Инородный

      Катана медленно опустилась к земле. Алая капля сорвалась с её кончика и сердце Такаши провалилось куда-то. Нет. Невозможно! Этого… Нет! Она же… Мама!.. Самая сильная! Она сильней этого выродка! Как?! Краем уха Такаши уловил голоса. Мантра. Мерзкий полукровка! Он сговорился с людьми!       Такаши сорвался с места на голос. Трое. А потом весь их мерзкий треклятый клан. Всех их ждёт одна судьба! В ад за то, что разрушили её мечту! Мечту мечту всего Хьякиякко но Хагоромо!       Внезапно запястья и лодыжки сжало в тиски и рвануло назад. Не вырваться. Перед Такаши стоит мерзкий полукровка Нура Рикуо. В его руке меч. По мечу стекает кровь матери Такаши. Чёрные волосы. Длинные и прекрасные как сама тьма теперь в грязи и крови. Её восхитительный серебряный мех качается в воздухе. Вместе с её предсмертным хрипом и мантрами мерзких людишек. Такаши не вырваться. Сердце скребёт отчаянье. Собрав все силы он рвётся вперёд.       — Сумасшедший!       Деревянный потолок.       — Псих! Отпусти! Я пожалуюсь господину!       Такаши так захотелось сжать посильней руку, но он расслабил пальцы. Перепуганный баку кинулся за ближайшую тумбу, а потом прополз по стене и шмыгнул за приоткрытую сёдзи. Такаши посмотрел на собственную ладонь, щедро оплетённую бинтами. Они были уже не нужны, но видеть шрамы, по всей внешней стороне обоих рук было просто невыносимо. Быть в этом мерзком доме было невыносимо. Он весь провонял людьми! Даже от одеяла пахло человечиной. И слюнки текли и хотелось орать и сжечь тут всё к чертям!       А потом сигануть в огонь самому.       Он опустил руку и провёл по кимоно, уложенному поверх одеяла. Оно всё так же было холодным сверху и тёплым внутри. От него пахло луной, кровью и маминым мехом.       В дверь деликатно постучали. Пахнуло страхом, рисом и экзотическими фруктами. Опять эта проститутка. Прошелестело шёлковое кимоно, стукнули ножки переносного столика для еды. Настала тишина. Запах фруктов исчез.       Ни поздоровалась, ни попрощалась. Принесла и исчезла. Обиделась наверное, что вчера Такаши сказал, что она выглядит как шлюха. Хотя, Кеджеро — это ведь и есть умершие шлюхи. Но ладно при жизни. После смерти её же никто не заставляет одеваться настолько вульгарно, что хочется просто взять и… одеть! Естественное же желание для мужчины. Хотя, может она так охотится?.. Тогда в этом действительно есть смысл. Надо придумать что-то ещё обидней, чтобы уж точно больше не подошла. Мерзко попадать под чары такой уродины, присягнувшей на верность почти человеку. Такаши поднялся, пытаясь припомнить, на что обижалась Кьёкоцу и как надолго. Забрал столик с едой. Та тоже провоняла человечиной — матерью Рикуо. Хотя было понятно, что готовил кто-то из аякаши. Такаши опустился обратно на футон и позволил себе вольность. Представил, что в каждом из блюд есть немного хозяина этого запаха. Один пальчик на всё. И с удовольствием приступил к трапезе. В глубине души он точно знал, что больше ему не попробовать человечины. Но запретить себе даже представлять что-то подобное было слишком жестоко. Это место — главный дом клана, который Такаши собственными руками почти уничтожил. Который ненавидел так сильно, что готов был стать провожатым в ад всех и каждого, кто когда-нибудь, даже один раз, появлялся рядом с этим местом, сколько бы времени это ни заняло. Это место, где каждый боялся и ненавидел самого Такаши. Место, которое стало его тюрьмой. И самым сильным напоминанием, что почти — это не результат. Почти — это ничего. И этот почти убитый ублюдок… Всё ещё жив.       Еда была вкусной. С улицы несло человечиной, но добровольно заключать себя в клетку без замка — та ещё глупость, потому после завтрака Такаши вышел на ближайшую веранду и стал смотреть на облака. Он был здесь уже достаточно долго, чтобы сезоны успели окончательно смениться, а местные недомерки осознать, что мимо него можно ходить только молча и быстро.       Такаши каждый день смотрел на облака: делать тут было особо-то и нечего. Меч — отобрали. Бакен не давали, а если в колдовстве практиковаться начнёт — снова побьют. Даже в библиотеку не пускали. Единственным развлечением здесь было смотреть на облака, призрачную сакуру, болтать с Нурарихёном, молчать с Гьюки и пугать всех вокруг. Рикуо закрывал на такое глаза, Нурарихён смеялся и предлагал выпить. Дни тянулись медленно и, кажется, все уже привыкли, что Такаши окружал себя невидимой сферой кинжалов и не подпускал никого, кто не смог бы выдержать ни его пинок, ни его колкости.       Как бы то ни было, медленно, день за днём, Такаши начинал понимать, что Хагоромо но Хьякко разгромлено, из верхушки в живых остался только он сам да и лишь по прихоти Рикуо. И надо было что-то делать… Только вот что?..       Когда солнце уже повернуло на убыль, а Такаши повторил самые сложные ката из всех ему известных по пятнадцать раз, в доме появился смрад горелой нефти и человечины. Их было всего трое. Исключая шизанутого полукровку Рикуо. Днём этот малявка всегда пах как человек. Но запах дорогого табака и ночного ветра оставался очень явным. Аякаши вообще всегда пахнут собой. Даже если обращаются в кого-то ещё. Другое дело люди — к ним запахи прилипают все подряд, а собственный остаётся только оттенками. Но Такаши точно знал, что эти трое гостей — близкие родственники, старший выпивал вчера с множеством мужчин и общался с развратной вульгарной женщиной, да не одной, паренёк провёл ночь где-то в лесу другом, слишком близким, чтобы сознаться кому-то постороннему, да и дружили они вчера… вдумчиво, а женщина нервничала и воняла тем, что люди считают «приятным ароматом космеи» и несвежим нижним бельём. Даже на другом конце дома Такаши чувствовал их страх, тревогу и… предвкушение?.. Как-то странно, что с такими эмоциями сюда пришли люди. Это для мамы каждый день приносили свежую печень только что убитых школьниц. А тут все играли в «прогрессивность» и «гуманность». Такаши даже усмехнулся такой мысли, но внезапно услышал женский голос:       — Не переживай, мы точно справимся, мы привыкли воспитывать подростков.       Ему вторил мужской:       — Да, да, с нашим стажем мы точно справимся! Нет настолько сложных детей, чтобы мы не смогли объяснить, что такое хорошо, что такое плохо!       Показная храбрость?.. Да, это приятный аромат. А что ещё там есть?.. Шаги стали ближе. И Такаши усмехнулся ещё шире: воспитатели для него, значит. Как интересно. Он быстро привёл в порядок юкату и пригладил непривычно короткие по человеческой моде волосы. Когда все четверо вывернули из-за угла, Такаши показушно умилился:       — Я на тебя так плохо влияю, или крови девственниц тебе уже недостаточно?..       Рикуо остался стоять, но положение коленей и руки… Такаши рассматривал их с безмерным холодным удовольствием. Где-то в подпространстве у этого выродка всегда был припрятан меч — особенный, способный ранить только нечисть — и он готовился его выхватить уже неосознанно. Против безоружного Такаши. Слухи об этом можно распустить просто восхитительные. И их обязательно распустят. Как и о том, что Такаши одним пинком опять отправит этого горе мечника в ближайший столб лицом, да второй ногой в хребет добавит и коленом в рёбра заодно.       — Это твои дальние родственники по матери. Семья Такигучи, — почти спокойно выдохнул Рикуо.       — О, правда? Какая милая «семья», — Такаши выделил последнее слово и посмотрел в глаза пареньку — видимо их родному сыну. Нет, не так, родному сыну, — Хотя меня чужие пристрастия не касаются.       Паренёк намёк понял сразу и побледнел ещё больше. Такаши издевательски улыбнулся.       Рикуо тяжело вздохнул и сел на веранду, свесив ноги:       — Слушай. Начистоту. Что ты дальше делать-то собираешься?       — Сеппуку? — Такаши поднял бровь, не меняя улыбки.       — Самоубийство — дверь слабаков, — возмутился старший.       Такаши перевёл на него взгляд и тот моментально завонял трусливым потом, но смотрел всё так же твёрдо и с вызовом. Как же хотелось подойти и сломать ему один пальчик и посмотреть, как он будет корчиться от боли. Вряд ли он сможет продолжать так надменно читать нотации. А если сможет, есть ещё 9 пальчиков.       — Что, поводок таки жмёт? — усмехнулся Рикуо.       Такаши внутренне перекосило от ярости и год назад он уже бы кинулся на этого выродка, тот бы и пикнуть не успел, но мерзкие шрамы… Поводок, который вывернет его руки на изнанку и вырвет каждую жилку уже начинал жечь… Поэтому Такаши проглотил своё бешенство, смягчил взгляд и добавил в него нотки надменного сострадания и покровительства.       — Никогда не слышал про Инугами?       — Убил одного. Таким тупым был, — легкомысленно, отмахнулся Рикуо. Он явно гнул линию этого старшего Такигучи. Такаши мысленно усмехнулся: очень кстати.       — Говорят любой может стать инугами. Не дотянусь руками, а голова оторвётся и…       Он стукнул зубами чуть сильней необходимого, но достаточно громко, чтобы расслышал паренёк. И моментально — как маленькая бомба взорвалась — пахнуло ужасом, какой могут испытывать только подростки с очень очень живым воображением. Восхитительный пир для любого существа ночи. Тьма под половицами облизала носки паренька и тот с визгом метнулся к стене. Кажется, до его родителей начало доходить, что их профессионализм тут точно не поможет. Воздух стал вдвое слаще и холодней. И Такаши победно улыбнулся. Каких бы святош в этом доме все из себя не строили, но слюнки потекли у каждого. Даже у мелкого очкастого выродка-недомечника.       — Вот умеешь ты любой разговор вывернуть на гадости! — в отчаянии ругнулся Рикуо и строго махнул рукой на половицы. Тьма быстро разбежалась по углам.       — Розовые пони, блюющие радугой — это явно не к тебе домой, — издевательски-сочувственно парировал Такаши с широкой насмешливо-мягкой улыбкой, — И не ко мне.       От людей пахнуло ещё и желанием бежать, но те остались на месте. Такаши жадно вбирал в себя эти вкуснейшие эмоции. Давно у него не было такого пира. С последней битвы в Киото, после которой всё и полетело в ад.       — У таких как ты не бывает ни дома, ни родных, ни друзей, — мрачно припечатал Рикуо, поднимаясь. Он поманил за собой людей. Такаши понял, что эту дуэль он умудрился проиграть. Снова за шаг до победы. Говорить что-то смысла не было. Лишь поражение станет позорней. Хотя…       — Ну ты же их всех вырезал, — спокойно напомнил Такаши. Сердца этих людишек пропустили по паре ударов.       — Ад — самая надёжная тюрьма для них, — отмахнулся Рикуо, — а для тебя — мой дом, — он выделил слово «мой» и глянул искоса на Такаши.       Нет, определённо открывать рот в последний раз не стоило. Память снова подкинула утренний сон, солнце блеснуло на паутинке, напомнив её прекрасный белый мех в воздухе, изломанные бледные пальцы. Ярость и ненависть накатывали новыми волнами, но Такаши через силу всё же улыбнулся:       — Блажен кто верует.