Всё когда-нибудь заканчивается

— А ну живей! — рычит в затылок один из похитителей, как только нас ссаживают с кареты. И грубым тычком промеж лопаток подгоняет двигаться быстрее. Ай! От этого и такой сказочной бесцеремонности — я ведь всё-таки для него «девушка»! — сдавленно мявкаю и лечу вперёд. В неизвестность. И темноту. Потому что голову мою, как и голову Жана, сразу после похищения упаковали в пыльный холщовый мешок. Ничегошеньки не видать. Лишь ощущение вымощенной речным булыжником мостовой под ногами — значит мы ещё где-то в городе — ни с чем не спутаешь. И чтоб не впечататься в этот самый булыжник носом с высоты собственного роста приходится сделать резкий шаг вперед. Делаю. Да чтоб тебя! И спотыкаюсь, едва не вывихивая лодыжку, так как умудряюсь наступить на подол своей длинной юбки, после чего подскальзываюсь на металлических набойках дамских сапожек о проклятые камни и меня уносит влево. Гадство! Пока пытаюсь принять более устойчивое положение, хочу сказать этим недоумкам о многом. Вот только не выйдет — рот перевязан в несколько кругов толстой бичёвкой, которая уже вымокла от слюны и ощутимо натерла уголки губ. Но даже если бы моглось — нельзя. Капитан предупреждал, что голос может выдать. Поэтому остается только вздохнуть, неуклюже выровняться и продолжить идти туда, куда толкнули. Небеса, это правда немыслимо! Я всего пару часов хожу в женском наряде, а уже ненавижу все эти вещи. Хорошо хоть корсета ни у кого не оказалось в наличии… И как девчонки исхитряются в этом ходить? И не только ходить, но и танцевать. А некоторые — и бегать! А такие как Микаса — ещё и по пересечённой местности. Ужас… А ведь мне казалось, что что-либо сложнее и неудобнее УПМ человечество пока ещё изобрести не успело. Пожалуй, с сегодняшнего дня я изменю своё мнение. — Вот ведь корова, — ворчит толкавший мужик и тут же вздёргивает меня за связанные за спиной руки. Так, что в вывернутых плечах простреливает куда-то в шею. Давлю в себе стон и как могу продолжаю идти дальше. Больно, но терпимо. Вот только слишком запоздало приходит мысль, что девчонка от такого точно бы запищала. Нехорошо. — Если ты служишь так же, как ходишь, то не разумею, как ты выжить-то вообще умудрилась? Позади раздается угодливый разномастный гогот. Пятерых. Или четверых. Не разберёшь. Ха-ха, очень смешно! Оттуда же слышится возмущённое мычание-рычание Жана, которое сразу же прерывается звуками глухого удара — скорее всего в живот — и сдавленного стона. — Еще раз дёрнешься, недоносок — ухо отрежу! — пригрозил новый, чересчур хриплый голос. «Жа-а-ан! — отчаянно думаю я. — Ну не нарывайся ты, бестолковый! Скоро ведь всё закончится. Это ненадолго. Да и я не хрустальный, не потрескаюсь». — Хэй! — окликает еще один. — Без самодеятельности! Босс же велел, чтоб у пацана ни царапины! — Так он то об этом не знал! — негодующе засипел хриплый. — Сука! Всё веселье испоганил! На кой-хрен ты это сказал? — А ну заткнулись, шавки помойные! Растявкались! — спереди, со скрипом открывающихся тяжелых ворот, пробасил ещё один. — Убрал или я его тебе в жопу засуну! Сказано, мелочь не трогать, значит… Мда… Слушая эту перепалку, прихожу к выводу, что эти ребята точно не военные. И не полицейские. Ни дисциплины, ни субординации, ни сохранения секретности. И никакого четкого плана действий. Прекрасно. Судя по говору, манерам, уровню развития и запаху, нас похитила группа городских грузчиков. Или извозчиков. Ну или вконец оборзевших бандитов-любителей… Больше на ум пока никаких других дельных вариантов не пришло. Да и занимаются они этим, в смысле - похищением людей, явно впервые. По указке. Выяснить бы еще, по чьей именно. Хотя, как сказал капитан Ривай, наше с Жаном дело не дёргаться, сидеть тихо как можно дольше и ждать отряд спасения. — Туда, — пробасил встретивший нас голос, после чего идущий за моей спиной похититель развенул меня вправо. И снова подпихнул для ускорения. Но уже не так сильно. И на том спасибо! Прохладно. Интересно, куда это нас привели? Помещение, судя по эху от шагов, большое. С высоким потолком. Однако прошли мы не сильно много: шагов двадцать-двадцать пять, и пару раз поворачивали. Только бы никуда вниз не увели, в какую-нибудь темницу — из подземелий вызволять нас будет однозначно сложнее. — Сажай, — снова велел голос. — Вон веревка. И покрепче. Ну вот и дошли. Ох! Кто-то — я уже догадываюсь, кто — слишком резко, с силой дергает меня за плечо вниз, усаживая на жесткий стул, и тут же начинает озлобленно приматывать к нему поперек пояса. Девять — столько оборотов я успел насчитать. И два узла спереди. Плохо. Руки, итак связанные в запястьях сзади, неудобно оставили болтаться за невысокой спинкой. До узлов теперь я уже при всем желании не смогу дотянуться. Ай! Покончив с привязыванием похититель срывает с моей головы мешок и меня на несколько секунд ослепляет — свет, хоть и тусклый, режет по глазам слишком внезапно. Зажмурившись, несильно мотаю головой и с облегчением чувствую парик на законном месте. Фух, не содрал. — Так, тут всё. Надо звать босса, — почему-то недовольно подводит итог один из них, а после рявкает: — Хрен ли вы так долго возились? Полицаи уже дважды заходили и всю душу мне за вас вынули, нелюди! А вот это уже интересно… Значит городская полиция в этом точно замешана. И играет далеко не последнюю роль, раз позволяет себе нанимать гражданских. Отморгавшись, украдкой из-под выбившихся прядей гляжу в сторону говорящих. Ну точно, грузчики. Одеты небогато, большая часть — четверо из шести — с пивными животами. И всем на вид больше сорока лет. — Если им так всралось — ловили бы их сами! — возмущается единственный высушенный на вид мужик, хриплый голос которого мне уже знаком. — Вот сам им так и скажешь! — рычит басом самый толстый из них и, развернувшись, уходит за какие-то ящики. — И скажу! У меня, в отличии от некоторых, яица на месте, кастрат бесхребетный! — не унимается хриплый, уходя следом. — Яица может на месте, — шепчет кто-то из оставшихся. — А вот язык без костей, да голова уже совсем… того… протекает! — и все четверо заходятся в недолгом хохоте. — Ну чё, может по чуть-чуть, а? — тихо предлагает еще один, усатый и с видимой проседью в волосах. — За, так скажем, удачно проведенное дело? — А чё бы нет! — поддерживает идею мужик с залысинами. — А как же… эти? — дергает последний, самый молодой на вид, в мою сторону головой и все оборачиваются. Титанья пасть! От неожиданности едва не подпрыгиваю, но самоконтроля хватает усидеть неподвижно и не выдать себя. Спокойно, Армин, спокойно. Дыши ровно. Всё худшее, вроде бы, уже позади… — А чё эти? Связаны крепко, сидят тихо. Выход один, — рассуждает предложивший выпить. — Да не ссы ты! Мы ж тут недалеко! Не денутся никуда. Клаус, тащи этого… — обращается он мужику с залысинами, силясь что-то вспомнить. — Того самого… Ну с контрабанды! Митрасского которого. — А, понял, — кивает Клаус, уходя в противоположную сторону, — Сейчас будет. — Давай резче, — торопит его усатый. — Мы пока с закусью что-нибудь порешаем. А вы тут тихо сидите! И чтоб без выкрутасов! Ясно? — шикает он на меня, после чего, не дождавшись ответа, спешно скрывается с остальными всё за теми же ящиками. И когда их голоса и шаги, удаляясь стихают, наступает долгожданная тишина. Слава небесам! Наконец-то можно выдохнуть и немного расслабиться. И… Ух ты ж ничего себе! Только сейчас, в тишине, я неожиданно в полной мере ощутил, как болезненно оказывается колотится об ребра моё, словно увеличившееся в размерах, сердце. Надо же… Вроде и страха особого не испытывал, а всё равно… Хооо… Стараюсь дышать глубоко, пытаясь успокоиться. Ну чего разошелся? Всё же уже хорошо. Титаны намного страшнее. И непредсказуемее. Особенно девианты. А тут всего лишь люди. Обычные, не людоеды даже. Да и вообще идиоты, раз оставили нас одних, без какого-либо присмотра. Чутка поёрзав на твёрдом деревянном сиденье, пытаюсь устроиться поудобнее. Получается так себе. Этот стул, вероятнее всего, изначально и в целом создавался не для сидения. Но, признаю, это в любом случае намного лучше любого холодного каменного пола в каком-нибудь сыром подвале. — М-м-му-А! Святые небеса! Вздрагиваю так, что подскакиваю вместе со стулом. Жан! Я уже совсем забыл про него. А он, оказывается, всё это время сидел напротив. Да и сейчас тоже сидит. Вынужденно, разумеется. Потому что также примотан к своему стулу, как и я к своему. Тяжело дышит, пыхтит, раздувая в гневе ноздри, и хмурится. Ну копия Эрен! А ещё что-то там ворчал про то, что они ни капли не похожи. Собственно, как и сам Эрен. «Прости, я что-то задумался. Как ты?» — пытаюсь спросить я у него, но выходит такое же неразборчивое мычание. Вряд ли Жан что-то из этого понял, потому что в ответ лишь закатывает глаза и отворачивается. Здорово. Вот и поговорили. Решаю тоже оглядеться по сторонам и понять, где это мы. На первый взгляд похоже на какой-то заброшенный склад. Полупустой, заставленный хаотичным образом множеством ящиков и коробок самых разных размеров и качества. Потолки и в самом деле очень высокие, этажа на два. Или даже три. Окна небольшие, грязные и почти под крышей. Некоторые заколочены из-за отсутствия стекол. Вероятнее всего, раньше это здание предназначалось для работы какой-нибудь фабрики. А еще немного тянет сыростью с примесью гнили. Что ж… Если собрать всё воедино, то можно предположить, что нас, скорее всего, увезли и спрятали за стеной Мария. В неком заброшенном строении недалеко от канала по его левому… Всматриваюсь в небо и кусок стены за самым дальним окном. Нет, по правому берегу. И… Апчхи! — М-му-фь-мо-о-ф! — жует свою веревку Жан, кажется пытаясь сказать «Будь здоров». Отшмыгавшись, замечаю в редких лучах солнца, падающих на нас, как кружится и поблёскивает на сквозняках пыль. А на лице и в голосе друга столько раздражения, что со стороны это звучит больше как проклятье. Или пожелание скорейшей смерти. Меня же это всё неожиданно веселит. Ну надо же… Настолько, что губы под веревкой растягиваются в саднящей улыбке. Ай-яй-яй! Зря я это. Морщусь обратно. Больше так делать, пожалуй, пока меня не развяжут, не буду. Не стоит оно того. Поэтому просто киваю в знак благодарности. А в носу вскоре начинает щекотать по-новой. Вот ведь… Пришла беда, откуда не ждал. Извернувшись, пытаюсь почесаться о плечо, дабы унять назойливый зуд. Никогда прежде не бывал на складах. Перевожу взгляд вниз и замечаю под ненавистными каблуками устланный песком, землей, сухими листьями и прочим мусором деревянный пол. Мда… Здесь что, должно быть так грязно? Не убирались, поди, со времен основания стен. Даже боюсь представить реакцию капитана на это место. И Эрена, которого он заставил бы всё тут убирать. Ребята… Поскорее бы уже они вывезли Хисторию с Эреном в безопасное место. И вернулись за нами. *** Святые небеса… В полной тишине и обездвиженности время определённо протекает иначе. Я уже давно потерял ему счет и не знаю, сколько мы уже так сидим, созерцая то друг друга, то меняющие направление лучи света. Час? Меньше? Пожалуй, больше. Волнение давно улеглось, зато шея, руки и задница затекли, обратившись в камень. Немного хочется по малому, но пока терпимо. Жан же, каким-то немыслимым образом развалившись в своем стуле и путах, дремлет, откинув голову назад. Мда, усмехаюсь я снисходительно. Весьма завидное безразличие к обстоятельствам и ситуации в целом. Лишь бы всё это не оказалось затишьем. Перед бурей… Бумс! Что это? Жан тут же просыпается, вскидывая голову, и вопросительно смотрит на меня. Пожимаю плечами и оборачиваюсь на звук. Со стороны, куда ранее ушли распивать контрабанду наши похитители, слышится звук приближающихся шагов. Каких-то неровных, шлёпающих и спотыкающихся. Ну вот, кого и зачем сюда несёт? Сидели же нормально. Даже не шуршали лишний раз без дела. — М! — тихонько привлекает моё внимание Жан и дёргает подбородком на разведённые в стороны коленки. Точно! Моргаю ему в знаке понимания и свожу ноги вместе. Что-то я совсем расслабился. Девушки, пусть даже солдаты и при полной экипировке, таких вольностей себе не позволяют. По крайней мере на своей памяти я ещё ни одну за подобным не заставал. — Фу-ух… — раздаётся уже совсем близко и на свет нетвёрдой поступью выходит тот самый мужик с залысинами. Пропасть… Как же его усатый назвал? Клаус? Хотя, без разницы. Буду называть его так. Клаус останавливается метрах в пяти от нас и, смачно рыгнув, усаживается на первый подвернувшийся под зад ящик. Сделал бы это чутка левее и повалился бы на пол. Вот бы конфуз вышел, да только ни мне, ни Жану не до смеха. На вид мужику лет сорок или около того. Остатки жидких волос мышиного цвета на голове тронула редкая седина. Под водянистыми маленькими глазами мешками обвисли веки. Так же неприятно повисла кожа на щеках с куцой щетиной, индюшачей шее и брюхо над ремнём брюк. Сидит, ничего не говорит, периодически прикладываясь к ополовиненной бутылке, что припёр с собой, и переводит ни о чём не говорящий мутный взгляд с меня на Жана и обратно. Титана-мама… Да он же никакой! В смысле — кривой. Я даже с такого расстояния начинаю ощущать отвратный запашок пропитого насквозь человека. Да уж… Пренеприятнейший тип, хмурюсь я. Но, вроде бы, опасаться пока нечего. Наверное отправили сюда «не спускать глаз» с пленников. Чтоб не сбежали. Что он в буквальном смысле и делает. Если это так, то это неожиданно похвальная исполнительность. Не то чтобы я тут что-либо решал, но ладно, пусть следит — в наши планы побег пока и не входил. Просто, грустно выдыхаю, без нажравшихся наблюдателей сиделось гораздо уютнее. Повозившись в верёвках, устраиваю затекшие зад и спину поудобнее — получается как и прежде не очень — и устало смотрю на Жана. А тот косится на Клауса. С непередаваемой смесью из отвращения, жалости и желания не дышать. Небеса, усмехаюсь я про себя, так ведь еще суметь надо. — Эй! Нам-ЫХ-ня… — булькает что-то невнятное напополам то ли с отрыжкой, то ли с отдышкой Клаус, но тут же возвращает себе контроль ударом в грудину. — На мня, гавр-ик-рю, постри, — продолжает он уже более уверено всё также заплетающимся языком. — Крсавиц-ца… А? Красавица? Он что, это мне? Непонимающе смотрю на мужика, а он, поставив пустую тару на пол, поднимается на шатающиеся ноги. И делает уверенно-ломанный шаг. В мою сторону. «Ой-ёй! — думаю про себя, непроизвольно вжимаясь в спинку стула. — Не-не-не-не-не! Вот только не надо ближе! Пожалуйста, сидите там, где сидели! Ради всего святого!» Клаус же ожидаемо не слышит моих мыслей. Пара мгновений зигзагообразной походки и вот он уже нависает надо мной, обдавая табачно-винным перегаром, и вглядывается в лицо разъезжающимися в стороны глазами. Ну и мерзость! Да он же неделями не просыхает! А судя по общей вони — еще и не моется по столько же. Фу-фу-фу! В глотку сразу же начинает стучаться тошнота. Проклятье! Хочется не медля вскочить на ноги да бежать от этого типа прям так, согнувшись и с привязанным к заду стулом. Насколько бы неэффективно и комично это не оказалось. Но хрупкие девушки так точно не должны делать. Да и шум подниму. А вдруг от этого будет только хуже? И мне остается только, задержав дыхание, отвернуться как можно сильнее от источника смрада. И молиться за зажмуренными веками, чтобы этот ненормальный поскорее вернулся восвояси. — Иш-ты! Тока глянь, как-кая… ик… капризу-у-улька, — весело хрюкает пьянь и оборачивается к Жану. — Чё? От-тя тож нос вор… оротит? Не? Ну и молчи. А Жан и молчит. Даже не мычит ничего. Наверное тоже обалдел от происходящего. Украдкой бросаю на него взгляд. Так и есть. Успеваю заметить лишь широко распахнутые глаза на более, чем обычно, вытянутом лице. То ли от потрясения, то ли от… ужаса. И мне самому пока неясно отчего становится страшно. — Лю-ух-ублю таких вот… ик… бе-еленьких… чи-и-истеньких… — противно растягивая слова, продолжает Клаус. — Так и х-хочется тебя… ых… Чего ему там «так и хочется» меня, он озвучить не успевает, запнувшись об отрыжку. Замечаю, как по правой залысине скатывается мутная капля пота, переползает по складкам и морщинам на лбу до виска, откуда срывается и капает мне на юбку. Фу! Гадство! Меня сейчас точно вырвет. Хочу отвернуться еще сильнее, но больше не выходит. Не получается. Дальше только падать. — На-мня, гаврю, стри! — рявкает он и, схватив мозолистыми пальцами за подбородок, поворачивает на себя. — М! — возмущается позади него Жан, подпрыгнув на своем стуле, однако Клаус не обращает на звук никакого внимания. Что он делает, я не вижу. Потому что со страху закрываю глаза, а дышать и вовсе стараюсь через раз. Мелкими урывками. Я не хочу смотреть на этого человека. Правда, не хочу. Мне уже достаточно ощущений гнилого дыхания и шершавых пальцев на своем лице. Ну вот чего он до меня докопался? «Уйди-уйди-уйди-уйди-уйди…» — молюсь про себя, замирая. — Скажи-ка, куколка… а ты… везде такая… гладкая? — шепчет Клаус мне на ухо. — Или уже… куд-ух-рявенькая… там? М? Что? Вопрос оглушает. Что он только что сказал? Ушам своим не верю и чувствую, как глаза мои против воли округляются настолько, что еще чуть-чуть и вывалятся из орбит. А ещё — что задохнулся. И краснею. Или бледнею — пока не понял. Ужас какой-то. Меня всего коробит от отвращения. Кошмар! Подобной похабщины мне ещё никогда не доводилось слышать прежде. И вот как на это реагировать? Не знаю. А как на подобное реагируют девушки? Небеса... Как же незавидна женская участь. — А вот щас и про-ых-верим… Проклятье! Оцепенение спадает поздно. Почти поздно. В тот момент, когда потная лапища, что уже успела забраться под юбку, стиснула мне колено. И начала тянуться дальше. — Ы! — взвизгиваю в пережатые губы не своим голосом и дрыгаю ногой так, что чуть не опрокидываюсь назад. И, кажется, попадаю охамевшему извращенцу каблуком в колено. Проклятье! Армин, соберись! Еще пару секунд промедления и этот урод нащупал бы совсем не то, что пощупать расчитывал. Силы небесные! Да что ему вообще понадобилось-то от меня? — Ух! Как-кая стропри… стопри-ых-вая… — совсем не разозлившись на мою выходку, урчит Клаус, потирая место удара. А после добавляет, гадко оскаблившись: — Ну нич-чё… ых. И не тких объе-ик-жал. Так даже… вкуснее. О, нет… До меня, с внезапно отхлынувшей куда-то из тела кровью, наконец доходит, что этому выродку понадобилось. И с осознанием причины стянутые под париком в тугой хвост волосы встают дыбом. А сердце, провалившись на мгновение в живот, мячом подпрыгивает обратно вверх и заходится в бешеном ритме. Только. Не. Это. Голова начала кружиться. Кажется, мне дурно. Что же делать? Силы небесные, что же мне делать? О таком меня никто не предупреждал! И инструктаж не проводил. Так что же мне делать? — Ну же… ых… будь лап-пчкой… — шепчет Клаус, вновь протягивая свои лапы с растопыренными веером пальцами к моим ногам. — Не шуми… Все ушли… и никто нич-чего не ус-ик-шит. У нас с тобой хватит… ух… времени. После чего, сцапав мои ноги за бедра прям так, поверх юбки, встает передо мной на колени. И утыкается лицом в грудь. Плоскую грудь! Ведёт носом вверх-вниз, жадно обнюхивая блузку, а руками наглаживает по бокам. «Проклятье, — застываю я в панике статуей, — Он же сейчас узнает! Узнает, что я не девушка. И, соответственно, не Хистория. Узнает, расскажет своим и меня тогда точно убьют. А после убьют и Жана. Небеса, что же делать? Что же делать?» Ребята. Капитан. Ну где же вы? Неужели всё закончится… Вот так… Сейчас? — Муы! — не подумав, что будет дальше, окликаю я Клауса. И сам пугаюсь своего выпада. Я, правда, не знаю, что делать. Не успел придумать. Ничего не просчитал наперёд. Импровизирую. Главное сейчас выйграть время. Главное — просто остановить его. А с последствиями разберемся после. По ходу дела. И мужик останавливается, поднимая на меня вообще ничего не одупляющий взгляд. Хрясь! Хрусть! — Ай! С-сука! Получилось, думаю я с облегчением откидываясь на спинку. Достал. И головой, и ногами. Морщусь. На лбу точно вскочит шишка, но я доволен. Доволен собой, наверное, как ещё никогда в жизни не был. Ловлю восхищённый взгляд Жана и с удовольствием продолжаю наблюдать, как это животное, скрючившись на полу, держится одной рукой за промежность, а другой за голову. Так тебе и надо, мразь, ликует всё внутри. Мы, между прочим, в разведотряде тоже не пальцем деланные! И вообще Трост от титанов отбили. А с подобными тебе даже самый слабый из нас справится. Даже связанный. Даже... я. — Ах ты дрянь! — рычит Клаус на удивление внятно — видать, боль отрезвила — после чего неожиданно резво вскакивает. И замахивается. Проклятье! Не увернуться... Шлеп! Мрак. И звон. М-м-м… Понимаю, что голову, да и почти всего меня, откинуло вправо, когда начинает гореть левая половина лица. Медленно пытаюсь поводить туда-сюда челюстью — вроде на месте. Хорошо он мне, однако, влепил… От всего своего оскорбленного и покалеченного достоинства. Хисторию бы, поди, вообще от такого вырубило. Вот ведь ублюдок… Пока пытаюсь прийти в себя и сесть ровнее, молюсь о сохранности парика. В голове всё звенит и гудит, а мир нет-нет, да кувыркается с ног на голову и обратно. Поэтому не слышу, о чём именно, надрываясь, говорит этот урод. Как сквозь воду. И где он вообще? — М-м-м-фы-м-м-мы! — улавливаю, как пытается что-то сказать Жан и скрип ножек передвигаемого о пол стула. Звук удара и Клаус взвизгивает резаной свиньей. «Проклятье… Жан! Что ты там делаешь? Уймись, пожалуйста! — прошу я мысленно, стараясь пересилить болезненный звон внутри черепа. И двоение перед глазами. — Я справлюсь, правда! Не дури!» — Заткнись, я сказал! — завершая звуки возни рявкает Клаус. — Не то я те… И замолкает. Затихают оба. Тишина. Титанья пасть… Да что там у них происходит? С трудом поднимаю веки и размыто вижу, что этот урод держит покрасневшего Жана одной рукой за горло, опрокидывая ему голову назад, а другой прижимает к его шее что-то блестящее. Что это? Что это такое? Нож? Проклятье! От осознания проблемы меня аж подбрасывает. Жан! Что же делать? Что же делать? Что же делать? — Ха-а-а-а… — усмехается чему-то Клаус и, отпуская лже-Эрена, отступает на шаг назад. — Ха! Тебя ж это… того… Царапать нельзя! Ха-ха-ха-а-а… — скалится он шире и, обернувшись, тыкает ножом в мою сторону. — А вот насчет тебя, лапуля… ничего такого… не говорили. Ну всё. Шах. Противник оказался, хоть и бесчестным, но умнее, чем мне думалось. Это, определенно, шах… Смотрю на Жана и вижу в его сложившихся домиком бровях отчаяние. Кажется, он думает также. «Думай, Армин, думай, как избежать мата. Твой конь — Эрен бы со смеху помер от этого сравнения — сейчас выведен из строя. Он теперь не станет действовать, опасаясь, что этот урод разукрасит тебе, например, руки, ноги… или даже лицо. Фигура хоть и на доске, но более бесполезна». Клаус уже прижимает лезвие к моей щеке и вновь задирает подол, когда неожиданно осеняет… Слезы! Какой же я… Нужно попытаться надавить на жалость. По-женски. Ни один нормальный мужик этого на дух не переносит. Разве что в конец больной ублюдок. Относится ли Клаус к таковым — даже предположить боюсь. Но надо попробовать. Тянуть время любыми способами. Вот только слёзы, как назло, не идут! А рука Клауса добирается уже до колена. Стискиваю ноги вместе, в кровь прокусываю изнутри обе щеки — да так, что отдает в ушах — и прогоняю в голове самые страшные минуты в своей жизни. Боль первой утраты при виде погибших родителей. Чувство несправедливости от побоев соседских мальчишек. Обморочный ужас от Колосса, возвышающегося над стеной. Ощущение обречённости, когда дедушка не вернулся из освободительного похода. Одноногого Эрена, тянущего мне руку из пасти титана. Дула пушек, что направили на нас в страхе свои же… Проклятье! Не то! Это всё не то! Это всё позади. И пережито. Но если… А что если… Всё закончится здесь и сейчас. Для меня. И я никогда не увижу мир за стенами. Не увижу те удивительные места, о которых писал неизвестный автор прошлых лет в дедушкиной книге. Не увижу то самое, полное солёных вод бескрайнее море? Кап… Кап-кап… — Ты чё это? — теряется Клаус, услышав мой первый всхлип, и прерывает свои посягательства. — Ты, это самое, кончай давай! Меня это вообще не заводит… Чё ревешь, дура? Целка что ли? — и оборачиваясь к Жану, уточняет: — Чё, целка? Жан, выкатив глаза, кажется, давится верёвкой, но не отвечает. Да я и сам в замешательстве. Кто бы мог подумать, что ситуация повернёт именно в эту сторону. Ну и как ему лучше ответить? Пока думаю, всхлипываю сильнее и продолжаю выдавливать из себя по каплям ещё воды. За свои шестнацать лет я успел наслушаться о мужских предпочтениях в утехах постельных предостаточно. Кому-то нравились исключительно рыжие, кому-то — пухленькие. Кому-то нужна была большая грудь, кому-то длинные ноги. Особо искушенные предпочитали помоложе, или же наоборот, дам с богатым опытом. А самые отбитые без стыда рассуждали вслух о преимуществах сношений в… иные отверстия… И не обязательно с женщинами. Вспоминаю всё это и, артистично схлипнув в очередной раз, согласно киваю. Киваю, при этом сильно рискуя нарваться как на прекращение кошмара. Так и на его продолжение. — Хы… — быстро прикинув что-то в пропитом уме совсем не растроенно хмыкает Клаус. И как оказывается — на моё несчастье. — Тогда, если хочешь ею остаться, уважь меня… иначе, милочка… По-другому, ясно тебе? — надавливает он острием сильнее и, кажется, прокалывая кожу на щеке. — И чтоб больше без фокусов! Усекли? Оба! Что? По-другому? Пропасть! Откосить не вышло. И, чувствую, более не выйдет. Ну, что ж… пусть так. Тяжело сглотнув, еще раз коротко киваю, а побелевший Жан закрывает глаза и отворачивается. Прости, мне, правда, ничего другого не остается, почему то извиняюсь я перед ним мысленно. Просчитать ходы этой партии не так уж и сложно. Для этого не нужно быть командором Смитом. Буду сопротивляться дальше — Клаус порежет меня вдоль и поперек, а после — или даже во время — всё равно возьмёт что хочет. Своим и заказчику скажет, как вариант, что «пыталась убежать и оказывала сопротивление». А когда залезет под юбку и нащупает член — убьёт. И будет перед всеми прав. Вот только, если этот извращенец ещё и по мальчикам… О дальнейшем развитии событий я и думать не хочу. А так… пусть делает, что хочет. По-другому, так по-другому. Я даже догадываюсь уже, как это, по-другому. Вытерплю. Надеюсь, что вытерплю. Не девчонка, в конце концов. И уж тем более не… целка. Не целка, но… вот только… Жаль, что это у меня… это прозойдет… так. — То-то же… — тянет Клаус довольно и подходит ближе, почти вплотную, едва не задевая своим брюхом меня по носу. Я больше не отворачиваюсь. Наверное, смирился. И даже к вони немного привык. Погладив меня по голове, он ухватывает за волосы и запрокидывает назад. Шпильки парика больно натягивают кожу у лба и висков, хотя я практически не сопротивляюсь. Да уж, девчонки постарались. Закрепили на совесть. Только бы не содрал… только бы не содрал… — Ты прям как куколка. Фарфоровая, — бормочет Клаус, поглаживая меня другой рукой по мокрым от слёз щекам. Скулам. Губам… Мерзко, но я терплю. Смотрю, молчу и терплю. И не сопротивляюсь. Просто подчиняюсь. Сейчас я просто кукла. Говорит, что фарфоровая? Буду фарфоровой. Переодетая кукла. Кукла для забав. Для взрослых забав. Слышу, как лязгает пряжкой ремень и суетливое шуршание ткани. Началось, обреченно думаю я. Мне кажется, что я смирился с тем, что будет. Смирился со своим унижением. Но когда вижу перед своим лицом полувставший мужской член, меня передёргивает. Нет! Не могу. Меня снова тошнит. И душит от омерзения. Небеса, сжальтесь! Лучше уж в слюнявую пасть к титану, чем это. Я, правда, не смогу! Вот только веревка со рта никуда не исчезает. Непроизвольно сжимаю ее зубами крепче. Словно в ней заключается всё моё спасение. Но всё-таки странно это. Мне, правда, казалось, что всё происходящее ведёт к тому, чтобы… Однако Клаус продолжает держать меня за волосы, не давая вывернуться, и начинает медленно надрачивать свое обвисшее хозяйство. Прям перед моим лицом. Смотрит сверху вниз почерневшими глазами. Пыхтит. И, облизываясь, чуть ли не исходит слюной. Мерзкий. Какой же он всё-таки мерзкий... Небеса, почему это оказался именно он? Времени на поднять у Клауса уходит прилично. Он даже язык вытаскиват от усердия. Как же это всё-таки мерзко. К чему так мучаться, мне, честно, невдомёк. Зачем это, если он просто... не может? Неужели настолько надо? Стоит ли результат всего этого? Остатки слёз уже успевают высохнуть, когда я чувствую прикосновение чего-то горячего и мокрого к подбородку. Вздрагиваю. Пропасть! Потому что тут же понимаю, что это такое. И, закрывая глаза, всхлипываю уже по настоящему. Не дыши, велю я себе, когда Клаус проводит своим поганым хером по щекам. Не дыши, когда ведет по сжатым губам, размазывая выступающую смазку. Не дыши, когда, надавив на затылок, тычется головкой в закрытый глаз. И зачем-то засовывает палец мне в ухо. А я не могу сдержать очередной всхлип. Я не хочу знать, зачем ему это всё. Я не понимаю и желаю никогда не понять, как от подобного получать удовольствие. Я просто хочу, чтобы это всё поскорее закончилось. Пожалуйста, молюсь я неведомо кому, пусть этот кошмар поскорее закончится. И внезапно всё пропадает. Хватка на голове, палец из уха и, что отраднее всего, хер этого ублюдка с моего лица. Однако глаза я не открываю, крепче сжав зубами уже успевшую стать почти родной веревку. Если я правильно понимаю, сейчас мне кончат на лицо и всё действительно закончится. Сердце судорожно сжалось, вот только неясно от чего. То ли от облегчения… то ли от дурного предчувствия. Секунды затишья неведомым образом вытянулись в вечность. С зажмуренными глазами, задержанным дыханием и бьющимся где-то между ушами сердцем я словно отключился от внешнего мира. Я не слышу и не вижу, что происходит возле меня. Чувствую лишь, что кожу на лице в тех местах, где Клаус успел «пройтись», неприятно стягивает. Ощущение такое, будто по ней прополз слизняк. Огромный. Жирный. Склизкий. И, неожиданно осознаю, что этого слизняка только что вложили мне в связаные за спиной ладони. Проклятье! — Ну же, сладенькая… — внезапно шепчет уже со спины Клаус и, откинув мне волосы, широким мазком облизывает шею. От основания и до того самого уха, куда теперь засовывает и свой мерзкий язык. — Сделай мне приятно… Обхвати вот так… — велит он, сжимая моими ладонями свой член. — Погладь… Сильнее… Всхлипнув еще раз, делаю, как он просит. И тут же слышу довольный стон, больше похожий на бычье мычание. Удовлетворившись тем, что я достаточно плотно держу его хер, он отпускает мои руки и тут же больно стискивает кожу на груди. Гадство! Пытаюсь вывернуться, но не выходит. В этом положении никак не выходит. Клаус просто сильнее прижимает меня к спинке стула и продолжает свои дела. А меня трясёт от страха и безысходности. Потому что то, что он так хочет пощупать, у меня нет. Не было и не будет. А значит сейчас у него возникнет вопрос… Но, нет. Не возникает. Его ничего не сбивает с толку. Не смущает. Ни мои слезы. Ни отсутствие груди. Ни… Жан. Снова вспоминаю о нем слишком внезапно. И немного отрешенно. Жан же здесь, никуда не делся. Поднимаю на него взгляд и вижу… жалость. Пропасть. Нет! Не нужно! Не смей! И выжатые насильно искуственные слезы смываются горячим потоком новых. Настоящих. И горьких. — Давай же, куколка. Ещё… вот так… М-м-м, сладенькая. Какая же ты сладенькая, — сильнее щипая за соски через ткань блузки, нашёптывает Клаус. И снимает у меня со рта веревку. Больно. Слёзы, что уже успели попасть в ранки у уголков губ, щиплют солью. И я реву от этого еще сильнее. Небеса, как же мне больно. И не удерживаю вой, вырывающийся даже сквозь стиснутые зубы. — Тихо, лапуля… — кусая за обслюнявленное ухо, шепчет Клаус. И проведя шершавыми пальцами по губам, жестко их раздвигает. А после и зубы. И, присосавшись к шее, пихает в рот сразу три пальца. До самой глотки. Гадость! Нет! Хватит! Как назло в этот момент в голову помойными тараканами полезли самые омерзительные варианты того, что он этими самыми пальцами не так давно мог делать. От ковыряния в носу. До… подтирания задницы. И горло тут же сдавливает в рвотном спазме. Пропасть! Слёзы из глаз от натужного кашля кажется уже не текут, а брызжут фонтаном. А вся слюна, что имеется в наличии, выливается наружу. По подбородку, на шею и дальше. Хватит! Пожалуйста, хватит! Верчу головой и языком, пытаясь вытолкнуть проклятые пальцы изо рта. Хватит! Но ни хрена не выходит. Наверное хорошо, что блевать по факту нечем — в последний раз мы нормально ели… Когда? Вчера днем? А после — вода да остатки сухпайков. И тем не менее чувствую, что если сейчас же не избавлюсь от этой мерзости, то либо выблюю внутренности, либо задохнусь… Но Клаус держит крепко. Не вывернуться. Не получается. Он не обращает на мои на мои ёрзания никакого внимания. Также пыхтит, слюнявит шею, шарит по плоской груди и всё тычется и тычется сопливой головкой мне в ладони. И его совсем не беспокоит, что я больше не обхватываю член в кулак — после рвотных потуг руки, как и голова, безвольно повисли. Да и в целом всё моё трясущееся тело удерживается на месте только за счет верёвок и рук этого выродка. Пропасть… Понимаю, что всё-таки смущает, когда он обхватывает обе мои ладони своей лапой. И толкается в очередной раз. Небеса… И реальность, сжалившись, выкидывает меня из собственного тела. В спасительную пустоту. *** Это было странно. Странные ощущения. Я вовсе не потерял сознание, а словно… сломался. Я был одновременно и внутри, и будто бы снаружи. Видел себя со стороны и чувствовал всё, что со мной делают… Вот только боль, что казалась мне невыносимой, куда-то ушла. Боль… Эта боль какая-то странная. Иная. Не похожая на ту, когда бьют наотмашь, ломают пальцы или режут кожу. У этой горький вкус несправедливости и несмываемого позора. Но я её больше не чувствовал. Я с безразличием смотрел на себя и всё то, что мной делают. А за всем этим видел море. Как на картинке из дедушкиной книги. Неподвижное. И бесшумное. Небеса… Как же хочется увидеть это самое море… Оно и в самом деле такое синее? Или же это всё вымысел художника? И бескрайнее, как описывал его автор? Глубокое настолько, что со дна не увидишь солнечного света? И, что невообразимее всего, солёное ли оно? С шумящими пенными волнами, плачущими криками белых птиц, зовущихся чайками, и волшебно-алыми закатами? Интересно, оно и вправду такое… прекрасное? Когда Клаус наконец, задрожав, с протяжным стоном спускает мне в руки, а после принимается их вытирать, я, вяло шевеля одеревенелыми мозгами, осознаю кое-что невероятно простое. Следы. Он не хотел оставлять следов Вот почему он остановился, когда решил, что его жертва девственна. Вот почему не кончил на лицо. Ну, а в рот не трахнул наверное, потому что опасался зубов. После того сопротивления, что я уже успел оказать. Не знаю, почему этого не случилось на самом деле, но по крайней мере, мне бы хотелось так думать. Странно, что я вообще об этом думаю. Как же это всё странно… До этого дня мне, правда, казалось, что мир устроен несколько проще. Всегда было зло в виде титанов, защита в виде стен и мы — остатки человечества. Было намного легче. Сейчас же для меня всё ещё сильнее смешалось и перепуталось. Больше не было чёрного и белого. Зато появилось множество других цветов. И у каждого по миллиону оттенков. Так какого же цвета была эта ситуация? И какого оттенка этот человек? Правильно. Правильно мне как-то сказал Эрен. Что я иногда слишком много думаю. — Ам-мим… — тихо зовет Жан, словно откуда-то не отсюда. И краем зрения я замечаю, как он сгибается, чтобы заглянуть мне в лицо. Что? Всё? Неужели всё уже закончилось? Куда делся Клаус, мне до титана. Просто чем дальше, тем лучше. Но его и в самом деле нигде поблизости больше нет. Перед глазами немного туманит от пролитых слёз, а Жан, кажется, смотрит странно. Я не могу понять его взгляд. Но мне сейчас трудно в этом разбираться. У меня не осталось никаких сил. И я опускаю взгляд. Жан… Не представляю, как мне впредь смотреть ему в глаза. Я уже видел в этих глазах жалость. И больше не смогу этого вынести. А завтра… нет, уже сегодня… как только нас освободят, я постараюсь об этом забыть и никогда не вспоминать. Навсегда. Клянусь, я забуду об этом. — Не надо, Жан. Ни слова больше, — прошу я его, совсем забыв, что тот говорить не может. — Ни сейчас. Ни после. Никогда. И никому. Смотрю ему куда-то в плечо в ожидании ответа. Долго, дружище. Почему же ты так долго думаешь? Ты должен просто согласиться со мной. Ты обязан унести всё увиденное с собой в могилу. А лучше забыть сейчас же. Это только мой позор. Мое унижение. Пройдет не один день, прежде чем я смогу отмыться от всего этого. С меня хватит и одного свидетеля. С меня вообще хватит. И вскоре он коротко кивает. — Спасибо, — выдыхаю благодарно и обессиленно роняю голову вперед. Как же я устал. Как же хочется спать. Слышу шуршание и скрип. Вновь поднимаю глаза. Ну что еще? А это Жан, немного подергавшись, передвигает свой стул поближе ко мне и вытягивает ногу. «Хах, — невесело усмехаюсь про себя. — Ну и что это? Не понимаю…» И тем не менее бездумно вытягиваю свою в ответ. Расстояния хватает ровно настолько, чтобы соприкоснуться носками ботинок. И замереть. Странно… Нелепый и почти бессмысленный жест солидарности неожиданно заставляет меня почувствовать… облегчение. Ведь, смотря на наши ноги я внезапно понимаю, что… не один. Небеса милосердные, благодарю я высшие силы мысленно. Ведь это не жалость. — Спасибо, — повторяю на грани слышимости, ощущая, как слипаются веки и слабеет язык. — Спасибо, Жан… Знаешь, я что-то… устал что ли… я наверное, если ты не против, посплю… хорошо? — прошу я уже не понимая, произношу я это вслух или это отголоски уплывающего сознания. — Я немного… ты только… разбуди, когда… наши… придут… за… на…