***
Тэхён едет на заднем сидении автомобиля и смотрит на сменяющиеся серые пейзажи за окном. Ему сегодня снова показалось… Он всё ещё не может забыть. Разве можно что-то забыть, когда помнишь об этом постоянно? Когда ходишь, ешь, пьёшь, общаешься с людьми, работаешь, улыбаешься, просто дышишь, а оно всегда с тобой. Ходит за твоей спиной на расстоянии нескольких сантиметров, дышит тебе в затылок, ест за одним столом и остаётся твоим единственным собеседником, когда все расходятся по домам. Тэхён расстёгивает несколько пуговиц на своей блузе и ловит короткий взгляд Намджуна через зеркало. Его руки на руле напрягаются, но машина всё равно едет ровно, по линейке. — Устал? — голос мужчины приглушён, но всё так же сквозит привычной теплотой. — Немного. Намджун ничего не отвечает. Отвечает Намджун тогда, когда Тэхён, не успев переступить порог дома, раздевается, сбрасывая с себя брендовое шмотьё и разбрасывая его по комнате. Он переодевается в широкие шорты, оставаясь с голым торсом. И сразу лезет в холодильник, доставая оттуда несколько бутылок соджу, чтобы догнаться до ещё более дерьмового состояния и снова взять кисточку в руки. Намджуну это уже поперёк, если честно. Он собирает разбросанные вещи и аккуратно кладёт на белоснежный диван. У Тэхёна вообще вся квартира — белая. Только мрачные картины выделяются своей почти пугающей чернотой. Белый цвет не спасает от холода и застоявшегося запаха алкоголя. — Завязывай пить. Тэхён смеётся на очередное возражение и открывает бутылку, припадая к горлышку, хлебая соджу, словно воду. Намджун подходит вплотную и вырывает бутылку из его рук, громко плюхая на стол. — Я серьёзно. У тебя завтра последний день выставки и аукцион, если придёшь бухим — карьере конец. Я не буду тебя отмазывать в очередных интервью. — Заткнись! Кто ты такой, чтобы мне указывать?! — повышает голос младший. — Я твой менеджер. Для Тэхёна это более, чем весомая причина. Для него теперь Намджун — это единственная причина держаться за что-то. Когда он приехал в Сеул, родители были рады ему пару дней или, может, часов. Они несколько раз ходили вместе в уютные кафе и даже один раз были в кино. Тэхён тогда оживал моментами. Когда мама нежно гладила его по волосам и говорила, как сильно он повзрослел. Когда отец ободряюще похлопывал по плечу перед внезапно свалившимися выпускными экзаменами или когда ему подарили померанского шпица и разрешили самому выбрать имя для этого малыша. Тэхён бережно складывал эти моменты поверх открытых ран и становилось немного легче. А потом родители снова с головой ушли в работу, никто из его новой школы не горел желанием познакомиться, еле набранный проходной балл позволил поступить лишь во второсортный университет искусств на грёбанное рисование, которым он больше не хотел заниматься, а Ёнтан умер через две осени. Намджун в его жизни тогда появился совсем некстати и вроде как ненадолго. Он был на год старше и почти на голову выше. Его глубокомысленные размышления о жизни были непонятны даже его преподавателям с философского. Он был умным, но слишком глупым, чтобы отвалить от Тэхёна по-хорошему. Намджуну тогда дали задание — написать отзыв о какой-нибудь картине — и в то время, когда все выбирали Ван Гога, Ренуара и других именитых — ему на глаза попалось полотно Тэхёна. Это был чёрный ворон, что тонул в тёмной воде океана, барахтаясь, но уже не в силах вырваться. Какая-то неведомая сила тянула его ко дну, а мокрые крылья больше не могли взлететь. Старший тогда просил рассказать, какая история скрывается за этой картиной — и Тэхён, почему-то, рассказал. Не хотел, потому что внутри всё ещё так сильно болело при одном только воспоминании, выкручивало и ныло глубоко-глубоко, куда не добраться руками, слезами и словами. Намджун тогда впервые молчал. Не осуждал, не называл геем и не говорил, что любить двух людей — двух мужчин — сразу, это извращение. Этого молчания хватило, чтобы Тэхён вымученно улыбнулся.***
— Тогда выпьешь со мной? — Тэхён смотрит заискивающе, знает, что мужчина не сможет отказать. Никогда не мог. Одно время Тэхён даже думал, что нравился ему, но Намджун просто чёртов эмпат. Твоя боль — моя боль, или как там? — Ну давай же, ты же мой менеджер. Проконтролируй, чтобы я не напился, — он делает максимально милое лицо. Зря, конечно, потому что Намджун знает, как Тэхён рассыпается внутри. Старший снимает очки, устало потирает переносицу и надевает их снова. Он молча скрывается в комнате и возвращается обратно с шёлковым халатом в руке. Подходит к нему со спины вплотную, бережно накидывает шёлк на плечи Тэхёна, так же бережно продевает руки, завязывает пояс на талии, дышит в затылок, почти прикасаясь пухлыми губами к тэхёновому виску и затягивает пояс так сильно, что младшему вдруг становится очень трудно дышать. — Я сказал, что ты не будешь пить — значит не будешь, — отрезает Намджун и тащит опешившего Тэхёна в спальню, почти грубо толкая на кровать. Намджун насильно укутывает друга в одеяло, выключает свет, запахивая шторы, и погружает комнату в привычную для Тэхёна тьму. Сам ложится рядом, хотя планировал ехать домой, но младшему явно сегодня нужна его помощь. Они лежат и тщетно пытаются вглядеться в темноту. — Я снова видел его, — спустя долгие минуты шепчет Тэхён и достаёт руку из-под одеяла, осторожно касаясь руки Намджуна. Ему это просто нужно. Просто знать, что есть кто-то, способный удержать его в ускользающей реальности. — Тэхён… — Он был таким настоящим, так близко ко мне. И я снова не сумел за него ухватиться. — Зачем ты так сильно мучаешь себя? Прошло уже шесть лет. — Потому что я заслужил? Заслужил ничего не знать о них, питаться одними лишь иллюзиями и жить на грани, — Тэхён сжимает намджунову руку сильнее и продолжает, громко сглатывая. — Знаешь, я всё ещё не могу вспомнить тот день. То есть, я знаю, что случилось, но помню только, как сильно был напуган тогда. Говорят, что время искажает нашу память, заменяет какие-то эпизоды выдумками и фантазиями. Но я так отчётливо помню время, что провёл с ними. Почти наизусть знаю все наши разговоры, вплоть до одежды, погоды и прочей ерунды. Я сошёл с ума? — Нет… наверное нет. Может ты помнишь, потому что хочешь помнить? И ты не заслужил такого, Тэхён-а. Никто не заслужил. Так порой случается, это просто такое чудовищное совпадение. — Ты не понимаешь. — Я бы хотел понять. Они лежат в тишине ещё несколько минут. Намджун смотрит на Тэхёна уже привыкшими к темноте глазами и в который раз осознаёт, как тот прекрасен. Выточенный из фарфора профиль, чистая матовая кожа, волосы, размазанные по подушке, цвета вороньего крыла. Длинные запутанные серебряные серёжки в ушах. Сильные руки, подтянутое тело, но хрупкость и ломкость в каждом движении. Под его правой ключицей красуется маленькое чёрное солнце, а под левой — такая же чёрная звезда. Намджун знает, почему они там. Тэхёново тело — один сплошной шрам, даже не рубец. Всё ещё слишком открытая рана. — Намджун, тебя когда-нибудь касались так, что ты забывал своё собственное имя? Да. Это делаешь ты прямо сейчас. Но Намджун не станет произносить этого вслух. Он не хренов эмпат — это всё только отмазки. Он в Тэхёна давно. Ещё с университета. В его текуче-шоколадные глаза, что так часто теперь прячутся за линзами, в его движения плавные, но точные, в то тёмное, что есть у него внутри, в глубину его голоса, в шёпот, в пьяный бред, в ту невероятную преданность кому-то до него, в его сверхъестественное умение любить всем сердцем и смелость взвалить на себя ту ужасную непосильную ношу одного только дня. И нести её, и жить с ней, и страдать за четверых и позволять иногда разделять с ним эту боль. Во всё это Намджун так сильно… Но он не скажет ему об этом, не станет взваливать на Тэхёна свои чувства, иначе тот совсем не справится. Возможно, он скажет об этом однажды. В пятый понедельник июня, когда за окном будет не так ветрено. В тот день солнце обязательно обласкает их с головы до ног, а Тэхён научится рисовать что-то кроме воронов. Это обязательно случится когда-то… когда Тэхён избавится от всей боли. Намджуново когда-то длится уже четыре с половиной года, и он не хочет думать о том, что в июне нет пятого понедельника. Поэтому на тэхёнов вопрос он не боится соврать. — Нет, а тебя? — Да. — Хосок или Чимин? — два слишком важных имени для Тэхёна. — Хосок. С Чимином я вообще не знал, что оно у меня есть. Намджуну жаль, что Тэхён топит свою боль в алкоголе, что не заводит знакомств, не ищет любви и признания. Только тонет, тонет, тонет… в тёмной воде, как те самые вороны с его картин. Все эти вороны — это и есть он. Его полотна кричат о боли. Возможно, именно этим и цепляют. Наплевать на искажённую перспективу и кривые тени, на абсурдные вытянутые пропорции и слишком много чёрного. Есть в них что-то, что заставляет смотреть, не отвлекаясь. Намджуну они не нравятся, но критики и искусствоведы буквально пищат от восторга. Тэхён в свои двадцать три стал почти иконой современного искусства, а Намджун выбрал вместо философии всегда быть рядом с Тэхёном и стал его менеджером. Он помнит, как они ругались и дрались из-за того, что младший тратил деньги на алкоголь. Намджун всегда побеждал. Он помнит, как после смерти Ёнтана они вместе напивались и пьяно смеялись с глупых вещей. Тэхён прожигает себя, сам себя душит, сам убивает. Намджуну больно смотреть и быть не в силах что-либо сделать. — Тэхён-а, то, чем ты сейчас занимаешься — всего лишь сублимация. Прячешься за масками, а где-то там внутри живёт настоящий Ким Тэхён. И он хочет совсем другого. — Чего же он хочет? — Ты знаешь ответ. Тэхён знает. Намджун ему когда-то задвигал одну из своих теорий о том, что у каждого в запасе есть десять тысяч жизней. Неповторимых, не связанных между собой и абсолютно прекрасных. Он знает, чего на самом деле хочет. Всегда знал. Тэхён хочет быть с ними во всех десяти тысячах жизней. И он обязательно скажет им об этом, когда сможет вернуться. Случится ли это вообще? Сможет ли он простить себе? Хватит ли у него на это сил? Намджун внимательно всматривается в тэхёново задумчивое лицо. Тени хаотично перемещаются по его бархатной коже. Слабый свет уличных фонарей всё же проскальзывает через тонкую полоску на стыке плотных штор. Намджун просто должен сказать хоть что-то в этой привычной тишине. — Ты думаешь, что будущее даст тебе ответы на все вопросы. Но мир так не работает. Тэхён ему ничего не отвечает, а у Намджуна больше нет сил смотреть на него. Они глупо глядят в потолок и засыпают почти под утро, измученные и уставшие.***
Утром они собираются наспех, потому что никто не заводил будильников. Горячий ободряющий кофе обжигает горло, чуть примятая рубашка прикрыта пиджаком, а волосы в якобы так и задуманном беспорядке. Намджун всё так же за рулём, а Тэхён — на заднем сидении автомобиля. Мыслями как всегда где-то очень от него далеко. Где-то глубоко в себе, куда никому не дано пробраться. А серые пейзажи за окном сменяют друг друга, кружат голову, и в итоге всё равно сливаются во что-то серо-чёрное, совсем непонятное и сюрреалистичное. Тэхён думает, что это очередной день, совершенно обычный, в котором он просто продолжает рассыпаться, но машина вдруг резко останавливается и не пристёгнутый Тэхён врезается лбом в спинку переднего сидения. — Прости, — Намджун оборачивается к Тэхёну через сидение. — Ты в порядке? Тут авария какая-то. Чёрт, мы опаздываем. Тэхён видит, как сверкают мигалки скорой помощи через окно машины, и что-то щёлкает в нём. Он выходит из автомобиля и идёт прямиком туда — к эпицентру столкновения, ведомый неизвестными силами и не реагирующий ни на что другое. — Тэхён! — зовёт его Намджун, и, выругиваясь, закрывает машину, следуя за ним. На месте происшествия две машины, столкнувшиеся лоб в лоб. Смятые капоты целуют друг друга, опасливо мигают разбитые фары раз через раз. На лобовом стекле только замысловатые узоры трещин, к которым дотронешься — рассыпятся сразу. На земле лежит… Чон Хосок, а над ним, склонившись, — Пак Чимин. Тэхён вскрикивает и отшатывается, словно от резко вспыхнувшего огня. В глазах раздваивается. Он в ужасе смотрит на стеклянные лица людей, которые осуждающе смотрят на него в ответ. Он видит свои руки, окровавленные. Тошнотворный ком поселяется у него в горле и бьётся там токовыми импульсами. Тэхёна выворачивает прямо на асфальт, он тужится что-то сказать, но только хрипит невнятные звуки, не в силах больше посмотреть на ужасную картину. — Тэхён! Тэхён, ты слышишь меня?! — он чувствует, как кто-то отчаянно бьёт его по щекам и слышит знакомый чуть успокаивающий голос. Он выныривает из своей головы и смотрит напуганными глазами в такие же напуганные глаза Намджуна. Тэхён находит в себе силы обернуться. На носилках уже уносят молодую девушку, а за ней молча следует какой-то парень с перебинтованной головой. — Ты в порядке? — спрашивает Намджун, но Тэхён ничего не отвечает. Он просто вспоминает. Вспоминает тот день. Он был там только что, он видел. Тэхён мог умереть в тот день. Хосок мог умереть в тот день. Всё могло закончиться прямо там, в том дождливом осеннем дне шесть лет назад. Но вселенная нарисовала им другую жизнь. Тэхён вдруг думает, что ему нужно домой. Не в свою неуютную квартиру, а домой. Он ведь может никогда и не набраться сил, чтобы вернуться к ним. Чтобы извиниться… остаться там, где по-настоящему находится его место. Хосок ведь не умер в тот день, Тэхён ведь не умер в тот день, Чимин ведь не зря бежал за движущимся поездом. Всё, что они делали до этого, все последствия их поступков, слов, обстоятельств — всё это было не зря. Тэхён бежал от самого себя слишком долго, слишком долго прятался и боялся. Но, возможно, сегодня, совсем не примечательный и не судьбоносный день — именно тот самый? Тэхён может сделать его тем самым. Он мог бы сделать любой день тем самым, если бы только не боялся так сильно, если бы не зарывался в себя слишком глубоко, чтобы что-то видеть вокруг. — Намджун, отвези меня домой. Тэхён смотрит на него осознанными глазами впервые за все годы знакомства, горящими чем-то кроме чувства вины и боли. Лицо Тэхёна вдруг становится ещё более прекрасным, ровным, чистым, избавленным от чего-то неправильного. У них, вообще-то, последний день выставки и аукцион, их ждут. Но Намджун хватает его за запястье, ведёт к машине, усаживая на заднее сиденье, пристёгивает его и садится за руль. Они едут домой в кипящем молчании, что нитями окутывает голосовые связки. Намджун чувствует, как в этот самый момент что-то в Тэхёне безвозвратно меняется. Они в тишине выходят из машины, в тишине поднимаются на лифте. Намджун смотрит на него через зеркало, но Тэхён упирается взглядом в свои ботинки. — Спасибо, что довёз. Можешь ехать на выставку. На аукционе позаботься о том, чтобы все картины были проданы. — Тэхён останавливается у самой двери, не пуская дальше. Только поднимает свой взгляд на Намджуна и смотрит с такой нежностью и благодарностью, что ему кажется, что Тэхён собирается исчезнуть. — Спасибо тебе, Джун. Правда. Дальше я сам. Господи, Намджуну кажется, что что-то происходит и ему обязательно нужно быть рядом, очень-очень нужно. Но Тэхён хочет побыть наедине с собой. — Позвони мне, — Намджун старается ободряюще улыбнуться, по-дружески хлопает по плечу и, развернувшись, уходит. Тэхён даёт себе волю, громко дышит и попадает ключами в замочную скважину с третьего раза. Он снимает бордовый пиджак, оставляя на полу. Становится на колени, выуживая из-под кровати ту самую коробку, сдувает с неё пыль, садится на пол и прислоняется вспотевшей спиной к спинке кровати. В коробке старый фотоаппарат, что он украл когда-то давно у родителей, и несколько не проявленных плёнок с их общими фото, засушенные полевые цветы, что так любил дарить Хосок ему и Чимину. А ещё там его старая сим-карта. Он дрожащими руками вставляет её в телефон, обновляет его, и с замиранием сердца открывает входящие. Там двенадцать пропущенных от Чимина ещё много лет назад, когда электричка уносила Тэхёна в далёкий Сеул, и пятьсот семьдесят восемь непрочитанных сообщений от него. И два от Хосока. Тэхён листает в самое начало, до самого первого. Он до глубокой ночи не ест и, кажется, даже не сдвигается с места, только до красноты затирает свои татуировки солнца и звезды под ключицами. Тэхён забывает про усталость и что болят глаза, и что все мышцы затекли от нахождения в одном положении. И что глаза уже устали плакать, потому что горячие слёзы оставили так много ожогов на его красных щеках. Впрочем, это всё совсем неважно. Тэхён не ложится спать до самого утра, пока красный свет не заливает комнату через открытые шторы. Он взахлёб читает все их сообщения до единого, до самого последнего слова, до последней буковки. И очень, очень сильно хочет домой.