Я сам не заметил, как мы начали общаться, проводить по многу времени вместе, бывать в одних и тех же местах вдвоем, рассказывать друг другу разные смешные истории, и всё остальное, что подразумевало под собой слово «дружба». Сначала мне было не по себе от одного его присутствия, а спустя всего некоторое время я мог вести себя с ним, словно мы уже знакомы тысячу лет. Несмотря на всю его напускную наглость, на самом деле мой новый знакомый оказался весьма необычным парнем с отличным чувством юмора, творческим взглядом на привычные вещи и большой любовью к алкоголю, курению и всякой херне вроде наркотиков, которая была и у меня. Я приходил к нему в студию звукозаписи и мог весь день наблюдать за тем как он пел, импровизировал, сочинял новые песни, смеялся, носился по помещению, подкалывал парней, меня… Мне нравилась вся эта атмосфера, потому что, находясь в ней, я понемногу отвлекался от своего одиночества и мрачных мыслей. Мне нравился Роуз, и хотя он та еще пафосная сучка, мне хотелось быть с ним рядом целый день. Почему? Может из-за того что он начинал мне нравится как парень? Я обожал слушать его глубокий, терпкий, как полусладкое вино, голос, смотреть в его синие глаза с поволокой, когда мы сидели друг напротив друга в нашей компании. Я мог брать любую крутую гитару и играть на ней свои песни, петь, хотя конечно у него получалось намного лучше. Тем не менее, мои песни стали мне нравиться намного больше, они стали приобретать какой-то новый смысл, которого раньше не было. Их группа стала для меня каким-то потрясающим открытием, панацеей, спасавшей меня.
Пожалуй именно в то время я и понял, что музыка значит для меня всё, что она течет по моим жилам вперемешку с кровью и пожалуй меня можно вытащить из музыки, а вот музыку из меня — теперь никогда.
Музыка, такая живая, динамичная, магическая, была словно внутри меня. Она пахла диким одиночеством, пробирающим до нутра, тоской, щемящей болью за грудной, безответными чувствами, желанием кричать и биться в истерике от того что тот, кто тебе нужен, сейчас счастлив с кем-то другим, желанием понять себя и разобраться наконец-то в жизни и в своих целях, и в чем-то большем, чем просто пустые надежды. Она пахла ранними фиолетовыми сумерками, заброшенными постройками с обшарпанными дворами, тёплыми летними ночами, пьяными танцами до потери сил и головокружения в темноте в чужой квартире, звездным небом, жвачкой бабл гам, дешёвым алкоголем, насквозь промокшими под тёплым ливнем футболками, чувственными поцелуями и грязным сексом на парковке ночного бара, дикой похотью, заставляющей подгибаться ноги, и мучительной любовью, раздирающей тебя изнутри и доводящей до слез.
Я был голоден, я был голоден ощущениями, которые были так нужны мне. Мне так нужна была любовь, настоящая любовь, прожигающая до костей своим адским пламенем, заставляющая тебя совершать необдуманные поступки, творить, жить, не испытывая удушающий страх каждый миг. Я не мог владеть собой, когда тот, кого я так сильно и болезненно любил, одновременно становился объектом моей ненависти. Эксл был тем еще мудаком, несмотря на всю его охуенность. Он часто устраивал драки со всеми буквально на пустом месте, и я знал, что он ненавидел педиков и то что он далеко не один раз бил и насиловал девушек. Мы вроде как были друзьями, он был довольно обаятельным внешне, но душа у него была черная-черная и непроницаемая, как смола, застывшая на морозе.
Я не знал, что между нами.
Он пользовался мной, а мне, как последнему идиоту, нравилось даже это.
Ему всегда было плевать на все, а уж на меня… Чего и говорить…
Нас объединяла лишь музыка и наркотики, и я понимал что возможно очень скоро я умру.
Будет ли ему жаль меня?
конечно же нет.
Нет.
Нет.
Нет.
Почему лишь от одного слова становится так нестерпимо больно?
Я собирался репетировать с двумя новыми песнями в нашей облюбованной студии на окраине Нью Джерси после того как отпахал на автомойке — это была моя основная работа на то время и мой единственный жалкий заработок. Крист, Гарри и Боб тоже должны были прийти, но каждый из них в последний момент стал конечно же слишком занят, и в этот хмурый пасмурный вечер мне пришлось уныло ползти на северо-запад в тоскливом одиночестве. Я был порядком измотан, морально и физически, так как трудиться приходилось по черному, и еще в добавок приходилось слышать кучу незаслуженных оскорблений в свой адрес, ибо хозяин автомойки решил, что из-за того, что я молод и у меня нет должного образования можно вытирать об меня ноги. У меня было плохое настроение, тело не слушалось меня, и я, взяв с собой несколько банок дешевого пива, к вечеру все же добрался, ибо студию мы арендовали и у меня впереди была целая ночь. Я любил заниматься музыкой, сочинять, играть на гитаре именно по ночам, пожалуй в это время дня я был наиболее сосредоточен и настроен на получение результата. Из-за того что я сидел на наркотиках, спать мне вовсе не хотелось и вдоволь хватало два-три часа в сутки, так что с какой-то стороны это было даже хорошо. Музыка потрясающе помогала отвлечься от всех плохих мыслей и была для меня лучшим лекарством. Иногда я даже забывал Роуза. Удивительно!
Я неторопливо поднимался на второй этаж темного пустого здания, провозившись с ключами, открывал дверь студии, включал тусклый свет, чувствуя запах пыли и духоту. Мне было уютно и тепло, дверь я не запирал, можно даже сказать, что я наслаждался этой творческой бомжеватой атмосферой с кучей музыкальных инструментов и отсутствием людей. Гитара в моих руках была подобна любимой девушке, которая чувственно отзывалась на прикосновения моих замерзших пальцев и скрипучую мелодию, сочившуюся из моего каменного сердца. Я играл, забывая сам себя, вмазав по вене очередную дозу, один риф за другим, снова и снова. Время и пространство не имело значение. Только я, только музыка и чувства между нами — больше не существовало ничего.
Хорошенько разыгравшись и сменив несколько усилителей, находившихся там, я заметил чью-то тень на противоположной стене и сначала подумал, что мне показалось. Спустя минуту или две тень снова отрывисто промелькнула, и это заставило меня отложить гитару и подняться. «Эй кто здесь?!» Я подумал что Крист все же решил прийти и сейчас этот мудак хочет меня испугать. «Крист! Я знаю, что это ты! Мудила, вылезай!» — я прошел в небольшой темный коридор, где стояли несколько барабанных установок, и я чувствовал, что он именно там, потому что тень скрылась в том направлении. Тогда я резко включил свет и увидел, что оказывается это не Крист.
Блять, это был никто иной как Роуз.
— Что ты здесь делаешь?! — я никак не ожидал увидеть его.
— Просто пришел посмотреть как вы… то есть ты один, тут играешь…
— Тебя никто не звал. И вообще откуда ты знаешь, что мы репетируем в этой студии? Какого черта ты здесь?!
— Не злись, мне сказал Гарри. Он же тоже теперь с тобой.
Я вернулся на прежнее место, где находилась моя гитара, а Роуз тихо следовал за мной.
— Слушай, хм-м, довольно не плохо, — он кивнул на меня, когда я сел и взял свой музыкальный инструмент в руки. — Почему именно ночью? У тебя лучше получалось, чем… — Я сердито посмотрел на него, и он замолчал. Пауза висела между нами, находившимися на расстоянии нескольких метров друг от друга. В помещении было слабое желтоватое освещение, и я даже не обратил внимания во что он был сейчас одет и каково его выражение лица. Я пытался не смотреть на него, но его взгляд на мне ощущался как пятно света от яркого прожектора. Мне было очень неприятно его присутствие, оно было практически невыносимо после всего того, что он совершал по отношению ко мне, после всех его мерзких поступков. Брр-рр-р.
— Ты хочешь чтобы я ушел, да?
— Да, проваливай.
— А если я останусь?
— Проваливай, — я бросил на него ледяной взгляд, который, увы, не смог продержать дольше двух секунд.
— Я хочу смотреть как ты играешь, — его голос был низкий и вкрадчивый, и сейчас предельно тихий. — Я хочу слушать твою игру на гитаре.
Я вскочил с места и, подойдя к столу с тетрадками и другими разбросанными вещами, взял первый попавшийся диск и бросил ему в руки.
— Слушай! Слушай сколько тебе влезет! Тебе достаточно?! — я стал кричать на него, а он все так же спокойно, стоя на одном месте, начал разглядывать диск с двух сторон.
— Достаточно?!
Он промолчал несколько секунд, выжидая паузу, а потом так же тихо ответил: «Нет, нет, это совсем не то что я хочу. Мне нравится живая игра, а это всего лишь запись.» Я отвернулся от него, взял другую гитару. Блять, я правда не знал что ему сказать, а он как всегда появился в моей жизни слишком некстати.
— Здесь же есть микрофон? Где я могу его взять?
— Не бери здесь ничего. Даже если есть — это не для тебя.
— Почему же? — он улыбался, и в его голосе опять промелькнула присущая ему наглость.
— Ты репетируешь в студии, которая в тысячу раз лучше этой, старой и засратой, в которой даже нет нормального света. Думаешь я не знаю?! Брось, у тебя все лучше меня, лучше всех нас, так что… Проваливай отсюда! Мне нужно писать, у меня много работы…
— Курт, ты злишься. — Я замолчал.
— Нет, у меня много работы…
— Ты злишься на меня. Ну-у, это же правда. — Мне становилось не по себе от одного его бархатного голоса, и я молчал.
— Ты перестал замечать меня. Нарочно. И это очень заметно. Это заметно всем, и не только мне. Может поговорим наконец? Сколько можно, ты ведёшь себя как ребенок; это глупо.
— Нам не о чем говорить. Эксл, уйди. — Мои нервы были натянуты куда сильнее, чем струны гитары, которую я держал в руках. — Уйди и все.
Он сдвинулся с места и зашагал по комнате, от стены к стене, при этом не приближаясь ко мне ни на сантиметр. Я боялся его? Нет, сейчас мне было уже все равно. Да и потом, наши силы равны, и я тоже могу взять над ним верх.
— Я виноват, да, я знаю. Хотя я не чувствую своей вины,
но по общепринятым меркам я виноват, и еще — я очень мерзкий, ужасный и противный. — Парень сел на стул наоборот, положив локти на его спинку. — Да, все верно. Но
я такой. И
я не исправлюсь. Уловил суть?
Мне нравилось, что он сейчас такой откровенный, то что мы сейчас наедине. Где-то в глубине души я чувствовал, что мне становится теплее и теплее от его слов, казалось бы таких резких правдивых слов.
— Я никогда не исправлюсь. Ни-ког-да. Я останусь тем, кем я являюсь сейчас, это моя сущность. Моя мерзкая сущность, запомни это. — Сказав это, он достал сигареты, как всегда Мальборо, и закурил. — Ну-у, что же ты молчишь?
Он курил, глубоко затягиваясь, и пристально смотрел на меня, ожидая ответа. И тогда я бросил гитару, сорвался с места и кинулся к нему. Да, черт возьми, я это сделал. Я понял что у меня сейчас, именно сейчас есть такая возможность, и я не могу упустить ее.
Я обнял его. Я обнял его, курившего и сидящего на стуле, уткнувшись носом в его крепкое мускулистое плечо. Он даже не шелохнулся, когда я начал гладить его по голове, нежно касаясь его гладких прямых волос. Парень удивлённо взглянул на меня, на мои руки и ничего не сказал. Значит разрешал. Я не знаю сколько времени прошло, когда он встал, затушив сигарету об свое бедро, испортив светло-голубые джинсы, и взял в ладони мое лицо. Он чуть поморщился — «Видишь, мне тоже больно.» Мои серо-голубые глаза пристально смотрели в его синевато-бирюзовые, и нам не нужно было слов чтобы что-то понять. Его губы были такие мягкие, тёплые и беспощадные, что я бы отдал все на свете чтобы вечно целовать их. Я просто растворялся от удовольствия, от близости его тела, от его поцелуя, от его объятий, тепла, ласки…
— Уильям, — я прошептал ему на ухо. — Ты Уильям, я знаю.
Парень подхватил меня на руки и понес в дальнюю комнату, в которой должен был быть диван. Мы вместе упали на него, и пружины звонко заскрипели.
— Как твоя гитара, — он улыбался.
Мы обнимали друг друга, целовали губы, шею, плечи, по нашим молодым телам прокатывались волны удовольствия, и вырывались тихие стоны из груди. Я стянул с него кофту и ощущал жар его подкаченного мускулистого тела и мягкость его кожи, я впился пальцами в его крепкие ягодицы под тканью чуть приспущенных джинс. «Ох, я бы тоже хотел хоть раз его… Как бы я хотел почувствовать, какой он там…» Сейчас я впервые подумал об этом, и сразу же отогнал прочь эту мысль. Я буду принадлежать ему, а он будет меня иметь, и мне так нравится это. Все было так хорошо, но я боялся что он сейчас начнёт снова… У меня стоял, но я не хотел секса с ним сейчас. Сейчас не хотел. В прошлый раз он, дерзкий парень, который сейчас целует мою шею, сделал мне слишком больно.
— Если ты не хочешь…- он прошептал мне на ухо, — Если не хочешь, я не буду…
— Пожалуйста, не сейчас, Уильям, — я умоляюще посмотрел в его глаза.
— Да, да… Хорошо.
Я… Я понимаю…— он снова начал целовать меня, а я его, и, наверное, это было самым лучшим временем в моей жизни.
Я так и не играл на гитаре в ту ночь. Мы уснули на старом пружинном диване в комнате отдыха в небольшой полутемной студии звукозаписи абсолютно голые, в объятьях друг друга. Проваливаясь в сон я не мог поверить в свое счастье, в свое такое редкое счастье среди моей одинокой потерянной жизни.
Мы были молоды, а молодость прощала всё, что бы ты ни делал. Она заставляла тебя ощущать мгновение, которое никогда больше не повторится. Которое навсегда оставалось в твоей памяти.
Этот парень перевернул мой мир, вся моя прежняя жизнь теперь не имела никакого смысла; я понимал, что раньше, до встречи с ним, я вел ничтожное существование, и лишь сейчас я начинал жить. И я, и
он, тот кого я безмерно любил, несмотря ни на что.
Он тоже был всем для меня, так же как и музыка. Именно Роуз, чёртов мудак Роуз всегда вызывал огромную бурю эмоций во мне, не важно хороших или плохих. Иногда самое главное — это чувствовать, не важно что — счастье или боль, потому что все это так или иначе заставляет тебя понять, что ты жив. Недосказанность убивала меня. Мучительная недосказанность была огромной бетонной плитой на пути к моему счастью, как казалось мне тогда.
Мы были вроде как хорошими друзьями, а мне так хотелось чего-то большего, чем обыкновенная дружба, и это происходило каждый день, который мы проводили вместе, каждую нашу чёртову встречу.
Мне было больно. Дико больно от того, что я никогда не стану нужным ему. Не стану таким как он, хоть чуть чуть как бы я не старался. Что пропасть между нами слишком огромна, мы слишком разные чтобы быть чем-то большим чем друзья, и ещё больнее это осознавать, когда он каждый день находится рядом, и мы можем говорить с ним о чем угодно, но только не об этом.
От собственного отчаяния я в в то время начал встречаться с Моникой, девушкой с которой меня познакомил кто-то из парней. Она была слишком дерзкая, смелая, даже вульгарная — эти качества в ней не особо нравились мне, как и её слишком яркий макияж на лице, рваные колготки и слишком сладкие духи. Моника была сплошной провокацией, взрывная и вызывающая — она привлекала внимание многих парней, но вот только не моё. Я начал встречаться с ней ради двух вещей: уничтожения всех подозрений по поводу того, что мне нравится мой друг и хорошего секса. Да, трахалась она что надо, этого уж у неё не отнять. А больше нас пожалуй ничего не связывало, мы были слишком разные, хотя по манере одеваться и поведению чем-то походили друг на друга. Иногда я даже надеялся что смогу как-то отвлечься, забыть Роуза и проникнуться чувствами к этой девушке, но к сожалению этого не происходило, и получалось что я всем вокруг врал: и ему, и нашим общим знакомым, и Монике, и самое главное самому себе. Из-за этого меня крыла затяжная апатия. нежелание что-либо делать и спасение я находил лишь в алкоголе, жестком животном сексе по пьяни и наркотиках — хороший такой набор, да?
Хотя я не особо был падок на девушек, ибо парни меня тоже интересовали, пожалуй в равной степени. Ещё в старшей школе у меня был друг, с которым мы были как-то по-особенному близки — он нравился мне и просто как человек и как парень, и я знал что это было взаимно. Нам было около пятнадцати лет, мы были просто ходячей эрекцией от переизбытка гормонов и взросления, но в то же время ужасно стеснялись и боялись первого опыта, особенно с человеком своего пола, ведь все вокруг твердили что это мерзко и аморально, и вообще — таких нужно сжигать на кострах. Наверное, из-за этих гребаных предрассудков и собственной неуверенности мой первый секс был с моей давней подругой, которую я знал ещё с детства, и к которой у меня никогда не было каких-либо чувств, кроме дружеских. А того человека, который был мне действительно близок, я потерял после своего переезда в другой штат и лишь спустя какое-то время понял, что любил его, любил в первый раз по-настоящему, а кроме нескольких поцелуев по пьяни между нами ничего и не было. И теперь я боялся, что тот, кого я так сильно люблю сейчас, так же однажды потеряется в моей жалкой жизни, и от этого становилось очень страшно.
Эксл был излишне окружён женским вниманием, менял девушек как перчатки. Я даже со счета сбился и поначалу не понимал, откуда он их берет. Разнообразные горячие девочки вились вокруг него постоянно, и меня это дико раздражало. Да что там и говорить, я буквально сходил с ума от ревности, когда он в очередной раз рассказывал мне о своих похождениях. Постоянно быть в курсе событий его личной жизни было просто невыносимо, я буквально лез на стену от бессильной ярости и злости. Я не успевал запоминать имена всех красоток, которых он увозил к себе домой или ещё куда, не знаю… Однако все его девушки были по-настоящему красивые и ухоженные, с белоснежными улыбками и дорогими духами, но я ни чуть не завидовал этому. Мне не нужны были все эти блестящие обложки под пустым содержанием, мне не нужны были их идеальные формы и атласное белье. Мне нужен был только обожаемый мною музыкант, грубый, насмешливый и наглый, пусть даже одетый как с помойки, и я хотел чтобы он был только моим, только он и всё, а ему внимания хватало в избытке.
Однажды я стал свидетелем того как он развлекался с ними. Я не помню, как именно это произошло, то ли он случайно перепутал квартиру, то ли я был немного пьян и не понятно зачем к нему пришёл — это было нормальным, мы часто бывали друг у друга дома, но вот увидев в ту ночь, что там происходит, я не смог оторваться как какой-то школьник-девственник. Эксл и ещё две шикарные девушки были на слишком большой даже для троих кровати (это была точно не моя квартира), их голые возбужденные тела сливались в одно целое в диком эротическом ритме с громкими хриплыми стонами. Одна из них, блондинка со слишком большой грудью в чёрных чулочках и с ангельским выражением личика сосала его член, так что тот почти весь скрывался в её ротике. Другая была кудрявая шатенка, с татуировками черепов на спине и длинными ведьмовскими ногтями, которая склонившись над ней, ждала своей очереди делать минет и, вставив свою попку перед Роузом, садилась на его пальцы, громко стонала и выглядела чертовски возбуждающе. После чего они обе удовлетворяли его своими одновременно милыми и пошлыми ртами, а он держал за пышные волосы то одну девушку, то другую, ещё глубже насаживал их на свой член и звонко шлепал по идеальным задницам, так что те становились багрового цвета. Парень грубо разворачивал девушек к себе, заламывая их руки за спину, так что те утыкались лицами прямо в поверхность кровати, прикладывал силу и вставлял в их влажные дырочки сразу по несколько пальцев, а потом, услышав сдавленный крик, жёстко насаживал на свой половой орган. Это выглядело так развратно и грязно, это было сложно представить в стенах обыкновенной квартиры, но судя по всему, мой музыкант любил жёстко и к тому же сразу с двумя. Его член был немного большего моего, я смотрел на его абсолютно голое мускулистое тело, на то как он грубо трахает этих сексуальных девочек, и не мог остановиться. У меня конечно же сразу встал, и я не знал как совладать с эрекцией, меня аж всего трясло. Фигуристые красотки извивались, отдавая ему свои молодые тела для удовлетворения его животных потребностей, а мне безумно хотелось оказаться в постели вместе с ним. Да, именно с ним, а не с этими горячими девушками. Я первый раз видел его полностью обнаженным, видел его внушительных размеров член, его сильные голые ноги, идеальные ягодицы, спину, то как он яростно имел этих двух молоденьких роскошных шлюх — его тело было словно выточено из камня, насколько крепким и могущественным он был в тот момент. Я стоял за дверью и, испугавшись что он увидит меня, мигом забежал в ванную, и все ещё слыша их громкие стоны (думаю это было слышно на весь этаж) и бешеный скрип кровати, начал маструбировать, благо мои ладони были важными от дикого волнения и желания. О боже, перед глазами не исчезала та возбуждающая картина их грязного секса — Роуз, который драл девочек в их мокрые розовые вагины своим большим половым органом; нет, я не мог долго это представлять и я сразу же бурно кончил, так, что на старой ванне, которая была в той квартире оказалась моя сперма. Я еле удержался чтобы не закричать. Это было потрясающе, мои ноги подкашивались, и я облокотился на какой-то предмет мебели, чтоб не упасть. Их крики только ещё нарастали, а я, словно какой-то маньяк-извращенец, подсматривающий за ними, предательски сбежал, конечно же, не смыв водой оставленные мной следы.
К счастью он не заметил меня тогда, и я никогда не скажу ему об этом. Но с тех пор, я понимал, что безумно хочу его, хочу заниматься с ним таким же грязным сексом, хочу чтобы он был только моим, хочу отдаваться ему как последняя шлюха, и мне все равно кем он будет меня считать после этого. И похуй на всю мою ебаную гордость и самолюбие, похуй, мне все равно. Я хочу его — почему мне должно быть стыдно за это из-за каких-то долбанных предрассудков и осуждения общества?!
Я скрывал свои чувства по отношению к нему, блять, я даже боялся признаться самому себе (хотя и так уже все было понятно), а уж если бы он узнал… Я знал его отношение к этому, и я знал, что если он узнает, то просто напросто изобьет меня до смерти, отпинает своими грубыми солдатскими ботинками до кровоподтеков и синяков, а потом сотрёт все мои номера и никогда не будет со мной пересекаться, да что там, даже здороваться… А я безумно боялся его потерять, боялся что однажды он уйдёт, исчезнет из моей гребаной жизни навсегда — от этой мысли по моему телу прокатывалась настоящая дрожь и начинались удушающие приступы астмы, не позволяющие мне дышать. И что мне оставалось делать?!
Мне больно, чёртов ты креативный ублюдок Эксл. Меня словно бы каждый раз пронзают тысячи осколков битого стекла, оставляя рваные кровоточащие раны, раздирающие моё тело, и я кричу, беззвучно кричу потому что «нельзя», потому что «чтоб все пидоры грязные сдохли», потому что «чтоб горели они в аду, ублюдки долбанные» — и все это были твои слова. Чертов ты гомофоб!
Он был рядом, такой талантливый, прекрасный, молодой, привлекательный… Мне дико хотелось дотрагиваться до него, его тёплого тела, восхитительных длинных волос (я никогда не касался его волос), его тонких жилистых пальцев и сильных рук, которые запросто могли бы меня ударить — так, что пришлось бы потом очень пожалеть о содеянном.
Да что там говорить, мне хотелось поцеловать его, по-настоящему, почувствовать его на вкус, ощутить насколько мягкие у него губы. Я безудержно хотел спать с ним, дико трахаться, заниматься любовью, отдаваться ему, принадлежать. При одной только мысли о сексе с ним мой член вставал, становится твердым и просто рвал джинсы. Я изо всех сил старался не думать об этом когда он был рядом — и это на удивление даже удавалось. Иногда он дотрагивался до меня — и мне хотелось поставить на бесконечный повтор эти моменты: когда он толкал меня, так, что я летел к стене; когда он вырывал у меня из рук гитару или микрофон, пытаясь разжать мои пальцы и смеясь; когда он мог положить мне руку на плечо, просто так — в знак нашего общения; когда мы оба были слишком бухие и падали вместе на одну кровать, толкаясь за свободное место на ней (однажды я даже спихнул его, и он с грохотом упал на пол, так и оставшись там спать). Мне так нравилось смотреть на него спящего… Он был таким милым, молодым и красивым, что я еле удерживался, чтобы не поцеловать его приоткрытые губы.
Помнишь нашу первую ночёвку вместе? Когда мы были ещё зелёными подростками и просто проводили вместе каждый летний день, подкалывая друг друга, играя в настолки на скамейке, поедая крекеры и выпивая литры газировки. Ты ещё тогда разрешать называть тебя Уильям, и знаешь, это имя мне нравилось намного больше. Оно было более живое, более домашнее и человеческое нежели Эксл. Я считал тебя своим другом, не знаю что ты думал обо мне, хотя это так не важно… Важно лишь то, что мы так сблизились за то лето. Я даже перестал бояться тебя (а я тогда всех боялся и это было очень удивительно), мог вести себя как идиот, постоянно глупо угорая над чем-то совсем не смешным. Знаешь почему я это делал? Просто мне было с тобой хорошо. Хорошо, тепло и комфортно, как никогда, и я был как последний дурак счастлив, что ты сейчас рядом со мной, что ты не исчезнешь, и что это не наша последняя встреча. Что все, чего я так хотел однажды сбылось и в меня вселялся страх, что это вдруг закончится.
Ты был так дорог мне. Ты был ужасно дорог мне, ах если бы только это знал.
Стану ли я жалеть, что так и не сказал тебе ничего? Конечно же, ведь я делаю это уже сейчас. Я был ещё слишком глуп, слишком неуверен, смущен — это было все так неестественно, фальшиво… Даже доверяя тебе, я никогда не мог стать самим собой, открыться, выражать эмоции. Я помню, как ты говорил, что они у меня всегда отсутствуют. Был ли ты прав — не знаю. Спустя года я стал настоящим психом, или может я был им всегда?
Курт сидел в темноте, слушая гулкие удары своего сердца, провалившиеся куда-то в пустоту. Он думал о прошлом, которое казалось было не так давно, но в то же время оказывалось слишком далёким. Он понимал лишь одно — сейчас он другой, и сейчас, если бы можно было вернуть то время, он бы вёл себя совсем по другому.
Сейчас бы он его поцеловал. Сейчас ему до крика хотелось все вернуть, прожить заново, стать другим. Почему? Почему? Почему вся жизнь складывается из того, что приходится постоянно о чем-то жалеть: о том, что ты не тот, кого все любят; о том, что даже если ты будешь лучше всех — тебя никогда не оценят и не заметят; о том, что ты живёшь не в том месте и не в том времени…
