i fancy you

      Тсукишима классный. Он хорошо целуется, любит посасывать его нижнюю губу, перебирает его волосы и мягко царапает заднюю сторону его шеи, посылая по телу тысячу мурашек.       Тсукишима классный.       Хината не может им насытиться.       В тишине комнаты раздаются звуки их поцелуев и его шумное пыхтение, и он бы наверняка уже давно подскочил в диком смущении, если бы чужая ладонь не цеплялась за его футболку. Тсукишима прижимает его к себе все крепче, а Хината дышит все громче, и ему кажется, что он ужасно, просто невероятно неуклюж.       Тсукишима красивый даже с покрасневшими щеками и опухшими губами (особенно с ними). Он прикрывает глаза, приоткрывает губы, и Хината может беспрепятственно пялиться на него. Такой красивый. Эта холодная, отдаленная красота, и ты даже поверить не можешь, что ты можешь… всё. Можешь прикасаться, можешь провести пальцами по контуру чужой челюсти, можешь вглядываться в каждую веснушку, каждую родинку на чужом лице.       Тсукишима открывает глаза.       Замечает его взгляд.       Ухмыляется.       Хината издает визг, а после припадает к его губам с новым поцелуем, снося очки с чужого лица. Тсукишима поддается назад. Одной рукой он подхватывает его, второй — пытается поправить свои очки, но это не приводит ни к чему, и он падает на спину. Хината продолжает их поцелуй, неловкий и без какого-либо темпа, но он скорее умрет, чем позволит Тсукишиме отстраниться.       Тсукишима шумно вздыхает и кладет ладони на его поясницу, но спустя мгновение, спустя отвратительно долгое и длинное мгновение расслабляется. Ерзает, устраиваясь поудобнее, и сам углубляет их поцелуй.       Смущает. Как же это смущает.       Хотя в последнее время — все меньше и меньше.       Хината все меньше нервничает. Он не боится взять Тсукишиму за руку, настойчиво пялиться на него в раздевалке, пока тот со вздохом не схватит его за ладонь и не отведет в место поукромнее, приходить к ним в класс на переменах и постоянно, каждую свободную минуту думать о чужих губах. Он не боится выпрашивать поцелуи, и…       Ямагучи говорит, что это мило. Тсукишима ничего не говорит, лишь вздыхает и закатывает глаза, но почему-то все равно поддается каждый раз. Иногда его целуют с двух сторон, в обе щеки, и, ладно, вот в такие моменты он и правда нервничает. Ямагучи всегда смеется из-за его красных щек, а после берет его лицо в свои ладони и осыпает маленькими и быстрыми поцелуями, похожими на прикосновения бабочек. Тсукишима просто смотрит на них со стороны, но Хината и Ямагучи обмениваются усмешками «да, мы видим, что у тебя красные уши, но не скажем ни слова, потому что иначе ты будешь ворчать сто лет» и целуются еще раз.       Поцелуи Ямагучи мягкие.       Тсукишимы — затягивающие до ужаса.       Как и сейчас. Хината отстраняется, отстраняется, отстраняется, но его тянет и тянет обратно. У Тсукишимы мягкие губы, и их языки сплетаются, чтобы соединиться совершенно невероятным образом. Когда Хината посасывает чужую нижнюю губу, то слышит выдох, кроткий и судорожный, и Хината тут же отстраняется, и Тсукишима хрипит:       — Убери это мерзкое восторженное выражение со своего лица.       И Хината обхватывает его нижнюю губу своими еще раз. Тсукишима вздыхает еще раз, громче прежнего, и хватка его пальцев на его плечах становится еще крепче.       Приятно. До безумия. И так завораживающе.       Тсукишима выдыхает, дергается, зажмуривается, тянется к нему, сжимает свои пальцы на ткани его футболки, прижимает к себе, отстраняется, чтобы глотнуть воздуха, и Хинату затягивает еще сильнее. Он хочет узнать, что будет, если он сделает поцелуй еще глубже. Хочет видеть этот взгляд, мутный, с полуприкрытыми веками, каждую секунду своей жизни. Хочет, чтобы этот румянец с чужих щек никогда и никуда не сходил. Хочет, хочет, хочет…       Его колотит, совсем немного, потому что этого всего — слишком. И пальцев в его волосах. И этих мокрых поцелуев с тяжелым, сорванным дыханием. Он дрожит, его пальцы трясутся, он прижимается еще ближе и еще отчаяннее и целует еще глубже, глубже, глубже…       Тсукишима ерзает, обхватывает его лицо ладонями и углубляет поцелуй.       Хината ерзает и случайно толкается, и их поцелуй прерывается с громким влажным звуком, и Тсукишима стонет, и этот стон ударяет Хинате прямо в голову.       И, возможно, в места не столь отдаленные.       У Тсукишимы — ошарашенный, совершенно бешеный взгляд, и Хината уверен, что у него самого — не лучше. Несмотря на то, что Тсукишима наверняка видит сейчас только размытое рыжее пятно, несмотря на то, что тот ощущает лишь его прикосновения, несмотря на то, что их переглядывания абсолютно бесполезно, Хината все равно покрывается румянцем, ярким и жгучим, от чужого взгляда, и…       Возбуждение. Яркое, острое, внезапно вспыхнувшее переворачивает в нем все изнутри, и Тсукишима тяжело дышит, и его горячее дыхание опаляет его губы, и его взгляд слепо шарит по его лицу, и его губы приоткрыты и так соблазнительны, и…       Хината не думает. Думал бы — этих поцелуев, прикосновений, улыбки Ямагучи и ворчания Тсукишимы не было бы вообще, и он никогда бы так и не узнал, как мягко и нежно Ямагучи может обхватывать его лицо ладонями, а Тсукишима — утягивать его в жадный, нуждающийся поцелуй. Поэтому Хината не думает. Он поддается вперед и накрывает чужие губы своими, и толчок, резкий, выбивает дух.       У них обоих.       Тсукишима дергается и цепляется за его бедра, и непонятно, в останавливающем или жадном жесте, но Хината целует его снова, мокро, неуклюже, но так сладко, и Тсукишима притягивает его бедра к своим, и в поцелуй стонет уже Хината. Ему кажется, что температура в комнате поднимается до тысячи градусов, и ему жарко, невероятно жарко, и перед глазами все плавится, и у Тсукишимы приоткрыт рот, и целовать его, горячего и дрожащего, приятно до одури.       Тсукишима долго к нему подступался, долго не разрешал приближаться ни на шаг ближе и долго, очень долго выжидал подходящего времени для их первого поцелуя, когда он сам сможет проконтролировать всю ситуацию.       Быстро. Сейчас все происходит быстро и без какого-либо темпа вообще. Хината трется, когда ему это просто необходимо, одаривает его влажными поцелуями, когда хочет почувствовать его язык, без единого плана прижимается ближе, ближе, ближе, и Тсукишима, красный, задыхающийся и без единых мыслей в голове, ему это позволяет.       Потрясающе. Как же потрясающе.       И волнительно. До ужаса.       Хинату трясет. Тсукишима прячет лицо на его плече и вскидывает бедра, и очередная вспышка удовольствия пронзает его тело, и Шое хочется еще, еще, еще… Мысль о том, чтобы отстраниться и снять с них обоих шорты, проносится в голове, но Тсукишима шумно дышит ему на ухо и крепко прижимает его к себе, и Хинате не хочется отстраняться.       Ему хорошо, так хорошо, и его ведет от осознания, что это все — Тсукишима, что эти выдохи, тихие полустоны, толчки и дрожащие бедра — это Тсукишима, что он такой теплый-теплый-теплый, что его ведет тоже, и что если он отстранится, то Тсукишима потянется за ним вслед.       В голове нет ни единой мысли кроме судорожного «Тсукки-Тсукки-Тсукки», и это вырывается из него громкими полувыдохами-полустонами, и Тсукишиму начинает трясти, и Хинате хочется больше, быстрее, сильнее, резче, и в их ритме нет ничего, кроме абсолютного хаоса. Тсукишима задевает влажными губами мочку его уха, Хината — оставляет мокрый поцелуй на его шее, и в теле разливается приятная истома, и ноги начинают безумно дрожать, и…       Тсукишима хватает его бедра и устанавливает медленный, но резкий темп, и Хината издает задыхающиеся звуки. Ему не хватает воздуха, ему просто не хватает воздуха, и его руки попросту отказываются его держать. Он чувствует, как что-то горячее и колючее заполняет его изнутри, и в следующий момент с его губ срывается крик. Который заглушается чужими, уже давно опухшими, губами, и чужой стон смешивается с его собственными.       Тсукишима молчит. Хината по-прежнему цепляется в него и практически лежит на нем, и лицом он уже минут пять как уткнулся ему в плечо. Тсукишима перебирает его волосы, — чего никогда не делал ранее, — и не издает ни звука.       Хината чувствует себя влюбленным.       Тсукишима… Да кто его знает.       — У меня заиграла Dumb Dumb в голове, — наконец, подает голос Тсукишима отстраненным тоном, и Хината вскидывается. Тсукишима смотрит куда-то в потолок, но его уши окрашиваются очаровательным оттенком красного. Хината улыбается, хотя не понял из его фразы ни слова.       — В смысле?       — Когда мы… — резко замолкает, после чего машет рукой и закрывает глаза. Очки он так и не надел. Хината нашаривает их рукой практически на краю кровати и аккуратно, бережно надевает их на его лицо. Тсукишима морщится, когда он все же попадает дужкой в его висок, но ничего не говорит.       — Иди в душ первым. Мне лень.       А нет.       Говорит.       Хината фыркает, а потом передергивает плечами и с невероятным трудом поднимается с кровати. Липко, неприятно и холодно, но…       Тсукишима так и не открывает глаза, но его пальцы все еще подрагивают, и Хината не сдерживается и оставляет легкий поцелуй на его губах.       Это абсолютно того стоило.