ним рот Лио такой… маленький. А ведь у Гало нормальный член. Просто по сравнению с Лио всё кажется несоизмеримо огромным и грубым, хотя тот лишь на голову ниже Гало. Лио скалится довольно и шуршит аптечным пакетом, вытаскивая из него тюбик. Первые секунды Гало пытается понять, что происходит. Потом понимает и напрягается. — Всё в порядке? — спрашивает Лио заботливо, оторвав взгляд от тюбика. Гало сглатывает панически, усмиряя дрожь у позвоночника, выдыхает и кивает, помедлив. Порядок. Лио открывает тюбик, и жидкость блестит у него на пальцах. Гало сглатывает ещё раз и убеждает себя, что ничего такого сейчас не произойдёт, и надо будет это просто… пережить. Ничего катастрофического, каким бы отстойным процесс ни показался. Ничего сверхъестественного. От прикосновения ко входу он все равно зажимается. Лио гладит его, целует внутреннюю сторону бедер, кожу прикусывает — и проникает медленно пальцем. Осторожно. Боясь поранить, хотя как он сможет Гало поранить — чёрт знает, с такими-то очарованными глазами. Инородное… Не болезненно, но неприятно, так что Гало первое время сжимается с непривычки. У Лио тонкие пальцы, и двигаются они мягко, гладко, скользко. Гало втягивает воздух: пахнет строительной пылью и мокрым асфальтом. Вслушивается сквозь грохот крови в ушах — дождь. — Нормально? — Лио спрашивает, и голос у него хриплый, а глаза — дурные совсем, тёмные, хоть и с огнем в глубине. Гало издает неразборчивый звук, соглашаясь, и Лио опускает взгляд с его лица ниже. Придвигается, — их бёдра соприкасаются, и ткань штанов кажется жёсткой, грубой и совсем неуместной, — нависает и прикусывает кожу на животе, под самыми рёбрами. Пресс напрягается судорожно, и Гало сжимает изнутри пальцы Лио. Изо рта вырывается рваный выдох. Лио целует ещё, тут же прикусывая. И ещё. И ещё. Останавливается только тогда, когда член упирается ему в подбородок, и то — чтобы медленно обвести языком головку и выдохнуть жарко, приоткрывая рот, будто собираясь взять. Не берёт — ведёт губами вниз до основания, лижет и отстраняется, чтобы взглянуть вниз, на проникающие внутрь пальцы. Стоит так, что почти больно. Лио смотрит своими дурными глазами вниз, смотрит так восхищённо, будто в жизни ничего лучше не видел. Гало в своей заднице не сомневается, но уверен, что в мире есть куча вещей намного лучше нее. — Что? — Гало подаёт голос. Получается как-то жалко и сдавленно. Лио вскидывает голову, думает и вздыхает заворожённо: — Прекрасный вид. — С чего... И тут Гало подкидывает. От неожиданности, скорее, ведь его просто... Слепит. Прошивает насквозь. Хватает за горло, стискивая... Молния удовольствия, похожая на белую вспышку. — Нашёл, — улыбается Лио довольно, совсем по-кошачьи, нависая над Гало. И сгибает пальцы. Во второй раз это уже не так мощно, как в первый, но Гало все равно выдыхает резко — почти вскрикивает, и перед глазами у него лишь серый потолок. Все вопросы как-то отваливаются, и остаётся только звенящая пустота мыслей, дыхание Лио и шум дождя за окном. Ещё в ушах грохочет, но это вообще не считается. — Прекрасный вид, — повторяет Лио. Гало находит его лицо в сумраке комнаты — в глазах Лио черти пляшут, не иначе. Пляшут и песни поют, разжигая костры до небес. Похоже на Опалённого. Лио приникает к нему — Гало резко стонет, когда жёсткая ткань проезжается по его члену, — и целует, оглаживая языком нёбо, медленно, лениво и глубоко. Руки Гало как-то сами собой оказываются на его тонкой талии, спускаются ниже и натыкаются на чертовы штаны, которые Лио не поторопился снять. Они узкие и сидят плотно, будто вторая кожа, и запустить под них руки… Не получается, хотя Гало действительно пытается. Лио вжимается в него пахом и глухо стонет сам. Гало ахает, пытается собрать глаза в кучку и нащупывает застёжку, хотя открыть её не получается вот никак — жёсткая ткань не отпускает пуговицу, даже когда её дёргают. Гало именно что дёргает, и это совсем мучительно, ведь ткань слишком, чересчур грубая, а Гало нужно, нет, жизненно необходимо кончить, и с каждым движением пальцев внутри, с каждым выдохом, касанием, поцелуем — всё сильнее. Застёжка вдруг поддается, наконец позволяя Гало стянуть ткань ниже, и он так и делает, пробираясь ещё и под слой белья. Член Лио как-то сам оказывается под рукой, и Гало обхватывает его, не думая. Твердый до безобразия. Как он до сих пор оставался в штанах — загадка тысячелетия. Лио всхлипывает и вдруг отстраняется, выпутываясь из рук и сбивая с толку. Исчезают даже его пальцы — выскальзывают, оставляя после себя невыносимую пустоту, и от Лио остается только его частое шумное дыхание. Сразу становится холодно, и Гало приподнимается на локтях, пытаясь понять, какого чёрта всё так резко закончилось. Лихорадочный румянец и лиловые глаза — не дурные, а дикие совсем. Голодные. Жадные. Жаркие. Лио пожирает его глазами и шелестит целлофаном. Шорох сливается с шумом дождя. Возможно, со стуком крови. Прохлада из окна слегка освежает, приводит мозги в порядок, стоит только притормозить. Вместе с подобием адекватности приходит волнение. — Дай я, — хрипит Гало, прижимаясь спиной обратно к стене и подушке, и Лио, проведя языком по губам, передаёт коробку. И она, и пальцы Лио скользкие от смазки, но Гало все равно справляется гораздо быстрее, хотя у него руки подрагивают. Справляется и с целлофаном, и с фольгой, отбрасывая их куда-то в сторону вместе с коробкой, которая скатывается на пол, и застывает. Затем тянется и неловко раскатывает по члену Лио презерватив. Лио втягивает воздух и накрывает ладонь Гало своей. Маленькая рука поверх большой. Бледная и загорелая. Изящная и грубая. На пальцах Гало теперь следы смазки, но на это плевать — Лио щёлкает крышкой забытого тюбика, и смазка стекает на их ладони. Гало проводит на пробу по члену Лио, размазывая жидкость, и Лио на это кусает губы, судорожно дыша. Гало повторяет уже смелее, сжимая крепче, но получает только крепкую хватку на запястье. — Хватит, — жалобно просит Лио. Гало руку убирает, стоит только хватке разжаться, и опускает её на одеяло, сбившееся в чёрт знает что. Лио издает дрожащий выдох, снова, как в самом начале, проводит руками по бёдрам Гало — от коленей до самого таза, чтобы вернуться, прочертив большими пальцами линии по внутренним сторонам бёдер, и мягко ткнуться пальцами под колени. Гало не паникует так сильно, но это все еще стрёмно, особенно после того, как в мозгах прояснилось. Лио снова целует кожу у самых коленей, на сгибе — там, где неоправданно нежно и мурашки по коже. Пахнет только дождём. Лио склоняется, едва не ложится на Гало — почти как тогда, в тренировочном зале, но совсем по-другому. Сейчас они лицом к лицу, и Гало готов, а потому не сломается, не замкнется, не сбежит под дождь. Гало готов и даже не то чтобы переживает. Просто… ждёт. Лио целует его, и теперь — никакого контраста, сплошной влажный жар и трепет, мокрые от слюны припухшие губы и тяжёлое дыхание на чужом языке. От окна идет прохлада, но жарко. — Страшно? — спрашивает почти шепотом. — Не особо, — даже находится Гало, хотя в голове пусто-пусто. Разве что ветер свищет, и то, не факт. — Тогда смотри. Гало не уверен, что ему стоит это видеть, но действительно смотрит, задерживая дыхание. Лио отстраняется ненамного, прикасается легко ко входу, надавливает — и проникает. Медленно. Гладко. Иначе, чем с пальцами. На самом деле, даже не близко: как обычный огонь и пламя Промара — в целом, похоже, но сравнивать нельзя ни в коем случае. Мышцы растягиваются неприятно, но не болезненно, без всех тех ужасов, про которые Гало слышал, пытаясь подготовиться к этой минуте. Немного саднит, но настолько незаметно, что даже плевать. Всё остальное… куда значительнее. Лио входит в него весь. Целиком, без остатка. Не верится даже; Гало даже касается основания его члена, задевая костяшками низ его живота — мышцы напрягаются от этого лёгкого прикосновения, будто боясь — и, обнаружив рядом латекс и тут же — самого себя, выдыхает поражённо: — Вау. Лио согласно хмыкает. — Думал, не влезет? — Типа того. Лио чуть выходит из него, чтобы снова толкнуться внутрь, и Гало охает. Странное ощущение — будто бы распирает всего, и это заставляет слегка сжиматься. — А влез. Говорит это Лио с такой гордостью, будто это целиком и полностью его заслуга. В принципе, так и есть, но умалять своих страданий при подготовке Гало точно не станет. Не в его стиле. Лио даже не пытается, вместо этого толкаясь вперед. Движения медленные, плавные, мягкие, почти мучительные в своей неторопливости — Гало едва сам не подаётся навстречу, пытаясь ускориться, но Лио кусает губы, пытаясь сдерживаться, а это что-то да значит. Гало затыкает свой успокоившийся болтливый рот и ждёт, когда случится нужное Лио. Белая вспышка. Дождался. Гало захлёбывается воздухом на мгновение и вспоминает, что это, вообще-то, секс, а на разрядку даже намека не было. Намек теперь есть, и ещё какой — стоило только вспомнить, и тот сразу дал о себе знать, окреп и поднялся, вернув слегка утерянное величие. Гало как-то забыл об этом из-за волнения, но теперь… Теперь хочет кончить. Хочет обхватить рукой член, провести вверх-вниз пару раз, чтобы его наконец отпустило и опустошило. Хочет безумно, но... Лио. Всё это ради Лио. Гало отдергивает руку и сжимает одеяло под собой так, будто от этого зависит его жизнь. Кажется, так и есть, ведь Лио прижимается к нему, едва не ложится сверху, — член Гало скользит по животу Лио, зажатый между телами. Мучительно приятно. Лио толкается внутрь. Попадает туда, куда нужно, чтоб Гало шандарахнуло желанием кончить прямо здесь и сейчас — и от попадания, и от скольжения по впалому животу. На этот раз Гало не вскрикивает, но близок к этому, как никогда. Секундой спустя — кусает губы, пытаясь сосредоточиться. Получается откровенно хреново, ведь Лио утыкается лицом в основание его шеи, и всё, конец: целует, кусает, лижет — хаотично, да и плевать, но от этого каждое движение бьёт по мозгам всё сильнее. Нельзя кончать раньше Лио. Нельзя. Иначе не то, иначе не так, придётся прерваться... Лио тонкими скользкими пальцами сжимает тазовые кости, притягивая так близко, что дальше некуда. Получается какое-то издевательство над попытками Гало терпеть: живот Лио влажный от пота и смазки, и у Гало не лучше, так что он реально на грани. Каков соблазн забыться, вскрикнуть и кончить. Гало аж трясет от желания. — Нет, блять, стой, — язык заплетается, да и руки не лучше — Гало давит ладонью на грудь Лио. Тот кусает за шею по инерции, но это отрезвляет, в отличие от очередного толчка, от которого все жарко пульсирует и подрагивает. Лио отстраняется нехотя и с очевидным трудом, мыча что-то вопросительное. Покрасневшие губы так и просятся на поцелуй. Испытание становится все более трудным с каждой секундой. Возможно, вот за это он точно заслуживает чертову медаль. — Я сейчас... — Гало отвлекается на лихорадочный блеск глаз Лио и сглатывает. Мысли реально сложно собрать. — Кончу. Давай по-другому. Видно, что Лио пытается думать. Гало прижимает ладонь к низу его живота — мол, выходи, — но от прикосновения мышцы перекатываются под кожей, Гало сжимается от этого вида, и с губ Лио срывается обрывистый, громкий выдох. Но он подчиняется спустя секунды. То, насколько пусто оказывается без него внутри, почти отвратительно. Мышцы подрагивают, но Гало подбирается и переворачивается, утыкаясь лицом в подушку. Покрытая потом спина сразу мёрзнет, и Гало делает все, чтобы колени не пытались разъехаться слишком далеко. Унизительная поза. Горячая. Покорная и предлагающая. Лио вздыхает задушенно, кладёт руки ему на задницу и раздвигает. Гало прямо чувствует, как там всё пульсирует в нетерпении, — ещё бы, у него ведь стоит колом, так что пара лишних движений — и всё, конец. Даже простое прикосновение ко входу ощущается риском, ведь внутри все сжимается в предвкушении. Вместо того, чтобы просто вставить, Лио мажет по входу языком. Гало от этого едва не скручивает. — Лио! — хрипит ошарашенно. Лио отстраняется тут же, оглаживает пальцами позвоночник от поясницы до самого копчика, пристраивается — Гало внезапно обнаруживает, что Лио всё ещё в своих чёртовых штанах, хоть и спущенных его стараниями — и входит нормально, как должен был. Гало вздыхает — больше не вызывающе пусто. Всё на месте. Как ни странно. Лио нужна всего пара толчков, чтобы снова попасть, куда надо. Гало кусает подушку — желание кончить... нестерпимо, член ощущается преступно обделённым вниманием, но всё, что Гало делает — это стискивает подушку и пальцами, и зубами, и глушит в ней звуки, вырывающиеся у него изо рта с каждым следующим движением. Или нет. Когда Лио впивается пальцами в его бёдра особенно сильно, Гало обнаруживает, что двигается Лио навстречу. Незаметно для себя. Просто потому что хорошо, чертовски хорошо, только нужно ещё больше, ещё сильнее, ещё глубже, — столько, сколько Лио сможет дать. Хватка на одном бедре с трудом разжимается, рука соскальзывает на живот и обхватывает член. Действительно, пара быстрых движений, и... Голос Гало сдержать не успевает. Благо, подушка прямо под носом. Как кончает Лио, Гало не слышит. И в голове, и вокруг становится слишком пусто, будто все отключили. И свет, и звук, и мысли. Потом всё вокруг проясняется, но ненамного: видны очертания двери и шкафа у дальней стены, но в целом — настолько сумрачно, что едва не темно. Дождь бьёт по подоконнику и асфальту: стук капель и белый шум ливня. Под окнами проезжает машина, рассекая лужу. Пахнет дождём, потом и чем-то невыносимо приятным. Влага дождя прохладой оседает на коже, но Гало вообще не холодно — чуть шевельнувшись, он обнаруживает под подбородком светло-зелёную макушку Лио, обвившегося вокруг него руками и ногами. И одеяло поверх них обоих. Точнее, его кусок, который удалось вытащить, но и так сойдет, так что Гало ведет плечами и прижимает к себе устроившегося у него в руках Лио. Как он туда забрался так уютно — чёрт его знает, да и ладно. Зато ногами точно чувствуется грубая ткань ужасных штанов Лио. Кажется, Гало эти штаны уже ненавидит. — Спасибо, — шепчет Лио. Гало его едва слышит за всем этим дождём, но слова мягко прокатываются по его коже, и он пожимает плечами, устраивая руки на спине Лио. Тот под ними снова ощущается маленьким и нежным, будто цветок, что удивительно, после всего-то. Лио так же скользит пальцами по обнаженной спине, прослеживая линию позвоночника. Одна его ладонь устраивается под лопатками, другая — на пояснице. — Ерунда, — бормочет Гало. В голове пусто-пусто, тихо-тихо, и мозги включаются медленно и лениво. — Хотя сначала было стрёмно. Лио щекотно фыркает ему в грудь… Тоже лениво. — Дурень. Гало зевает, мычит согласно и даже не думает спорить по этому поводу. То, что он дурак, все и так знают, а сейчас хочется только закутаться в одеяло получше, уткнуться носом в шевелюру Лио и вырубиться до утра. Идея эта кажется просто великолепной, на самом деле: Лио тёплый и уютный, а в комнате свежо и прохладно, так что грех не заснуть. В животе долго и протяжно урчит, будто Гало неделю не ел. Что, в принципе, похоже на правду, потому что Гало не помнит, ел ли что-нибудь с прошлого обеда. Он точно обедал на станции, а парой часов позже они с Лио решили потренироваться, и… вот, что вышло. Лио вздыхает и нехотя выпутывается из объятий, опуская ноги на пол и подхватывая с пола мусор — точно слышен хрустящий шелест обертки. Гало тоже садится и тут же шипит от неожиданности. Раздается смешок: — Лежи уж, болезненный. Сейчас притащу пиццу. И шлёпает босыми пятками на кухню, оставляя Гало в страданиях — на самом деле, просто не слишком приятных ощущениях — заворачиваться в одеяло, будто в кокон. Из дверного проема доносится возня Лио: стучит приглушенно дверца шкафа с мусорным ведром, открывается-закрывается холодильник, щёлкает пластиковая ручка окна у дивана, потом — снова шаги, и в дверях появляется Лио с коробкой пиццы и бутылкой воды. Кладёт все на кровать в ногах, идёт к окну. Гало смотрит из своего кокона. Белый верх обнаженной кожи, черный низ расстегнутых и спущенных до самой грани приличия узких-чёрт-побери-штанов, лохматые волосы без следа пропавшей резинки и тусклый и мягкий сумрачный свет из окна. Красиво. Лио оставляет окно слегка-слегка приоткрытым, возвращается к Гало и ставит колено на матрас. Гало спихивает его ступнёй. — Сюда в штанах нельзя, — объявляет он, скалясь, когда Лио смотрит на него, как на больного. — Снимай давай! Лио вздыхает устало, будто Гало его уже задолбал, но покорно выскальзывает из штанин — вот уж действительно, будто из второй кожи — и остается только в нижнем белье. Гало скептически поднимает бровь, и на пол с мягким хлопком падает и оно. После этого только и остается, что приглашающе поднять край одеяла. Лио туда тут же ныряет, щипает мимоходом Гало за многострадальную задницу и тянется переложить коробку с пиццей. Утром Гало долго ругается, под чужое хихиканье рассматривая в зеркале следы трудов Лио — на нём, ей богу, живого места нет под кучей укусов, засосов и чёртовых синяков на бёдрах, — но решает, что, в принципе, не прочь повторить. Оно того стоило.