Свет

«Нет!» Джулия резким рывком садится на кровати, давится собственным криком, кашляет, захлёбывается остатками липкого, ночного кошмара. Алекс до сих пор стоит перед глазами — ухмыляющийся жутко, смотрящий мёртвым, жестоким взглядом. Тянет к ней руки, в пальцах сжимает нож, с которого кровь падает на землю тягучими красными каплями. Воздух сгущается вокруг, оседает ржавчиной корабля в лёгких. Джулия теряется в мороке, знает, что это всего лишь сон, но не может найти в себе сил, чтобы проснуться окончательно. Колотит её изнутри, перемалывает на части, заставляя снова и снова возвращаться к тому, чтобы забыть она не сможет, наверное, никогда. — Эй, эй, всё хорошо, я здесь. Знакомый голос мягко обволакивает, обнимает, и в душе будто сразу становится теплее. Джулия тянется каждой клеточкой тела к брату, а тот, словно всё понимая, прижимает её к себе, поглаживая по голове. Чёрные тени уползают, поджав хвост, злобно шипя и обещая вернуться. Джулия отворачивается от них, закрывает глаза и утыкается в грудь Конраду. Слёзы душат её, капают брату на футболку, падают солёной водой моря, в котором она тонет практически каждую ночь. — Всё хорошо. Джулия кивает, не в силах расцепить руки и оторваться от брата. Держится за него будто за спасительный якорь, который единственный уберегает её от падения в тёмные холодные воды. — Я сейчас включу свет, хорошо? Она снова кивает. Говорить слишком трудно, в горле словно что-то царапает, мешая произносить даже самые простые слова. Щелчок выключателем — и в комнату проникает мягкий свет, отбрасывающий на лицо Конрада тёплые жёлтые отблески. — Вот и всё, теперь здесь светло. Ты как? Джулия хочет сказать что-нибудь, но не может: из груди рвутся какие-то жалкие хрипы, словно там — большая дыра, которую не получается заткнуть руками. Слёзы снова начинают бежать по щекам, и тогда Конрад, не произнося ни слова, аккуратно кладёт голову Джулии себе на колени. Осторожно перебирает пальцами волосы, заплетая косички: неловко, иногда слишком резко дёргая руками и делая больно. Это то, что Конрад часто делал, когда они оба были маленькими. Неуклюжая пухлая Джулия и её старший братик, которого бесило с ней нянчиться. Разница — всего три года, но «всего» — это только для взрослых, восьмилетнему же мальчишке сестра пяти лет кажется настоящим младенцем. Он корчил смешные рожицы, когда она просила поиграть с ней в «салон красоты», обещал выдернуть все волосы и покрасить их в зелёный цвет. Она обижалась, плакала, грозилась пожаловаться родителям. А Конрад лишь качал головой, улыбался, дразнился и всё-таки заплетал Джулии косы: кривые, с торчащими тут и там прядями, но дороже которых у неё больше не было никогда: даже вычурные причёски, сделанные в дорогих салонах, не могли сравниться с этим «кошмаром» на голове. — Всё хорошо. Конрад говорит спокойно, мягко, и от его голоса мелкая, противная дрожь внутри, что отдаётся даже в кончиках пальцев, начинает уходить. Медленно, неохотно, оставляя после себя мерзкое чувство слабости, но Джулия наконец может нормально дышать. Огромная дыра в груди будто становится меньше, вмещая в себя принесённый Конрадом свет. — Ты как? Джулия в ответ молча смотрит на потолок: по нему ползут чёрные тени, созданные отблесками лампы. Они кривые, изломанные, похожие на крючковатые ветви дерева, что тянуло свои лапищи в её окно в детстве, царапая стекло и заставляя маленькую Джулию прятаться под одеялом от ужаса. Она словно так и не выросла, навсегда оставшись в промежуточном мире детских страхов, из которого её снова приходится вырывать брату с помощью света ночника. И зачем только они потащились исследовать эти чёртовы обломки? — Хорошо. Я в порядке. Голос, сломавшись, всё-таки дрожит в середине, и Джулия знает, что Конрад ей не поверит. Знает её всю, насквозь, каждую клеточку, каждую невысказанную мысль — пусть даже не умеет показывать свою любовь и заботу правильно. Глупый старший братец, вечно влипающий в дурацкие истории… такие же дурацкие, как и его футболки, детские, яркие, словно кричащие о том, что их владелец так до сих пор и не повзрослел. Хотя, наверное, так оно и есть. — Я думаю, что тебе пойдут рыжие волосы. Джулия хмыкает от неожиданности и поворачивается лицом к брату. Светло-голубые глаза улыбаются хитро, смеются, будто они с Конрадом просто общаются, будто и не было никогда этой почти бесконечной ночи, теней, прячущихся по углам, и стылого кошмара, разбегающегося холодом по венам. Будто всё опять стало нормальным, таким, каким было всегда. Конрад умеет делать самое безумное обратно нормальным, даже если сам при этом порой не может завязать ровно шнурки. Ирония. — Серьёзно. Будешь вся такая роковая женщина, сменишь гардероб, ох, сердца будешь разбивать мужские только так… — Я замужем вообще-то… ну, почти. — Ну так это ж не повод отказывать себе в маленьких удовольствиях, это ведь во всех книгах про правильные отношения прописано. Брак укрепляет, — Конрад улыбается широко, и Джулия отвечает на его улыбку. Господи, что за балбес, хорошо, что его родители не слышат. Уж они-то нашли бы, что сказать на этот экскурс в семейную психологию. — Хотя Алекс, думаю, удивился бы: замуж звал блондинку, а под венец пойдёт рыжая. Зато платье эффектнее белое выглядеть будет, или ты хотела… Но дальше Джулия не слышит брата. Имя Алекса красным пятном вспыхивает в сознании, затмевая собой все остальные мысли, и она снова видит перед собой перекошенное злобой лицо будущего мужа. В груди просыпается страх, до этого успевший съёжиться маленьким комочком, и она чувствует холод, от которого не спасает тёплое дорогое одеяло. — Джулс?.. — Он… он мне снился. Алекс. Слова произносятся трудно, словно говорит она через вату. Или сквозь толщу мутной воды, заполнившей всю комнату и в которой Джулия задыхается. — Алекс? — Да. Он был… как на корабле. Словно это был не он… Точнее, это и был не он. Понимаешь? — Да. Она рассказывала Конраду о том, что ей пришлось там увидеть. О том, как ненастоящий Алекс шёл прямо на неё, готовый убить. Как настоящий Алекс, её Алекс, бросился на этого ублюдка и хотел утопить. О собственном паническом крике. О том, как страшно было — не понимать, кто самый любимый на свете человек, а кто — чудовищное создание, порождённое отравленным газом мозгом. О том, что до сих пор ей иногда очень страшно смотреть на Алекса и видеть того монстра, которого она так отчаянно хотела бы оставить в обломках проклятого корабля. Но об этом Джулия никогда и никому не расскажет. — Он… хотел убить меня. И я знала, что это не Алекс, но всё равно стояла и смотрела на то, как он медленно приближается ко мне. И я была одна, совершенно одна… — Тихо, тихо. Конрад гладит Джулию по голове, и та замечает, что рука брата дрожит. Или это дрожит она, и ей только кажется? — Я с тобой. Слышишь? Ты не одна. И никогда не будешь одна. И… — Конрад добавляет голосом намного более тихим, так, что он кажется шёпотом: — Скажи… а Алекс не обижает тебя? Очень естественное, наверное, предположение и настолько наивное, что невольно становится почти смешно. Конрад смотрит взволнованно, и Джулия скорее угадывает, чем видит волнение, плескающееся в голубых глазах. Ночник даёт слабый свет, и она ощущает, как тени подкрадываются всё ближе. — Он… он не делает тебе больно? — Нет-нет. Нет. Конечно, нет. Они не обсуждают между собой свои отношения. Слишком неловко. Конечно, Конрад был в курсе, когда Джулия только начала встречаться с Алексом, а она знала о всех… или почти всех его похождениях. Брат приглашён на свадьбу и поддерживает хорошие отношения с Алексом, но серьёзных разговоров на эту тему не заводил никто из них. — Ты можешь сказать мне. Обо всём, Джулс. Если он… если только он… В голосе брата прорезываются опасные металлические нотки, и Джулия чувствует, как подрагивают его пальцы, которые по-прежнему лежат на её голове. — Он никогда не сделает мне больно, Конни. Никогда. Конечно, они ссорятся, обижаются, хлопают дверьми, говорят обидные слова, но… Алекс — это тот, кто приезжал в три часа ночи, чтобы принести ей лекарства и горячий чай в термосе, когда она болела, кто терпел её нытье после очередной ссоры с родителями, кто покупал любимые цветы и оставлял их на пороге, чтобы утром, проснувшись, она встречала день в хорошем настроении. Он — тот, кого она любит каждой клеточкой своего тела и с кем хотела бы просыпаться рядом до конца жизни. И он явно не тот человек, который хотел бы причинить ей боль. — Я… Я долго думала, почему мой кошмар выглядел именно так. Почему я не видела призраков, мертвецов или хотя бы уродливое изображение себя. Почему именно Алекс? Джулия закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться и справиться со сбившимся дыханием. Она не из тех людей, что будут держать в себе всё до последнего, не желая делиться с кем-либо. Но даже ей невозможно сложно начать говорить о том, что случилось на том корабле и чему она стала свидетелем. — И решила, что, наверное, это потому, что я очень боюсь его потерять. Что в один день он посмотрит на меня и поймёт, что ему не нужна такая капризная, избалованная, глупая девушка. Что он найдёт себе кого-то, подходящего ему, кто будет его достоин… а я останусь одна. А я не смогу без него, понимаешь, Конни? Слёзы начинают жечь глаза, бежать по щекам, и она чувствует их противный солоноватый привкус на губах. Джулия ненавидит плакать, прятать опухшее от слёз лицо тональником и чувствовать себя снова маленькой девочкой, родители которой ушли на важное мероприятие, оставив её дома одну поздно ночью. Она поспешно вытирает щёки рукавом пижамы. — Тогда ведь я и правда не могла понять, кто из них — Алекс, а кто — нет. А если бы я перепутала? А если бы решила напасть и убила бы Алекса? А если бы доверилась не тому, и он бы увидел, как я умираю? Или я до последнего бы не видела очевидного, а потом… а потом бы… — Брэд тоже видел Алекса на корабле. Только он был для него мёртв. — Что? Джулия вздрагивает и резко открывает глаза. Конрад смотрит устало, и в свете ночника его лицо смотрится особенно бледным, делая его словно постаревшим на несколько лет сразу. Он непривычно серьёзен, и что-то неприятно ёкает в сердце Джулии. — Он… попал как будто во временную петлю, в которой постоянно натыкался на тело Алекса. — Боже мой… — Думаю, это потому, что газ, вызывая наши самые ужасные страхи, также воздействовал на страх потерять тех, кого мы любим. Поэтому Брэд видел мёртвого Алекса, а ты… ты видела его злым. Ведь в жизни он — противоположность, чуть ли не пылинки с тебя сдувает, я-то уж это вижу. И видеть его… таким — это как будто твой самый страшный кошмар ожил. Понятно, что газ вытащил из твоей головы именно этот страх, тем более, что ты была на эмоциях от предложения Алекса. Эмоционально раздолбанные люди больше всего уязвимы для разных воздействий, ты знала? Джулия качает головой. Порой она забывает, что брат бывает очень мудрым, сосредотачиваясь на внешней мишуре его глупых поступков и непонятных шуток. На том Конраде, что он демонстрирует миру, не знающему, какая глубина таится у её брата внутри. — Так что… всё будет хорошо. Мы выбрались, мы живы, ты скоро станешь женой и познаешь все прелести семейной жизни, носки, разбросанные по углам, вопящих детей, большую собаку и дом с камином. Ну, всё, что показывают во всех этих сопливых девчачьих фильмах по телеку. — Ты, между прочим, тоже их любишь смотреть. Джулия шмыгает носом, вытирает слёзы и улыбается. Она и забыла со всем этим кошмаром, как хорошо быть с братом. Вот так вот сидеть рядом, болтать о всяких глупостях и не думать о том, что будет завтра. Хотя бы на один день. — И если ты кому-то об этом скажешь, мне придётся тебя убить. Не разрушать же свою репутацию. Джулия несильно бьёт брата кулаком в грудь. Тот притворно ойкает, потирая ушибленное место. — Интересно, мужа своего будущего ты так же бьёшь? Насилие в семье — это очень сложно, убежит он от тебя ещё… Джулия вздрагивает. Слова брата больно бьют в сердце, царапают, грызут, сдирают корку с чуть успокоившейся раны. — То есть… я не это хотел сказать, прости. Чёрт, прости, пожалуйста, я такой идиот. Брат выглядит слишком виноватым, и Джулия натягивает на губы улыбку. Он не виноват в той тьме, что поселилась у неё внутри. Он пытается помочь, изо всех сил, иногда неумело, неловко, но именно эту неловкость она ценит в нём, наверное, больше всего. Потому что Конрад искренен каждую секунду своего существования, он настоящий и делится собой с миром целиком, не размениваясь на отдельные кусочки. И она любит его именно таким. — Тебе… тебе нравится Алекс? — Ну, он… видно, что любит тебя. Он хороший парень, и рядом с ним ты действительно счастлива. А это самое главное. А ещё он готовит охренительно вкусный стейк. Джулия снова улыбается, на этот раз искренно. В этом весь Конрад — ляпнул какую-то глупость, не подумав, но об этом забываешь уже в следующую секунду. Потому что с ним рядом удивительно хорошо, и она в который раз думает, как повезёт девушке, которая сможет оценить её брата по-настоящему. Возможно, это будет Флисс. Возможно. Но поговорят они об этом в следующий раз. — Так что, как брат, я полностью благословляю твой брак. — Спасибо. — Серьёзно, без моего согласия ты бы под венец не пошла. — Ну конечно. Ты его только письменно оформить не забудь. — Ещё и подписями всеми заверю, не думай, чтобы всё официально было. Всё-таки, любимую сестру замуж выдаю. Джулия медленно кивает. Усталость накатывает неожиданно, медленными ленивыми волнами, забирая с собой остаток тех сил, что у неё оставались. Она широко зевает. — Как думаешь, ты сможешь заснуть? — Наверное. Ты уйдёшь? — Нет, — Конрад осторожно укрывает Джулию одеялом и перекладывает её голову на подушку. — Я буду тут, охранять твой сон. Спи, я никуда не уйду. — Спасибо. Джулия благодарно шепчет и закрывает глаза. Комната погружается в тишину, и какое-то время Джулия лежит молчаливо, прислушиваясь к собственным мыслям. Затем не выдерживает и решает задать вопрос, который мучает её уже давно. — Слушай… — Да? — А почему ты включил ночник, а не зажёг свет в комнате? Молчание. — Потому что свет экономлю? — Понятно. Джулия поворачивается на бок, заворачиваясь в одеяло. Где-то в груди грызётся неприятный червячок, которого она пытается заглушить. Она ждала не такого ответа, и оттого немного трудно справиться с глупым разочарованием. — А ещё потому, что в детстве, когда тебе снились кошмары, я всегда включал ночник, чтобы яркий свет не мешал тебе снова заснуть. Джулия не выдерживает и улыбается в подушку. Несносный старший брат, который всегда жаловался на мелкую сестру, что мешала ему играть и портила игрушки. Кто дёргал за волосы и воровал сладости. Кто говорил, что лучше с лягушкой поцелуется, чем будет брать её в свою взрослую компанию друзей. Кто любит её, по-настоящему и настолько искренне, что в душе сразу становится очень-очень тепло. И которого она любит точно так же. — Спокойной ночи, Конни. — Спокойной ночи, Джулс. Она закрывает глаза и позволяет себе заснуть. Она знает: этой ночью ей больше не страшны никакие кошмары.