Зима будет долгой

— Что это? Ладони колет холодом, и Балерион непонимающе хмурится, глядя на капли воды, что секундой ранее были чем-то белым. Холодным. Противоестественным, как раздающий пощёчины ветер на высоте разрезающих небеса башен Красного Замка. Балерион не ощущает холода в полной мере, позволяя магии струиться по жилам, подсвечивать глаза нечеловеческим огнём. Мейегор оборачивается. На его плечах — плащ с подбитым мехом, что делает короля ещё мощнее да суровее. Только Балерион всё равно видит мальчишку, который вырос давным-давно, но всё равно — нет-нет, но прорывается, стоит ему крылья развернуть во всю мощь. — Это снег, Балерион, — произносит Мейегор и снова глядит на зеркальную морскую гладь. Вода наверняка ледяная, парализующая, что ни вдохнуть. — Зима пришла. Но ты ведь никогда не слышал о ней. Балерион дёргает плечом, обтянутым лёгкой тканью тёмной рубахи. Он — дитя магмы и пепла, рождённый в пыли обсидиана. Холод для него чужероден и враждебен. Только и Мейегору Таргариену неведомы колкие объятья зимы. — Как и ты, — спокойно отбивает Балерион, рассматривая падающие на его подставленные ладони хлопья снега. Они быстро тают, а затем и вовсе испаряются тонкой струйкой пара. Балерион не сразу замечает, что сам дышит таким же, только облако больше и плотнее. Мейегор смотрит на него безо всякого выражения, но несложно через натянутые нити их связи почувствовать лёгкие уколы недовольства. Или беспокойства? — Мы оба дети лета, — говорит Мейегор. — Но побереги тепло, Чёрный Ужас. Его слова тают теми же снежинками, растворяются в шуме шагов, чеканящих по каменным плитам каблуков. — Зима будет долгой.