Болезнь, сразившая сильнейшего бойца человечества.

Робко, будто боясь касаться собственной кожи, плавно прохожусь ладонью от шеи, по ключице и к левому предплечью. Пустой взгляд слишком долго задерживается на чистой ладоне, когда разбиваются мои, по-детски искренние надежды увидеть на ней сине-фиолетовые потёки краски, смыть с тела ужасные следы совершенного надо мной насилия. Новый поток воды окатывает тело, а нежная рука женщины, которая обо мне заботится, и имя которой я пренебрежительно решила не запоминать, аккуратно прошлась по небольшому, однако время от времени кровоточившему порезу на впалом животе. Засохшие на снежно-белом холстей алые маски, разбавившись с водой, резво проскользнули между тонких пальцев, и, наблюдая за этим, больше за все на свете я сожалела, что пагубные мысли из моей головы смыть были не способны никто и ничто. Поднимаюсь излишне резко и тут же оседаю обратно на бортик ванной, глубоко дыша. Невыносимые головные боли покинули меня, но им на смену пришли недомогания и сильные головокружения, к которым, по словам лекарши, вынуждена привыкать. Осторожно, но надёжно придерживая меня за талию, миссис медленно повела меня в опочивальню. В такие моменты я чувствовала себя ребенком, который только начинал учиться ходить, которому эти первые неуверенные шаги давались большим трудом и при условии хорошей поддержки, поэтому стоило лишь оказаться в спальне, как глаза стали цепляться за входную дверь в надежде увидеть на пороге самую сильную опору. – Ложись, тебе нужно по больше отдыхать, девочка, сон сейчас твоё главное лекарство, – мягко говорит женщина, заботливо укрывая меня теплым одеялом. Я ничего не ответила, лишь легонько кивнула, поудобнее умостившись на большой кровати. Задумчиво обвела взглядом помещение, и на душе вдруг поселилось что-то очень неприятное, тяжёлое. Если ещё вчера мне казалось, что уютная теплая хижина – моя крепость, то уже сегодня чувствовала тошнотворную удушливость, давление чужых стен. Половицы под ногами докторши протяжливо скрипели, будто предвещая беду, а каждый уголок, каждая тень словно таили опасность. Оказалось ощущение защиты, в котором я так отчаянно нуждаюсь, на которую я полагалась, исходило совсем не от толстых деревянных стен, а от хмурой неприметной мужской фигуры. В области виска знакомо затянуло, я устало откинулась на подушку, медленно считая от десяти к одному. Опираться естественному порыву изнуренного больного тела было сложно, но я противилась, не могла и не хотела беспечно засыпать, пока не вернётся мой стражник, пока привычно не сядет в кресло возле камина или моего ложа. ***** В непроглядно черной бездне напротив горит игривый огонек, грозивший оставить от меня лишь кучку пепла, уничтожить не только слабое, искалеченное тело, но и хрупкую душу. Ноздри расширены, словно ловят из воздуха фибры моего страха, отчаянья. Ряды острых жёлтых зубов совсем не напоминают человеческую улыбку, передо мной находиться хищник, страшный зверь, загнавший в тупик свою очередную жертву. – Не подходите ко мне, не подходите, – умоляю, кажется, только губами, но мерзкая лукавая ухмылка мужчины сообщает, что мои слова долетели к его ушам. Глупое сердце забилось в неистовом ритме, будто желая трусливо сбежать, проламав ребра. Просто покинуть обреченную хозяйку, пока ещё была возможность, пока между мной и смертью ещё оставались такие короткие, но в тоже время такие долгие несколько метров. Непрошеные слезы снова набегают на глаза, и, откинув свинцовую голову на кирпичную сырую стену, сдаюсь, даю им волю. Соленые дорожки скатываются по впалым щекам одна за другой, словно в такт нарочито медленным плавным шагам приближающегося конца, конца моей истории, моей жизни. Похититель опускается на корточки возле меня, и, несмотря на ужасную ломоту и боль в каждой клеточке тела, я безуспешно пытаюсь отодвинуться, слиться со стеной, которая стала невольной свидетельницей насилия. Шершавые, покрытые мозолями пальцы хватают меня за подбородок, грубо разворачивают к отмеченному длинным старым шрамом лицу. Тошнота комом стает в горле, а я закрываю веки, мысленно взывая к вселенной, чтобы избавила меня от участи выносить ликование, выражение превосходства, терпеть страшную боль и противные касания, сравнимые с пыткой. Не оставляю себе время на колебания и, прежде чем осознать собственное решение, со всей силы врезаюсь раненым виском о стену. Мужчина что-то удивленно вскрикивает, а я воспользовавшись его замешательством, повторяю движение ещё и ещё. Пока кровь, брызнув фонтаном, не окрашивает мою невинно-белую шёлковую сорочку в алый, пока на неровном кирпиче не остаётся несколько кусочков моей плоти. ***** Сильное настойчивое тормошение и отголоски знакомого голоса где-то на самых задворах сознания буквально вырывают меня из вырытого собственными руками мертвого моря. В лёгких не хватает воздуха, и, прежде чем грань между реальностью и сновидением стирается, я хватаюсь за сильные руки склонившейся надо мной фигуры, словно за спасательный круг, за последнюю надежду.      Непроглядная пелена перед глазами немного разбавляется, и среди медленно исчезающих красных точок нахожу такие запоминающиеся глаза цвета грозового неба. Я замираю, прекратив панические метание, а бесконечно глубокий взгляд, наполненный нечитаемыми чувствами, лихорадочно бегает по моему лицу. – Не оставляйте меня, не оставляйте, не уходите, не отдавайте меня им, не отдавайте им, не надо, не надо, пожалуйста, – горящие губы дрожат, норовя прервать речь всхлипами, громкими безудержными рыданиями, что так и рвуться из груди, но я уперто держусь, пока, словно обезумев, шепчу одни и те же слова. Леви сильнее сжал хрупкие плечи, пригвоздивая покорное тело к кровати и, наклонившись так, что я ощущала его дыхание на своей щеке, твердо проговорил: – тихо, спокойно, спокойно. – Не оставляйте, пожалуйста, пожалуйста, – протяжно стону, сжав рукава льняной рубашки до жалобного треска. Казалось, что стоит хоть немного разжать пальцы, и он растворится, исчезнет, оставив меня на едине со сьедующими заживо страхами. – Мари, – резко выдыхает, одергивая руки, но не успеваю даже подорваться, как большие ладони обхватывают моё лицо, – спокойно, это был всего лишь сон, всего лишь сон, – настойчиво твердит капитан, пытаясь достучаться, однако сердце продолжает кровоточить, а горькие слезы скатываются с каждым взмахом ресниц, скользят по вискам, пока не разбиваются о сухую мужскую кожу. – Пожалуйста, – проникновенный шепот, пропитанный мольбой, поднимается где-то из самой глубины грудной клетки. – Мари, – глухо произносит солдат, когда мои руки сжимаются на вороте идеально белой рубашки с такой силой, что несколько верхних пуговиц, не выдержав напора, отрываются. – Пожалуйста, – выговариваю одними губами, чувствуя, как сознание снова начинает меня покидать. Перед глазами темнеет, но я лишь сильнее цепляюсь за капитана, желая утянуть того за собой. Упорно ловлю ускользающие нити реальности, которыми для меня становятся большие ладони, что внезапно укутали мои безжизненно холодные своим ласковым надежным теплом. – Я защищу тебя, обещаю, – словно сквозь шар воды пробивается хриплый голос, в котором так непростительно отчётливо слышатся нотки ответного моему безумия.