Между долгом и жертвой

— Неси-неси, criado, нам еще надо забрать цветы! Лора усмехается неприкрыто, в руках у него потягиваясь, и Дерек едва сдерживается, чтобы ее не встряхнуть, когда из переулка на оживленную улицу выходит. У него руки тёплые, походка плавная, как у хищника аккуратно-бесшумная; ей жалеть о своей победе на этот раз точно не приходится. Люди смотрят как-то странно; люди оглядываются и улыбаются. Лора головой по сторонам вертит и со смешком им вслед бросает: — Не обращаем внимания, он проспорил! Дерек на это морщится и глаза устало закатывает; кто вообще старше и разумнее? А Лоре плевать, у нее чувство стыда наглухо отбитое и где-то глубоко под землёй похороненное; губы красные в улыбке довольной расплываются, когда видит его реакцию. — Что? Сам виноват. И, как ни в чем не бывало, добавляет: — Я еще могла бы сказать Мейсону, и он бы всю дорогу тебя подкалывал. — руку ко лбу прикладывает наигранно-драматично, продолжая. — Но я слишком великодушная, чтобы так поступать! Дерек хмыкает уже черт-знает-какой раз за сегодня, вспоминая, что сейчас мог бы спокойно сидеть дома, дочитывая книгу, а не таскаться по городу тягловой лошадью с весьма увесистой особой на руках. Лора на его замечания о весе фыркает, аля: «мышечная масса, да и ты сам не pelusa, Дерек», — руку ему на плечо закидывает и жмурится довольная слишком. Мейсона она бы не позвала, знает, что не ладят они особо, а тут еще передерутся и (no quiera Dios!) уронят ее. Знает, что Дереку вообще вся эта идея со стаей из побитых и подозрительных личностей (он спрашивал, не набирает ли их Лора по таким критериям) нравится не особо, а она никого отпускать не желает, будто бы действительно думает, что что-то дельное из этого выгорит; «разве можно кого-то так просто на улицу выбросить?!» Лора – альфа настоящая, сколько бы в ней этого желания помочь всем и каждому не было. Сколько бы они меж собой не скалились, друг другу хребты вырвать обещая. И Дерек никогда себе не признается, что выходит у нее неплохо; особенно когда она его так бессовестно эксплуатирует. – Нам надо зайти за цвета-а-ами, Дерек! – За цвета-а-ами надо тебе, а у меня уже руки болят. – Я не виновата, что ты не умеешь играть. – тоном абсолютно невинным отвечает и пальцами длинными к его щеке тянется, более мягко продолжая. – Мои каттлеи сами себя не забирут. Дерек брови поднимает вопросительно, смотрит на нее так, будто бы не до конца понимает, что происходит вообще. Хотел бы возразить, что ему сотый цветок в доме незачем – они скоро эволюционируют и всю стаю оттуда выживут. Хотел бы сказать, что ей тоже ноги размять надо. Хотел бы, но не сделает конечно. Дерек видит слишком отчетливо, как у Лоры внутри ежедневно почти что-то перещелкивает; но сейчас она улыбается широко, абсолютно невинно, и алый с ее губ на радужки переползает. А у нее глаза блестят задорно, слишком живо. А она будто бы на слабо берет его, рычажки проворачивая. Знает же, что пешком не пойдет – не для нее от привилегий победителя отказываться; знает, что он ее тут не сбросит. Знает, знает, слишком много она, черт возьми знает. Лора зависает у него на руках бессовестно долго; Дерек вздыхает, разворачиваясь в сторону перехода. А затем закидывает ее на плечо под возмущенные возгласы на испанском.