Истории на коленке

Куроо вспоминает две тысячи восемнадцатый с благодарностью. x После фееричного проигрыша в восемнадцатом году не хотелось ничего. Несколько дней пресс-конференций и интервью — и он смог затаиться дома, отключив телефон. До следующего чемпионата мира ещё целых четыре года, но Куроо так до конца и не знает, выгребет ли из этой ямы. Тренер воспринял звонок с просьбой об отдыхе с пониманием и сообщил, что ассоциация даст всей команде отпуск длиной в две недели после официального завершения чемпионата. Билеты прожигают ладонь через тонкую кожу портмоне. Он не уверен в том, что поступает правильно, не уверен в себе, но обратного пути уже нет — прошибает осознанием тогда, когда видит, как его чемодан уезжает по ленте после взвешивания. Через двенадцать с половиной часов лёту земля до ногами кажется благословением свыше. В аэропорту привычная текучка: люди стоят в очереди на паспортный контроль, толпятся у рамок с металлоискателями, проходя таможенный досмотр, слоняются по дьюти фри. Шесть утра, Доха за окном плывёт, голова плывёт, и Куроо еле доползает до Старбакса, идя скорее на запах, чем на знакомые буквы на вывеске. После нескольких глотков кофе мир начинает приобретать привычные очертания; где-то у выходов на посадку мелькнула голова с выбеленными прядями. Куроо, до этого лениво скользящий взглядом по пространству, готов был бросить всё и рвануть туда, где секунду назад, казалось, был Бокуто, но вместо этого только заморгал часто-часто. “Да ну не прикалывайся, — отзывается внутренний голос, — что Бокуто здесь забыл?” Значит, просто показалось. В зону вылета через свой гейт Куроо идёт с непонятным, странным ощущением внутри. Шестнадцать часов размышлений, сна, видео в ютубе и нетфликса так и не отвлекают от штормящей, бьющейся о черепную коробку мысли: правильно ли он поступил, не сказав никому ни слова о поездке? Родители уверены, что он улетел в Доминикану с кем-то из сокомандников. Пришлось наплести Хинате, что у него завелась личная жизнь где-то на другом конце земного шара. Бокуто вообще не в курсе его отъезда. "Будь что будет", думает про себя Куроо, когда шасси касается земли и самолёт немного потряхивает. Сан-Паулу не обжигает лёгкие так, как Доха: на табло в аэропорту значатся вполне приемлемые двадцать три выше нуля. Эдера получается выловить возле пляжной сетки в первый же день: тот добродушно улыбается, вспоминая японскую сборную, но поиграть соглашается и тянется пожать руку. Куроо, чувствуя крепкую хватку, вспоминает, как смотрел на его блоки на стадионе и прикидывал, сколько ему впахивать до такого уровня. Следующие пару дней пролетают как по кругу: душ, завтрак, пляж, душ, ужин, спать. Куроо выматывается хлеще, чем на стандартных тренировках Накагаити-сенсея — солнце и свежий воздух берут своё. В один из вечеров Эдер зовёт с собой в небольшое кафе чуть вниз по побережью — просто развеяться. Куроо бы в отель и в душ, но грех отказываться, поэтому сбрасывает форму и ныряет с разбега. Океан студит разгорячённую кожу, полощет тёмные выхры и отпускает на берег уже бодрым. Карбонера смеётся кому-то в трубку, сбрасывает звонок и хлопает по мокрой спине: — Как раз обсохнешь и оденешься, пока дойдём. Лукас Ло с каким-то знакомым подтянется. В голове всплывает лицо рослого молодого бразильца, доигровщика сборной; кажется, они с Куроо даже одногодки. Такие знакомства лишними не бывают. Кафешка и впрямь не очень большая: крытый бар да несколько высоких стульев; вместо потолка — вечереющее небо и гирлянды. Столики стоят прямо на песке, там и тут раздаются голоса и звон бокалов. Деревянный пол, свободный от мебели, занят танцующими. Под ногами — Куроо так и не обулся, как и большинство посетителей здесь, — мешается песок и дерево. Эдер уплывает к какому-то из столиков здороваться, попутно крича единственному бармену что-то по-испански. Спустя минуту улыбчивый мужчина в возрасте уже ставит перед Куроо бутылку пива с лаймом, слегка кланяясь. Из динамиков несется что-то на латинский манер, но по-английски. Облокотившись спиной на барную стойку и потягивая своё пиво, Куроо лениво оглядывает толпу. Метисы, азиаты, испанцы, темнокожие — все вперемешку. Очень близко, очень жарко, как и все латинские танцы. Он видел что-то такое в видео на ютубе, но вживую — совсем иначе. Дома бы все уже сгорели от смущения. Где-то среди танцующих мелькают выбеленные пряди. Сердце подскакивает куда-то в глотку. "Ты пьян", — шуршит где-то на задворках сознания. Но Куроо точно знает, что не может быть пьян с половины бутылки пива. Среди людей снова мелькают торчащие вверх мелированные волосы и широкая спина. Ему бы влепить себе затрещину да отвернуться, но куда там: Бокуто насаживает на колено выгибающуюся в его руках девушку так, словно всю жизнь так делал. Куроо понимает его в общем-то: вокруг такие красотки, что у нормального парня бы глаза разбегались, только вот лично у него не сложилось с нормальностью по всем фронтам. Нормальный не влюбился бы в лучшего друга. Когда ждёшь сообщения или звонка от бро — это нормально. Нормально — поддерживать бро, когда он расстроен, кормить, если проголодался. Ненормально — зависеть от звонков и сообщений бро; ждать его по вечерам в своей квартире на ужин. Так же, как и почти ненавидеть тех, с кем общается бро — ненормально. Куроо не помнит точно, когда перешагнул эту грань. Когда начал засматриваться на Бокуто совсем не по-дружески. Когда стал ходить с ним в душ после тренировки одновременно, просто чтобы ещё раз увидеть перекатывающиеся под кожей мышцы. Когда наличие Бокуто в пределах досягаемости стало жизненно необходимым. Видят боги, Куроо старался не усложнять. Не мечтать, не надумывать лишнего и даже не стрелять острыми взглядами в сторону Акааши, с которым Бо в последнее время как-то подозрительно сблизился. Нырнув, видимо, слишком глубоко в свои мысли, он не сразу замечает Карбонеру, который легонько тормошит за плечо. — Эй, Куроо, — дождавшись, наконец, хоть какой-то реакции, Эдер кивнул на стоящего рядом высоченного парня. — Знакомься, это Лукас. — Заочно-то мы знакомы, — он с силой ответил на рукопожатие бразильца. — Это да, — улыбнулся Ло, — я наблюдал за твоими приёмами. Куроо поймал и отзеркалил хитрый прищур глаз. Лукас был гораздо младше Эдера и других игроков и вне площадки позволял себе чуть больше ребячеств, чем остальные. — Сейчас, ребят, — обернулся по сторонам Лукас. — Я где-то гостя своего потерял. Куроо догадывался ещё в тот момент, когда Карбонера позвал его в это треклятое кафе. Встретиться с Бокуто здесь, на другом конце земного шара, казалось неправильным и правильным одновременно. Ойкава, видимо, не зря причитает, что у них одна клетка мозга на двоих, да и та последняя. Бокуто, до этого активно жестикулирующий и болтавший с Лукасом, подходя к барной стойке, застыл, округлив глаза. Куроо… здесь. Явно стоило проморгаться. Нет, действительно — Куроо. Подзагоревший. Вымотанный? С этой его пирсой в ухе и фенечками. — Бро!!! — громогласно радовался он, сходу налетая на Куроо и стискивая в объятиях. Тот вроде тоже рад, и хлопает по плечу, только улыбается как-то… невесело. Бокуто несколько лет дружбы успел выучить все его состояния. Время за разговорами и ещё одной бутылкой пива пролетает незаметно. Куроо уже хочется извиниться, ненавязчиво стекая со стула, и по-тихому свалить в отель, когда Эдер, расплатившись с барменом, повочаривается к ним троим: — Ну что, сыграем завтра два на два на пляже? — Давайте! — Бокуто с энтузиазмом поправляет растрепавшиеся пряди. — Лукас, едь без меня. Я ещё немного прогуляюсь. — Не вопрос, — ухмыльнулся тот, косясь в сторону танцевавшей с Бокуто сеньориты, — звони если потеряешься. "Бокуто-сан, поговорите с ним уже, — настойчиво повторял Акааши третий раз за пятнадцать минут разговора, — вам потом будет гораздо проще." Потом, может, и будет проще. Но сначала надо утихомирить трепыхающееся где-то внутри сердце. — Я в отель, — бросает Куроо, разворачиваясь и взрывая босыми ногами песок, — до завтра. — Погоди! — Котаро бросается следом. — Я с тобой. Я с тобой. Осенний ветер совсем не кажется холодным; мягко ерошит волосы, слегка треплет расстегнутую олимпийку. Край солнца тонет где-то за горизонтом. Просто идти молча, рядом, бок о бок — так хорошо, и так не хочется ничего говорить! Бокуто тянется пальцами к чужой руке — боязно, что оттолкнут, но а вдруг нет? Куроо не отталкивает. Куроо дёргается странно, замирает и смотрит во все глаза, испуганно и непонимающе. Шлёпанцы с глухим хлопком падают в мокрый песок. Котаро — хренов дамский угодник! — молча сплетает пальцы, заставляя поднять руку, и подхватывает за талию — как раз вовремя, чтобы не дать тряпичной куклой осесть на песок. Рядом с ним, вплотную к нему почти не дышится. В лёгких Куроо — Доха. — Потанцуем? — играет бровями Бокуто, и вот это в свете последних событий режет без ножа. Тецуро, вскипая бессильной злобой, начинает вырываться из объятий, бросая резкое: — Нет, спасибо. Не хочу быть в списке твоих бразильских достижений. — Каких достижений? — не понимает Бокуто, всё ещё крепко держа его в кольце рук. — Забыл уже свою партнёршу? — фыркает Куроо, отворачиваясь. — Короткая же у тебя память. — Нашёл с кем сравнивать, — Котаро улыбается, ещё крепче затягивая кольцо объятий, — она же не ты. — Что значит "не ты"? — продолжает беситься Куроо. — Просто не ты. Где-то за ухом щекочет горячее дыхание. Глаза закрываются, и он падает в свои ощущения. Сухие губы Котаро шарят по коже, спускаясь на шею, кадык, ключицы. Хочется взвыть, но получается только коротко глотать ртом воздух. Мелкая дрожь прошибает от затылка вниз по позвоночнику. Куроо открывает глаза, выдыхая в самые губы Бокуто. Тот дышит часто, сбито; в янтарных глазах плещется, вливаясь под кожу, огонь. Губы мажутся о губы, и Тецуро сдаётся: Котаро сплетает языки, проходится по кромке зубов, прикусывает и оттягивает нижнюю губу. Ограничители срывает сразу, кака только чужие ладони крепкой хваткой сминают задницу, вжимая бёдрами в крепко стоящий член. — Я бы тебя прямо здесь разложил, — шепчет Бокуто, запуская волну колючих мурашек по коже, — но неохота потом из твоей задницы песок выковыривать. — Сволочь, — щерится в ответ Куроо, прикидывая, продержится ли с таким стояком до отеля или спустит в трусы от пары прикосновений. х В пять утра вид на Сан-Паулу из окна отеля открывается гипнотический. Вид Бокуто, мирно сопящего и пускающего слюни в подушку, гипнотизирует в разы сильнее: Куроо бы смотрел и смотрел. Хочется пощекотать торчащую из-под одеяла пятку, но вместо этого он ведет рукой вверх по бедру и оглаживает, мнёт упругую задницу. Убирает руку только тогда, когда тот начинает возиться. — Доброе утро? Бокуто мычит что-то неразборчивое, шарит одной рукой, пока не нащупывает лицо Куроо, второй сонно трёт глаза. Куроо ловит шершавую ладонь своей, целует пальцы и улыбается, вбирая два в рот. Вчерашнего марафона ему категорически мало, хоть задница и саднит с непривычки. Бокуто распахивает глаза и моргает часто-часто, ощущая, как поджимаются яйца от вида такого Тецуро. — И правда доброе, — выдыхает он и тянется было к Куроо, но тот уже сполз с кровати. — Я в душ, — ухмыльнулся он, заматываясь в простыню и ненароком демонстрируя вставший член, — догоняй. Бокуто всегда думал, что для счастья ему нужна причина. Его причина только что прошлёпала босыми ногами по паркету, сбрасывая простынь у двери в ванную. Причина всего. х