Однажды в двадцать первом веке

В новом, двадцать первом веке Вэй Ина больше всего веселят скидки. Особенно недельные No Cash Day. Утром в супермаркетах никого нет, а скидки уже есть. И Вэй Ин может не отказывать себе ни в чем. Душевно тестирует все подряд, налегая на чипсы с паприкой и на красное из Лангедока, а потом так же душевно пишет отзывы. Если вычеркнуть из них матерные слова, то от самих отзывов мало что останется. Только неприглядная суть продукта. Поэтому на многих сайтах и форумах от производителей Вэй Ина вносят в черные списки, но когда это его останавливало? В новом, двадцать первом веке Лань Чжань по пятницам готовит, и еда у него получается такая же изысканная, как он сам*. Если бы он захотел — давно мог бы открыть ресторан, получить три звезды и стать знаменитым, но он не хочет. Ему достаточно, что теперь часто, иногда по пятницам из Цюриха прилетает Цзян Чэн с той, кто зовет себя Максом. Больше не напивается в хлам и не повторяет с мрачным лицом перед зеркалом: «Я сам себе кажусь лишним». И не продолжает уже более динамично и с идеально ровной спиной: «Ордена давно нет, остались только колокольчики. Но всем наплевать! Всем и так хорошо. Всем и без меня хорошо. Почему я всегда лишний? Почему я всегда крайний?!» Вэй Ин больше не вздыхает, а выковыривает из обезжиренной французской колбасы оливки и черный перец, Ванцзи идет готовить гостевую комнату. Пятница. «Иногда это сложно», — думает Вэй Ин, пытаясь все внимание уделить требовательным покусываниям Ванцзи, доверчиво открывает шею, скользит кадыком по кадыку, чувствует плечом плечо, но почему-то слушает задумчивые всхлипы из дальней спальни и не может сосредоточить возбуждение в одном месте. По субботам они встают рано, потому что у них с Ванцзи самолет в Макао. Потому что по выходным Лань Чжань играет в покер. Он просто создан для этого: не лицо — а каменная маска, не глаза — а холодные бусины темного янтаря. Длинные волосы, взгляд Горгоны, от которого за карточным столом становится прохладно. Лань Чжань с Вэй Ином останавливаются в Башнях. Ностальгия. Высотные этажи хоть как-то напоминают обоим Облачные Глубины, а нижние — Башню Кои. Там в холлах и коридорах струится аромат давно вымершего времени, которое сохранилось только в их памяти, скорее всего реликтовой. На турнир Лань Чжань начинает одеваться заранее. Потому что… Это маленькая тайна Вансяней. Ванцзи никак не может привыкнуть к тому, что вот уже двести лет приходится носить брюки. Это неудобно, это обжимает там, где он привык чувствовать себя свободно, это делает видимым то, что он привык скрывать, это подчеркивает то, что он считает совершенно неважным. Но самое главное — это пуговицы. Ванцзи никак не может соразмерить силу своих пальцев и хрупкость этих нелепых созданий современного дизайна. Пуговицы переламываются. Иногда он вырывает их с мясом. Вот и сейчас он беспомощно стоит посредине номера и смотрит в зеркало. В зеркале Вэй Ин делает пальцами несколько игривых шагов по гульфику к безжизненно висящим ниткам, оставшимся от произведения искусства из панциря черепахи. Другой рукой Вэй Ин ищет в дорожном органайзере новую пуговицу в тон. Находит, прикладывает, нет, не та, прикладывает другую… Лань Чжань плавает взглядом по отражающей поверхности, пытается не думать о движениях вокруг расстегнутой ширинки, но только об этом и думает. А еще о том, что до начала турнира есть пара часов. Вэй Ин вставляет нитку в иголку, старается не сделать больно ни своим пальцам, ни чувствам Лань Чжаня, закрепляет новую костяную малютку узелком и решает не пользоваться ножницами — да тех все равно нет под рукой, — чтобы обрезать нить. Перекусывает ее зубами, дышит тепло и озорно Лань Чжаню в пах. Наблюдает реакцию, сглатывая предвкушение, и видит, как крошится решимость Лань Чжаня спуститься в игорный зал пораньше. Лань Чжань находит в зеркале затылок Вэй Ина и не может устоять перед иррациональным очарованием, которое тот в нем вызывает. Расстегивает оставшиеся три пуговицы, кладет руку на голову Вэй Ина и притягивает ближе. Вэй Ин с удовольствием участвует, нижнее белье для него не помеха, через шелк тереться мокрыми губами о горячий член Лань Чжаня еще слаще. Но потом начинается турнир. И Вэй Ин сидит на 140-м этаже и смотрит на яркое солнце, потом на яркий закат с облаками, потом на яркую луну, которая незаметно становится мутной. В руке «уже-не-помню-какой-по-счету-коктейль». Сколько еще ждать? Сколько часов? Сколько харрикейнов, коллинзов и хайболов? Сколько «здесь занято», «нет, я не один», «нет, я не свободен». Вэй Ин терпелив. Он знает чего ждет — когда Ванцзи появится. Белая рубашка, белые брюки, белая лента в волосах, белые лакированные ботинки, белая кожа: пижон. Когда появится Ванцзи, терпение Вэй Ина лопнет и он вспыхнет натуральным счастьем. Когда появится Ванцзи, в глазах его иконического лица будет спрятана улыбка, только для Вэй Ина. Когда появится, Ванцзи скажет: — Пойдем? — И Вэй Ин будет затылком чувствовать завистливые взгляды. *** В новом, двадцать первом веке Вэнь Нин все еще чувствует себя виноватым за старые грехи и, словно извиняясь, горбится, отмывая коттедж, в котором они с Сичэнем живут. Но на тряпке, на желтоватой коже и на волосах часто остаются потолок, стены, черные ошметки из вентиляционных решеток и кусочки террасы. Поэтому Лань Хуань после работы обожает превращаться в абсолютную нежность* и отмывать Вэнь Нина. Он погружает его по ключицы в теплую воду джакузистой ванны*, погружает свои руки в длинные лохмы и закостеневшие плечи Призрачного Генерала, погружает комнату в полумрак и релаксирующую музыку, а взгляд во что-то далекое, только ему одному понятное. И улыбается. В новом, двадцать первом веке Лань Хуань занимается тем, что ему нравится. Он плетет программы на новых синтетических языках, оживляет киберпространство, прощупывает мировую паутину своими тонкими пальцами. MMORPG — его конек. Дизайн, контент, рендеринг… Но на вопрос Цзян Чэна, почему он зациклился на стимпанке и не создает фэнтези, отвечает: — Боюсь выдать секреты Гусу. Цзян Чэн с Максимилианом прилетают тестировать новые игры. Закидывают себе в рот лютую еду быстрого приготовления*. Усмехаются и говорят на только им одним понятном языке пси. Собирают команду, бегают по миру. Иногда Цзян Чэн и Макс побеждают новую игру — живут в ней долго и счастливо. Тогда они даже засиживаются до завтрака, тогда даже рассказывают несколько анекдотов из врачебной практики Макс. Но такое происходит редко. Чаще** Цзян Чэн умирает и теряет Макса, умирает и теряет. Тогда визит заканчивается пятиминутками управления гневом. Цзян Чэн кричит, Сичэнь роняет горошины пепла мимо. А Вэнь Нин сердится. Макс закрывает глаза и считает про себя до тысячи, а потом подходит и обнимает Цзян Чэна со спины и что-то шепчет ему на ухо. Это редкое явление, но Сичэню удается иногда его наблюдать. Психика Вэнь Нина переносит Чэна плохо. После его визитов Нин долго регенерирует, почти целую ночь, под ласковыми и осторожными пальцами Лань Хуаня. Поглаживания плавно переходят в ласки, ласки в стоны, стоны в крики, а крики в грохот рушащейся мебели. Хорошо, что они живут на отшибе и некому позвонить в полицию. После таких сеансов регенерации Сичэнь спешит с рассветом в ванную, наносит антисептик и старается несколько дней сидеть на самом краю глубоких, эргономичных программистских кресел, чтобы не потревожить глубокие борозды на располосованной спине, с рваными от острых ногтей краями, чтобы без помех думать о концепте новой игры, в которой он хочет все рассказать об эросе и танатосе. А время летит вперед...