Свет далеких маяков

Мелкие, острые брызги воды больно бьют по лицу – как осколки стекла. Михаил сжимает губы в тонкую линию, и это единственное, чем она выказывает сложную гамму собственных эмоций. Она выглядит слишком безукоризненно для архангела, вышедшего в открытое море на катере, которым не умеет даже управлять. Вокруг нет ничего, кроме ледяной воды и ветра, звенящего в ушах. Крошечный белоснежный катер врезается в морские волны с такой отчаянной силой и шумом, чтобы двигаться хоть куда-то… а Михаил кажется, что она стоит на месте. Вокруг нет ничего, что выдавало бы ее положение, ничего, кроме беспокойной серовато-синей воды, которая в какой-то момент переходит в такое же серовато-синее небо. Она не любит море. Она не любит его еще с давних времен, его глубины с тех же времен облюбовали порождения Ада, не отдав секретов своей земной вотчины даже людям. Поэтому Михаил не может раскрыть крылья и полететь над волнами, поэтому свет ее сути гаснет и не пробивает толщу темных вод. Поэтому все, что ей остается – ржавый катер, непромокаемый тонкий плащ и бесконечное однообразие вокруг. В конце концов, только так она сможет найти здесь Дагон. Только она сможет найти здесь Дагон. Руки давно замерзли, и Михаил управляет катером скорее движением мысли. Она выглядит безупречно-собранной за этим занятием – идеально ровная спина, ни одной выбившейся из прически пряди, слегка разметавшиеся вокруг полы плаща и бесстрастное спокойствие на лице. Кто бы сейчас не взглянул на нее, решил бы, что она абсолютно точно знает, что делает. Но Михаил не знает. Михаил страшно. Она чувствует себя окончательно растрепанной, растерянной и заблудившейся. Она пропустила все звонки и письма с Небес, даже голубя от Гавриила, который только чудом добрался до маяка на островке, послала… обратно, не прочитав служебную записку. Нового Армагеддона не случится, если ее не будет пару дней. Разве что только для нее самой. Ты знаешь, как говорят люди? – вкрадчиво произносит ветер у нее за плечом голосом Дагон. – Бог не слышит тех, кто зовет его из моря… Небо медленно темнеет и ветер усиливается. Нужно бы возвращаться назад, а лучше всего – бросить катер и взлететь вверх, силы ее крыльев хватит, чтобы преодолеть облака, чтобы подняться в чистое небо, чтобы найти в них Небеса… Но Небес там, наверху – нет, только свинцовая тяжесть облаков, и Михаил чувствует себя совсем крошечной в эпицентре зарождающегося шторма. Здесь нет ничего из того, что она знает. Здесь нет ничего, что могло бы ее спасти. Михаил останавливает катер и смотрит, как волны ударяют о его стенки – все выше и выше. Ветер свистит в ушах и выворачивает ей руки, ветру удается выбить из пучка на затылке две непослушные пряди, которые теперь лезут ей в глаза. Море огромное. Она никого здесь не найдет. - Выходи! - все же пробует она, но ветер хватает ее слова и рвет на куски, на мелкие брызги, швыряя их за борт. – Ты меня слышишь, демон?! Даже она сама себя не слышит. Погода неотвратимо портится. Катер опасно кренится, волны готовы захлестнуть и поглотить его, кажется, что начинается ливень – этого Михаил уже не понимает, она стоит мокрая насквозь, с онемевшими руками, едва удерживаясь на ногах, и кричит в темно-фиолетовое, тяжелое небо. Вернее, в его отражение. - Дагон! – и впервые ее крик ветер подхватывает, а не гасит. Первая волна сшибает с ног ее, но удерживает на плаву катер. Вторая накрывает их с головой, и Михаил побелевшими пальцами вцепляется в борт. Третья только толкает в бок, почти легонько, и архангел пользуется передышкой только для того, чтобы крикнуть еще раз. - Дагон! Четвертая волна переворачивает катер, и Михаил машинально отпускает ладонь. Ледяная вода врезается в легкие, в глаза, в саму суть, словно тысячи острых кинжалов. Плавать она так и не научилась – может только руки раскинуть, инстинктивно, словно крылья, в попытке вырваться из бездны. Глупо будет так легко потерять тело. Глупо и безрассудно. Совершенно недостойно архангела. Зачем ты только сюда явилась?.. - … зачем ты только сюда явилась? – спрашивает у нее море с насмешкой, но у моря чертовски знакомый голос, и Михаил с трудом открывает глаза, чтобы посмотреть морю в лицо. Ей сначала кажется, что она лежит ничком, уткнувшись в собственные крылья – перед глазами все синевато-серое и неяркое, на ощупь похожее на тонкий-тонкий шелк. Но из этого шелка ее довольно грубо вырывают за плечи и швыряют на что-то холодное. Здесь она может дышать – легкие горят огнем, и каждый вдох делать безумно больно. - Эй, архангел, решила подохнуть? – ее лица грубовато касаются влажные, скользкие руки, и Михаил передергивает от омерзения. Дагон молча смотрит на то, как Михаил откашливается и пытается усидеть на полу вытащенного со дна катера. Шторм не утихает, но теперь словно не смеет их трогать, управление на себя берет Дагон, еще не успевшая окончательно вырваться из моря. Штурвал скользит в руках, перепонки только мешаются, но катер все равно идет ровнее и легче, чем ему стоило бы. Михаил ловит губами воздух – рыба из нее вышла бы паршивая, думает Дагон, и отворачивается. Она знает каждый квадрат этого моря, она знает, где ближайший остров, сколько времени они потратят, добираясь до суши. Михаил молча смотрит на гибкое, еще не отошедшее от трансформации, тело перед ее глазами. Из одежды на Дагон – только серебристые чешуйки, покрывающие кожу, и архангел как-то отстраненно думает, что это по-своему красиво. Чешуйки понемногу исчезают, оставаясь только там, где были всегда – эти места на теле демона Михаил тоже знает наизусть. - Хотя бы оденься, - она не узнает свой хриплый голос. – Смотреть противно. Дагон ничего не отвечает и не реагирует, но катер входит в такой резкий поворот, что Михаил чуть было не падает за борт снова. И теперь-то ее уже вряд ли бы стали бы спасать. Михаил прижимает колени к подбородку, даже в такой позе умудряясь сохранять отстраненный вид. Ей просто холодно – бесполезный уже плащ облепил тело, рубашка промокла насквозь, волосы окончательно растрепались, а пучок, теперь напоминающий хвост, повис где-то на затылке. Дагон на нее даже не смотрит. К счастью, в реве волн и мотора разговаривать не получается. Михаил все равно не знает, о чем. Дагон легко швартуется у острова, который и правда больше похож на одинокое каменное плато, прорезанное единственным лучом маяка. На вершине его уже горит огонь, спокойно и ровно, словно сердце, бьющееся в заточении стекла. - Пошли, - Дагон спрыгивает на камни так, словно бы делает это каждый день, а вот Михаил приходится повозиться. Туфли она потеряла еще в воде, но даже босыми ногами выбираться из катера неудобно. – Не спи, пернатая, замерзнешь. Михаил едва ли не возражает, что она уже замерзла, что она не чувствует ни сантиметра своего физического тела, но вовремя себя одергивает. Тем временем, демон щелчком пальцев материализует на себе какую-то простецкую одежду и взбирается по камням к вершине острова. Михаил остается только идти следом. Она дезориентирована настолько, что уже не может отказаться. Дагон тем временем уже барабанит в дверь маяка. Михаил подходит к ней и встает за плечом, Михаил не говорит «это все глупости», «никого здесь нет» - по крайней мере, не успевает сказать перед тем, как дверь распахивается. - Рыбка моя! – истинная, искренняя человеческая радость обрушивается на суть архангела, словно она ныряет в теплую, ласковую воду. – Я как раз думал, что в такой шторм ты обязательно придешь. За дверью уютно горит свет и Михаил буквально чувствует сухое тепло, но расслабляться не думает. Она настороженно переводит взгляд на Дагон – что она внушила этому человеку?! Пусть даже она обессилела в море, пусть даже она чуть не развоплотилась – она готовится его защитить, почти раскрывает щитом крылья… … и оступается на смущенной, какой-то необычной улыбке Дагон. - Милтон, - она протягивает ему ладонь, которую старик все с той же радостью пожимает. – Мы тут слегка… - она оглядывает стоящую рядом Михаил с ног до головы, - промокли в этом шторме. Ты не приютишь нас? - О чем разговор! Заходи, милая, - он по-отечески кладет руку Михаил на плечо, приглашая ее за собой. – Я никогда не видел, чтобы она плавала с кем-то! Как твое имя? - Мишель, - отвечает Дагон, не давая архангелу открыть рот, - она со мной не плавает. Это случайно. В комнатке смотрителя маяка светло, тепло и безумно уютно. Милтон настаивает на том, чтобы Михаил переоделась в один из его огромных свитеров, отдает им тяжелый, пахнущий пылью и морем плед и даже приносит два щербатых – «других нет, я тут обычно один!» - стакана с чем-то горячим и явно пахнущим алкоголем. - Еще мой прапрапрапрадедушка варил грог по этому рецепту, - хвастливо отмечает он. – Самое то, чтобы согреться. - Грог? – одними губами интересуется Михаил у Дагон. Они сидят под одним пледом, плотно прижавшись друг к другу на маленьком диванчике, пока Милтон занимает стул. - Горячий ром, - так же шепотом отвечает Дагон. – Пей, наивный ты ангел. Грог обжигает горло и Михаил думает, что сейчас снова зайдется неудержимым кашлем, но тут же понимает, что внутри становится теплее и спокойнее. - Спасибо, - искренне благодарит она, обхватывая раскаленный стакан обеими ладонями. – Ваш предок знал толк. Дагон тихо хмыкает. - Он был смотрителем маяка, когда маяки еще только создавались, - Милтон довольно улыбается – хоть кто-то еще не слышал эту историю! – И даже однажды повстречался с сиреной… - Сказки, Милтон, - Дагон потягивается, держа стакан в одной руке. - А вот и нет! – он хмурится и грозит ей пальцем, словно строгий отец. – Тебе почем знать? - Расскажите мне про сирену, - неожиданно для себя просит Михаил. Это ведь ее предназначение – дарить людям умиротворение, радость… Разве можно было иначе? Разве она может признаться себе, что ей интересно? - Рыбка в это все не верит, - Милтон отмахивается, но с показным смущением. – А ты, наверное, не такая… В тебе еще есть что-то романтичное, - Дагон прячет ухмылку в рукаве. – Значит, слушай. Мой прапрапрапрадедушка служил тогда во флоте, юнгой. Молодой был еще… Третий раз только вышел в море. И случилась страшная гроза, сильнее даже, чем сейчас. Их корабль размотало по волнам… Перевернуло… Мало кто выжил. Он говорил, что услышал чей-то голос, будто его зовет кто-то. А потом увидел руки – наполовину только человеческие, а наполовину… перепонки между пальцев, и все чешуей покрыты. Серебряной, говорил, как монетки – вот как. Руки его до какого-то камня донесли и там положили. Очнулся уже на рассвете – живой, весь в синяках. Из флота ушел, потом уже стал смотрителем маяка. Говорил, что она к нему приходила, сирена эта, но как выглядела – не рассказал. Речь старика прервал надрывный звон, и он встал со стула. - Маяк, - он подмигнул молчавшей Михаил, - очень сложное устройство. Как человеческая душа. Вот стоит о нем немного забыть – и разладилось что-то. Извините меня. Он ушел куда-то вверх по лестнице, а Михаил перевела глаза на Дагон. Та только пожала плечами, одним глотком допивая остывший грог. - Что? - А все потомки того юнги видят странную девушку с рыбьими чешуйками, или так случайно вышло? – поинтересовалась архангел, и губы ее дрогнули в подобии улыбки. – Я думала, ты топишь суда, а не спасаешь людей. - Жареный петух в жопу клюнул, - пробурчала Дагон. – Милтон не знает, но это я сыновей их рода на маяки отправляю. Мне так выгоднее и проще – всегда есть, где отсидеться, если в море что-то неладно. Или если какой архангел глупостей натворит… - А им есть, с кем поговорить, - на этот раз улыбка получилась убедительнее. – И не сойти с ума от одиночества. - Да он и без того двинутый. Ты что, придумываешь благородную мотивацию моим поступкам?! - А я не придумываю, - Михаил серьезно взглянула на Дагон. Наверное, такой она видела ее впервые. Почти человечной. Почти прежней. Можно сколько угодно бурчать про выгоду для себя, но подделать эту мягкую теплоту во взгляде, но броситься спасать мальчишку с тонущего корабля… Дагон легко щелкает ее по лбу. Михаил не простила бы ей такой жест, будь они у себя, там, в Лондоне, или в Аду, или в Раю – но они на крошечном острове посреди океана. Михаил и на себя-то не похожа – растрепанные волосы связаны в хвост, а не в пучок, вместо костюма – колючий шерстяной свитер, больше напоминающий платье, скулы предательски розовеют от рома, да и вообще она выглядит одновременно усталой и… живой? - Чего тебя принесло в море? – спрашивает Дагон, решив позволить себе еще одну вольность – обнять Михаил за плечи. Впервые она понимает, насколько у нее хрупкие плечи, насколько вообще она – архангел, выше ее на полголовы и сильнее ее раза в два – хрупкая рядом с демоном. Это могло бы радовать, могло бы соблазнять на что-то, за что потом придется ввязаться в войну с небесами, но беда в том, что Дагон тоже чувствует себя живой. И поэтому она просто утыкается в макушку Михаил. - Тебя не было два месяца. Вельзевул закидала нас записками, требованиями и угрозами, - Михаил едва заметно пожимает одним плечом, и Дагон чувствует себя даже обманутой. - И что? – резко интересуется демон. – Это не отвечает на мой вопрос. Михаил поднимает голову и снова улыбается уголком губ, и в этой улыбке столько непривычного Дагон тепла, столько нежности и невысказанной растерянности, что она замолкает, просто глядя на чужие тонкие губы. - Хотела сказать тебе, что ты мне безразлична, - успевает сказать Михаил, прежде чем Дагон – впервые, наверное, за все время, что они знакомы – увлекает ее в непростительно осторожный для демона поцелуй.