***
Джисон смотрит на коробку, которую протягивает ему Хенджин так, будто оттуда сейчас выскочит огромный мохнатый паук. Хван, устав держать тяжелую ношу в руках, нетерпеливо пихает ее Хану так, что тот едва успевает обхватить ее бока ладонями, спасая от падения. — С днем рождения, — говорит старший, и мир Джисона медленно съезжает в сторону опасной отметки «нереальности». Уж от кого он точно не ждал поздравлений, так это от Хвана, который в их команде еще и года не пробыл, и вообще не понятно, откуда он знает, что у Хана сегодня праздник. — Было бы не вежливо, если бы я подарил подарок только Феликсу. Это проясняет ситуацию, и Джисон едва сдерживает себя от того, чтобы кинуть коробку в Хенджина. От осознания того, что он никакой не особенный становится дурно, но противный голос где-то внутри напоминает о том, что он, вообще-то, даже подарка от Хвана не заслужил. Поэтому коробку он, все-таки, открывает. К счастью, ему хватает ума, не выбросить подарок на мусорку только из-за собственного уязвленного самолюбия. Внутри красуются новенькие кроссовки бренда, который носит Хан, даже цвета его любимые и фасон такой, какой он давно хотел. Внутри пестрой витиеватой открытки корявенько, словно писали на коленке, поздравление с днем рождения суше, чем сама пустыня Сахара, но пару приписанных строчек внизу заставляют сердце Хана ухнуть куда-то в пятки. «Ты хорошо поработал для промежуточных экзаменов», — пишет Хван. И ведь знает же, что Хенджин абсолютно искренне, но почему-то чувствует в этих словах упрек, потому что именно из-за него старшему пришлось переделать хореографию, когда они оба ее уже выучили. К счастью, закончилось все более, чем благополучно. Без травм, драк и споров. И они оба сдали экзамен. Жаль только, что проблему свою так и не разрешили. — Твою проблему, — говорит Чан вечером, когда они у него дома празднуют сразу и день рождение Хана и день рождение Феликса. — Откуда, по-твоему, Хенджин знает, какие кроссовки ты бы хотел? Возможно, ты еще задумаешься о том, что сам он ходит в стареньких найках и не может себе позволить сильно сорить деньгами. Джисон всерьез задумывается теперь о поставленном Чаном вопросе. Если на первую его часть ответ очевиден: спросил у любого из парней, то вторая часть вопроса остается полнейшей загадкой. На самом деле, Хан тоже довольно долго ходит в видавших лучшие времена кроссах, он как раз задумывался о том, чтобы купить новые с подарочных денег, но Хенджин как-то неожиданно очень метко угадал с подарком. — Вижу, думается тебе туго, — поддевает его старший. Больше не из злости, а потому что ему хочется как-то поспособствовать развитию отношений этих двоих. Чувствует ответственность за то, что Джисон невзлюбил Хенджина. — Ему, кстати, никто не говорил. Можешь спросить у Чонина. Он был с ним, когда они выбирали вам подарки. Джисон делает вид, что ему безразлично, наспех допивает свою банку пива и будто бы тащится на импровизированный танцпол, где вовсю идет танцевальный батл, между приглашенными ребятами из их школы. Хан краем глаза замечает, как подвыпивший Хенджин смотрит прямо в глаза Минхо, и искрами между ними можно устроить пожар. Он поспешно огибает толпу и спешит на второй этаж, где дуется Чонин, которому не дали пить со всеми остальными. И уж с кем он точно не хочет говорить, так это с Джисоном, поэтому по дороге он заруливает на кухню, чтобы прихватить кусочек малинового чизкейка. Взятка, чтобы задобрить младшего. Чонин хмуро смотрит на Хана и шмыгает красным носом, пока заедает грусть и злобу на весь мир. Джисон делает вид, что не замечает банку слабоалкогольного пива, наскоро спрятанную под кровать. Видимо, ее сюда притащил сердобольный Хенджин, единственный, кто способен пойти наперекор Чану, если дело касается Чонина. — С чего ты взял, что я тебе что-то скажу, — огрызается младший, когда чизкейк доеден и ему хочется, чтобы Хан скорее свалил, хочется скорее присосаться к запретному, взрослому. Взгляд Джисона красноречиво скользит под кровать. Чонин краснеет ушами, фыркает, но сдается. — Вы пока вместе тренировались, он, и бренд твоих кроссовок подсмотрел, и размер узнал, и цвета твои любимые по твоему гардеробу определил. С фасоном, конечно, это он угадал. Возможно по тому, как мои глаза к нужным кроссовкам метнулись. Но я не специально. — Короче, — добавляет он, когда неловкая тишина висит с минуту, а Джисон переваривает услышанное и не спешит уходить, — в отличие от тебя, мудака распоследнего, Хенджин умеет быть внимательным в отношении тех, кто ему нравится. Хан ничего больше не спрашивает и уходит, сделав вид, что последней фразы не слышал.***
Хенджин зябко ежится. На улице декабрь, у них зимний отчетный фестиваль, где помимо группового номера, нужно представить еще и сольный. Номер Хвана следующий, но в ожидании, пока закончится выступление команды перед ним, он по-детски подпрыгивает на месте, прячется за колонки и пытается сжаться в максимально компактную кучу из костей и кожи. Джисон носится с согревающими пакетами, которых набрал целую кучу: для себя и для обожаемого Минхо-хена, но резко тормозит, зацепившись взглядом на Хенджина. На Хане огромный пуховик, в котором он выглядит еще ниже, чем на самом деле есть, а на его ногах красуются кроссовки, которые ему подарил Хван. Эти же кроссовки, по всей видимости, владеют сейчас его ногами, потому что вместо того, чтобы продолжать поиски Минхо, он, по воле неведомой магии, идет в сторону Хенджина. Старший его не замечает за своими попытками согреться, пока Джисон не подходит совсем близко. Он аж подскакивает от неожиданного прикосновения горячего к замерзшей коже и с удивлением смотрит на Хана, когда тот распахивает полы своего пуховика и разводит руки в стороны. Хенджина дважды приглашать не требуется. Он особо не задумывается, кто перед ним, а добровольно ныряет в тепло, прижимаясь к чужому нагретому телу и обвивая талию Джисона руками, прячет свое замерзшее лицо в изгибе его шеи. — Щекотно, — ворчит Хан, чисто по инерции, закрывая огромный пуховик на спине Хвана, чтобы холодный воздух не пробирался внутрь. Устраивая свой подбородок на чужом плече, он отрешенно думает о том, что Хенджин идеально подходит для обнимашек. По сути, он единственный, кто готов добровольно стать его каждодневной жертвой для всяких нежностей, которые терпеть не может Минхо-хен и за которые на него шипит Чонин. И, возможно, сейчас они были бы лучшими бро эвер, если бы Джисон принял свое восхищение Хенджином в самом начале. — Спасибо за кроссовки, — запоздало благодарит он, находясь под вдохновением момента. Хенджин, разморенный и пригретый, мурчит что-то невразумительное, Хану не разобрать. Кажется, его сердце стучит так громко, что заглушает даже звук динамиков, за которыми они, по сути, кучкуются. И Джисон не может понять — это потому, что он впервые сказал Хвану что-то хорошее, или потому, что ему совсем не хочется его отпускать. Последнее так оглушает, что Джисон совершенно пропускает момент, когда объявляют номер Хенджина, и тому приходится выпутываться из пуховика и объятий младшего в спешке и самостоятельно, чтобы не потревожить чужих глубочайших раздумий.***
Их групповое выступление берет 1е место, а среди сольников отличается Минхо, занимая 2е. — Отличный повод, чтобы закатить вечеринку, — резюмирует Чан, когда они все вместе после фестиваля втискиваются в его минивэн. Хенджин кутается в огромный белый пуховик и не может согреться. Его губы горят синим, и он чуть ли не закапывается в Уджина, оказываясь внутри салона авто. Старший обеспокоенно ищет глазами Чана и тот словно чувствует, что что-то не так, поворачивается и хмурится. Хенджина так колотит, что рядом сидящий Чонин тоже трясется. И впервые за время знакомства с Хваном, Джисон чувствует непреодолимое желание его защитить. Вечеринку приходится отложить. Чан уступает место за рулем Уджину, а сам вызывает такси, чтобы отвезти Хенджина в больницу. Первым порывом Хана, внезапно, является желание запрыгнуть в подъезжающее такси вместе с ними, но он удерживает себя на месте, не понимая, с чего вдруг. Пока они едут до дома Уджина, где будут все вместе пить горячий шоколад и ждать известий от Чана, Джисон погружается в самоанализ, в котором нуждается чуть ли не больше, чем Минхо в своих кошках. И приходит к неожиданным выводам, понятным уже давно, но запрятанных глубоко в подсознании. И ведь правда, с самого прихода Хенджина в команду, Джисон смотрел только на него, думал только о нем. Завидовал, когда он сближался с остальными, злился, когда проявлял нежность к другим, наблюдал пристально и, не находя взаимного интереса, был груб и хамил. В конечном итоге, хотел подружиться, но вместо этого, как глупый младшеклассник, продолжал обижать понравившегося человека. Разозлился, когда понял, что не особенный. Обрадовался, когда его ткнули носом в то, что это не так. Искал что-то, что могло бы связать только их двоих, даже если ради этого нужно было влезть, куда не надо, а именно в прошлое Хвана. Неосознанно стремился его защитить. Понял, что сам нуждался в объятиях с Хенджином больше, чем мог бы себе представить. И вот если суммировать это все, выходило, что он в старшего был по уши влюблен. Джисон оглушен собственными выводами, и даже горячий шоколад его не спасает от нахлынувших переживаний. Ему как никогда нужен серьезный разговор с лидером, который успокоит, поддержит и направит в нужное русло. Но в купе с переживаниями о Хенджине, единственное на что способен Хан, отвечать другим невпопад и даже на шутки его не хватает. Чан приезжает ближе к ночи, уставший и взволнованный. Ругать из-за Хенджина было некого, и врач снисходительно и очень доброжелательно объяснил, что следует лучше присматривать за своим другом, чтобы он не выматывал себя диетами и тренировками, а так же не тусовался на морозе без должного количества одежды. В итоге добивает его тем, что им еще повезло, ведь Хван схлопотал всего лишь легкое переохлаждение с простудой. — Отлежится в больнице недельку и вернется, — резюмирует Чан, — но врач сказал, что после ему еще неделю нельзя будет танцевать. — Самое ужасное, что могло бы с ним случиться, — с театральным ужасом в голосе заявляет Минхо, впрочем, обращая на Чана меньше внимания, чем на Уджинову кошку. — Наша задача не дать ему тренироваться втихаря, но поддержать его всеми силами, — добавляет лидер, сбрасывая верхнюю одежду на ближайший стул и, наконец-то, заваливаясь на пол к остальным. Для них было в порядке вещей собираться у Уджина с ночевками. Они тогда максимально отодвигали всю мебель в его комнате к стенам, стелили на полу одеяла и спали все в куче. С появлением Хенджина стало тесновато, но почувствовалось это только сейчас, когда его с ними не было. — Почему это ощущается хуже, чем в тот раз, когда Джинни повредил лодыжку? — почему-то спрашивает Чонин, пока перебирается через лежащих хенов поближе к Чану. Его вопрос сопровождается недовольным болезненным шипением старших, потому что Ян совсем не смотрит, куда укладывает свои конечности. — Потому что тогда он вернулся домой с нами, — к удивлению остальных отвечает Джисон. Чонин так и замирает, не добравшись до Чана, а Сынмин глупо шутит о том, что челюсть младшего только что проломила ему ребра. Хан такую реакцию определенно заслужил, поэтому не обижается. Теперь, когда он понял, что ему нравится Хенджин, ему предстояло смиренно обдумать свое поведение и решить, как исправить полгода недопонимания и ненависти. — Что-то пить захотелось, — внезапно говорит Чан, поднимаясь на ноги, — Кто-то еще хочет? Когда в воздух взмывают все семь рук, старший понимающе кивает, словно именно этого и ожидал. — Ну, тогда мне понадобится помощь, — резюмирует Чан. И со стороны это выглядит как тренировка диалогической речи на уроке английского, когда нужно создать диалог по шаблону. И никто не удивлен, когда на помощь он зовет именно Джисона. На кухне тихо и пахнет шоколадом. Чан мучает кофеварку, которая временами подвисает так же, как и ее владелец. Уджин все никак не купит новую, да и старую выбросить жалко: она пережила столько совместных ночевок, работая без перерывов, чтобы напоить восемь, а после и девять, ртов. Джисон только кружки подает, насыпая в каждую нужное количество сахара. И по инерции берет девятую, опомнившись уже тогда, когда подал ее Чану. — Ничего, — говорит старший, — я все равно очень хочу пить. И Джисона внезапно колет осознанием того, что в кружку Чану и в кружку Хенджина, он положил одинаковое количество сахара. И, казалось бы, это не повод для ревности, просто совпадение. Но даже в этом они с Хваном разные. — Почему молчишь? — внезапно спрашивает старший, и Джисон отмирает. Он почти не удивлен, что лидер без слов понял его желание. Был уставший и вымотанный, но все равно взял на себя ответственности, не откладывая возможный тяжелый разговор на потом. — Могу ли я исправить то, что между мной и Хенджином? — Хан прямой как рельса, не ходит вокруг да около и не раздражает Чана ужимками, когда сам мысленно умолял о разговоре. Это воодушевляет и наводит на положительный лад, — Не прошло и ста лет, — смеется старший, по-доброму, словно мамочка, когда ее ребенок сделал неуклюжий первый шаг самостоятельно, но главное, что не упал и не расшибся, за что можно испытать гордость. Но тут же возвращает себе серьезный настрой, чтобы Джисон не расслаблялся. — С Хенджином это будет легко. Он простой, как пять копеек, и добрее, чем кто-либо из нас может себе представить. Разве не восхитительно, как в одном человеке может умещаться столько всего хорошего? — Надеюсь, он поделится со мной этим хорошим, — отрешенно говорит Джисон, внезапно задумываясь над тем, с какой нежностью и восхищением Чан отзывается о Хенджине. Не то, чтобы он не замечал, как другие относятся к Хвану, но внезапно осознал, что он далеко позади остальных. И кроме как разломать стену, которую он выстроил между ними, ему придется усиленно наверстывать утраченное время, чтобы догнать, и обогнать остальных, чтобы стать для Хенджина особенным. Чан хлопает Джисона по плечу по-дружески. Он совсем не представляет, во что выльется этот их с младшим разговор.***
— Не думал, что когда-нибудь скажу подобное, но лучше бы они продолжали рычать друг на друга, — со вздохом говорит Сынмин, наблюдая, как Хван и Хан громко боксируют детскими игрушками в магазине. Они пришли сюда, чтобы выбрать подарок племяннице их хореографа, а в итоге им приходится делать вид, что они не знают этих двоих идиотов. — Не скажу, что удивлен этому, — Чан в искусстве игнорирования преуспел куда больше, чем младший. Ему есть на ком тренироваться. И на самом деле, было сразу очевидно, что у Джисона с Хенджином намного больше общего, чем у кого-либо из них. И теперь, когда Хан понял, что проблема в нем и перестал делать вид, что старший злит его своим существованием, они настроились на ту самую волну, объединяющую их двоих так, что всем остальным стало сложно проникнуться их атмосферой. Все как-то стремительно начало меняться после разговора на кухне. Сначала Чан, приходя в больницу к Хенджину, неизменно заставал там Джисона. Либо с охапкой комиксов, либо с кучей еды, пронесенной контрабандой. Потом стал замечать, как Хан пристраивается в пару к Хенджину, когда они разминаются перед занятиями. Джисон, передразнивая Чанбина, тянулся к губам старшего и получал шутливый шлепок ладошкой. Но после становился серьезным и улучал момент помассировать ноги Хвана, чтобы старая травма не давала о себе знать. Однажды все они стали замечать, как уставший Джисон подсаживается к Хенджину со спины, обнимая и тычась носом в волосы, а Хван понимающе гладит его рукой по макушке. Теперь Хан знал о том, какое мороженое у старшего любимое, что он не любит лук и баклажаны, внезапно понял, что их музыкальные вкусы совпадают и обнаружил, что Хенджин совершенно не против, если после общей ночевки, Джисон уйдет в его толстовке. Узнав, что Хван обожает собак, Хан договорился с бабушкой Уджина втихаря от всех и приволок на день рождение старшего милый черно-белый комок шерсти, вызвавший у Хенджина такой восторг, какого не было, даже когда он выиграл 1е место в февральском танцевальном конкурсе. И теперь, когда они оба опаздывали на репетиции, ни у кого не было вопросов, куда они могли пропасть. Вопросы появились тогда, когда Чан, зашел к Уджину, чтобы забрать диск с записью их выступления, и застал их на диване в гостиной за просмотром сопливой мелодрамы. Хенджин рыдал в десять ручьев, оплакивая чужую загубленную любовь, а Джисон смотрел на него с нежностью, перебирая прядки отросших черных волос. И тогда все, что он видел, все, что происходило между этими двумя, тут же предстало в другом свете. Хан не просто сближался с Хенджином, он жаждал его любви и получал, потому что в Хване ее было хоть отбавляй. Лидера волновало только одно, была ли эта любовь эквивалентной или же все в конечном итоге вернется к тому, с чего начиналось. — Не будет ничего страшного, если мы их тут «потеряем», — говорит Чан, прихватывая Сынмина за локоть, и тащит в сторону выхода. Младший не сопротивляется. Он в какой-то степени ревнует Хенджина, который раньше был его безраздельной моделью для фотографий, к внезапно появившейся конкуренции. Но они все, несомненно, рады, что эти двое больше не ссорятся, даже если их компания стала в пять раз шумнее только из-за их тандема. — Вы, двое, встречаетесь? — внезапно спрашивает Минхо. Они собрались дома у Уджина на ночевку. Это были их привычные посиделки, происходившие раз в месяц, когда они смотрели вместе какой-то фильм, а затем, в комнате старшего, они ели чипсы, пили газировку и просто болтали, делились впечатлениями, обсуждали фильмы или музыку, предстоящие экзамены, новые идеи для танцевальных номеров или просто рассказывали страшилки. — С чего ты взял? — спрашивает Хенджин, и можно подумать, что он просто избегает ответа на вопрос, но он, кажется, действительно не понимает, хотя, по сути, словно герой из дурацкой твиттерской переписки, буквально сидит у Джисона между ног, опираясь на него спиной и уложив голову на плечо. — Я насчитал уже пять попыток Хана тебя поцеловать, — Минхо пожимает плечами и смотрит не на Джисона, а в глаза Хенджину, потому что тот, кажется, единственный, кто происходящего не догоняет. Руки младшего на его талии сжимаются сильнее, он смотрит на обожаемого хена с осуждением — считает, что вопрос подняли слишком рано. Он все еще боится, что стена между ним и Хенджином может возникнуть вновь, несмотря на то, как сильно они сблизились в последнее время. — Чанбин тоже постоянно пытается меня поцеловать, но это не значит, что мы встречаемся, — огрызается Хенджин. Очевидно, научился у Чонина. Минхо поднимает руки в знак того, что сдается, пока у Хана неприятно колет где-то под ребрами от слов Хвана. И только Минхо замечает, как у Хенджина краснеют уши, а где-то в стороне фыркает Сынмин.***
У Хенджина в руках коробка, и как год назад, Джисон смотрит на нее с опаской. Но не потому, что оттуда может выпрыгнуть паук, просто боится влюбиться в Хенджина еще сильнее, заведомо, безответно. В этот раз он забирает коробку раньше, чем впихнут ее насильно, а Хван не уходит, стоя рядом и переминаясь с ноги на ногу. Ждет, пока Джисон коробку откроет. — Что там? — Хан намеренно время тянет. Наклоняет коробку из стороны в сторону, потряхивает, слушая, и пытаясь угадать, что внутри. По ощущениям, что-то тяжелое и квадратное. — Воспоминания, — туманно отвечает Хенджин, пожимая плечами. Явно научился у Чана таким ответам. Джисон, привыкший отвечать прямо, недовольно фыркает, срывая внезапно появившееся раздражение на упаковке коробки. Внутри лежит альбом, и Хан, едва ли догадывается, что может быть внутри, но когда открывает первую страницу, у него перехватывает дыхание. — Это эволюция наших отношений, — говорит Хенджин, пока Джисон перелистывает страницу за страницей. В самом начале альбома фотографии Хвана, сделанные Сынмином, где он будто случайно позирует так, что на фоне постоянно виднеется Джисон, ближе к середине альбома появляются фотографии Хана, сделанные Хенджином тайком, а чуть дальше уже и их совместные селки, фотографии, сделанные Сынмином, некоторые тоже тайком. На последней, они дома у Уджина, в тот самый день, когда Минхо спросил, встречаются ли они. Джисон смотрит на свое расстроенное лицо и покрасневшие уши Хенджина, и внезапно смеется, счастливо и уютно. Весь альбом — это признание в любви. Самое прекрасное и креативное в его, пока что, непродолжительной жизни. И, несомненно, Хенджин именно тот человек, с которым он хочет отпраздновать все свои последующие дни рождения. — Надо было покупать альбом побольше, — говорит он, — а то фотки с новыми уровнями эволюции некуда клеить. И внезапно подмигивает. Хенджин думает совсем не о том, поэтому краснеет не только ушами.