Истории на коленке

«Ну что с тобой делать?» — думает про себя Кита, глядя на усердно жующего Ацуму. — Фево? — спрашивает тот с набитым ртом. Кончики его ушей медленно розовеют, теряясь в желтоватом блонде. В последнее время Ацуму ведёт себя странно. То есть ещё более странно, чем обычно. Вот зачем дёргаться ни с того ни с сего, если уже подполз и уселся сбоку, упёрся подбородком ему, Ките, в плечо и собрался так смотреть матч будущих противников на чужом планшете? Удобно же. И совсем не тяжело. Почему чужое дыхание учащается, когда в раздевалке они остаются только вдвоём? Взгляды украдкой с самого начала года становятся почти откровением: Ацуму то пройдётся взглядом с головы до ног, то сверлит глазами спину так долго, что уже Аран пихает Киту в бок, говоря: «Ацуму какой-то сам не свой, так на тебя таращится». Не сказать, что совсем уж не замечал, просто всё это до поры до времени получалось успешно игнорировать. Положить на самую дальнюю полку в голове, плотно закрыть дверцу, сосредоточив внимание на том, что требует усилий прямо сейчас: учёба, тренировки, работа по дому. Признаки вполне однозначные, но Кита всё равно гонит то и дело всплывающие в голове: «А вдруг?..» прочь. Просто… Окончательное осознание накатывает погожим февральским днём, когда в шкафчике появляется странная шоколадка: золотистая обёртка, совсем нехарактерная для Дня святого Валентина, неровно заклеена в трёх местах, на одном из которых красуется чёрный атласный бантик. Остальные плитки — розовые, фиолетовые, лиловые, с узорами и в ленточках, — ему вручили лично. — Кита-сан, много тебе шоколада надарили? — спрашивает Ацуму из своего угла в раздевалке после тренировки, раскладывая на лавке возле шкафчика полученные сокровища, мол, смотрите и завидуйте. Кита не смотрит. И День святого Валентина не считает таким уж праздником, но от шоколада не отказывается — не хочется расстраивать старавшихся девушек. Распечатывает подарки дома, едва заметно улыбаясь: шоколад пахнет очень вкусно и так красиво упакован, жаль только, что всё даром — вряд ли он может ответить кому-то взаимностью. Да и что в нём находят, не понимает тоже: сам себе кажется обычным, явно не тем, кто может чем-то заинтересовать. Но каждый раз терпеливо успокаивает очередную плачущую девушку, решившую признаться в своих чувствах. Золотистая фольга выделяется на фоне остальных, притягивает взгляд. Приходится приложить усилия, чтобы снять упаковку, не порвав. Шоколадка немного подтаяла и оставляет липкие следы на пальцах, но он всё равно отламывает кусочек. На вкус оказывается сначала приторно-сладкой, а через пару мгновений начинает горчить — кондитер не пожалел ни сахара, ни какао, — и только прожевав, Кита понимает, что сбивает с толку. Соль. Крупные кристаллики перекатываются и тают на языке. Меняют вкус. Весь следующий день только и разговоров, что о признаниях и сладостях. — Ну как, Кита-сан, весь шоколад попробовал? Ацуму вьётся вокруг его стола, заискивающе глядя сверху вниз. И как только у него получается с таким-то ростом? — Ещё нет. Тот скисает, как молоко на летнем солнцепёке, и сразу уходит за свою парту. — Я тут взял одну с собой, перекусить. Хруст фольги заставляет Ацуму обернуться. Кита снова вымазывает пальцы, но отправляет в рот заветный кусочек шоколадки. Ловит короткий взгляд прежде, чем Ацуму окончательно спрячет лицо в сгибах локтей. Под слегка отросшими волосами снова розовеют кончики ушей. Кита смотрит время на телефоне, мимоходом отмечая дату — середина месяца, а значит, сегодня его очередь дежурить в классе. — Я пошёл. — Осаму машет на прощание ему и Ацуму, который в кои-то веки решил остаться и помочь. — До завтра, Кита-сан. — Давай! — Ацуму машет тряпкой в ответ, поднимая клубы пыли. — Я скоро. — Тебя не спрашивали вообще-то. — Проваливай уже! Работать мешаешь. — Ты ещё даже не начал. — Осаму смотрит полным скепсиса взглядом. — Ах ты… — Хватит. До завтра, Осаму. Действует безотказно, и близнецы молча расползаются в стороны. Всяко лучше, чем слушать их пререкания. Спустя полчаса в классе вытерта пыль, вымыта доска, политы цветы и подметён пол, поэтому Кита позволяет себе сесть на одну из парт и немного передохнуть. Говорят, можно вечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как работает другой человек, а именно, как Ацуму со страдальческим видом моет полы в классе. Всё ещё непонятно, что в этом такого ужасного и зачем вообще он настоял на том, чтобы остаться помогать, если сам Кита справился бы вдвое быстрее. — Я устал. Спустя несколько минут Ацуму бросает ведро и швабру и приваливается бедром к парте, на которой умостился Кита. — Будешь шоколадку? Он достаёт плитку, всё так же обёрнутую золотистой фольгой, протягивая Ацуму. Тот косится слегка недоверчиво, но всё-таки отламывает кусочек и отправляет в рот. — Ой, слишком горькая, — говорит, дожёвывая, — кто тебе такие мерзости дарит, Кита-сан? Кита вздыхает. Ацуму продолжает старательно кривиться, и смотреть на этот цирк нет сил. Он тянет Ацуму на себя за ворот рубашки и целует, закрывая глаза. Тот замирает с приоткрытым ртом и, кажется, совсем не дышит, когда Кита углубляет поцелуй. Внутри ничего не переворачивается, как пишут обычно в книжках. Приятная лёгкая дрожь проходит по телу, стоит отстраниться от сухих обветренных губы и сделать короткий вдох. Лицо Ацуму полыхает румянцем, он тянет руки к губам и ошарашенно смотрит на Киту. Ну вот. А сделал бы сам, сразу и нормально — и краснеть бы не пришлось. — Кита-сан… — Что? Ему бы самому отдышаться. — Ты сейчас улыбался?.. — Может быть. — Кита-сан, что это… — Не знаю, — говорит Кита, протягивая руку и касаясь ладонью всё горящей от смущения щеки Ацуму, — но мы обязательно разберёмся, если захочешь.