Опричные мелочи

Деревья зазеленелись. Березы, тополя, ивы окутались невесомым зелёным облачком, вылезла мать-и-мачеха, завтра Вербное воскресенье - и никакой вербы. Весна в этот год выдалась ранняя, Пасха - зелёная, и верба к Вербному воскресенью вся уже отвела. Завтра шествие на осляти, государь поведет коня митрополита в белоснежной попоне с ушками от Успенского собора до Покровского под уздцы, и опричники в светлых, в знак праздника, одеждах будут приветствовать их взмахами вербовых веток, а в конце шествия торжественно пронесут нарядную вербу - целое деревце, украшенное шелковыми цветами, ленточками, засахаренными яблочками, шепталами, сливами и другими сластями, которые затем из государевых рук раздадут всей опричной братии. И вот вам и Вербное воскресенье - ни вербы, ни митрополита. Вообще, конечно, так-то митрополит был, Кирилл, но митрополит, избранный при живом, пусть и отстраненном Филиппе... да и сам по себе... против Филиппа, крамольника и царева врага, правильно боязливый Кирилл был - не рыба, не мясо, на пустое место надетая ряса. Даже при царском дворе, где Филиппа добром обоснованно не поминал никто, всем было видно, что новый владыка - не митрополит, а недоразумение. Федору очень казалось, что завтрашнее шествие выйдет - не обряд, а одно шутовство. Логово у них было в лесу. Как и полагается, как и ожидалось, недаром так в песнях поется. Разведчики выследили, но соваться туда в самую чащу... Шею переломаешь в оврагах и буреломах, да и к тому ж - это их лес, их земля - а на своей земле кажный камень дружок, кажна палочка сестрица. Хоть и не должно быть так в Русском царстве великом, на царской земле. Не должно. На село налетели привычным делом. Отработанно прежней службой: налететь черным вихрем, с гиком и криком «Гойда!», расшвырять плетьми и конями мужиков, кто посмеет кинуться впереймы, похватать, кто и что попадется под руку, больше девок, девок хватать удобнее, кинуть факел в ближайший амбар - и умчаться наметом. Где-нибудь через полверсты Басманов распорядился остановиться и оглядеть добычу. Девок набрали с полдюжины, Кирлов - вызвав всеобщий смех, когда рассмотрели - поймал на один аркан двух мальчишек, годов по тринадцать, похоже что близняков. - Этих-то на кой? - недовольно бросил Басманов. Кирлов без смущения развел руками: - Ну уж кто в руки попался, Федор Лексеич. Тут не особо до выбора. Басманов распорядился пленных вязать вереницей одну за другой и по дороге гнать пешим ходом. Култашова, который не спешил спускать на землю перекинутую через седло брыкающуюся девку, дебелую, в самом соку, ткнул в лицо сложенной плёткой: - Тут тебе не забава, а государева служба! Дальше по дороге двигались уже медленно, шагом, часто делая остановки на отдых. Пленных тогда спихивали всей кучею на обочину. Первая трава уже пробивалась повсюду, а на солнечных местах даже зеленела вовсю, но сидеть на голой земле все равно ещё было холодно. Русоволосая девка с веснушкам - лента сбилась и болталась где-то на затылке, цепляясь за растрепанную косу - дерзко сплюнула: - Ровно татары, тьфу! Басманов усмехнулся: - За татарином ты бы бегом бежала. И безо всяких привалов. Возле небольшого ельника дорога шла вниз и резко заворачивала. Там на них и напали. Первых разбойников свалили залпом из рушниц. Перезарядить уже не успевали, дальше уже взяли в сабли. Федор вздернул коня на дыбы, уводя от копья. В тот же миг ощутил удар в бок. Видимо, пуля. От всего вместе чересчур дёрнул повод и потерял равновесие, конь начал заваливаться, Федор кошкой успел вывернуться из седла и откатиться, вскочил на ноги. Как там его вороной, не увидел - насели два разбойника разом. Одного Федор сразу срубил. От другого, взмахнувшего кистенем, ушел вниз и, продолжая движение, ударил в живот головой. Этого взяли живьём. Остальные опричники работали так же умело и слаженно. Долгого боя не получилось - потеряв почти сразу половину своих убитыми, ранеными и пленными, разбойники по какому-то прихотливому свисту разом бросились наутёк. Их преследовали. Федор, в азарте погони, чуть не кубарем скатился по склону оврага, обдирая об ветки руки, и там внизу, в отчаянном рывке, вытянувшись изо всех сил - все же достал. Перевернул тело: разбойник, конечно же, уже был неживой. Пусть и из неудобного положения - пронзил саблей насквозь, точно в сердце. Федор огляделся, ища, чем бы обтереть клинок. Травы на дне оврага не было ещё и в заводе, здесь местами даже ещё лежали небольшие, в ладонь или в две, последние клочки снега, густо засыпанные весенней пылью. Об разбойничью одежду свой добрый клинок Федор чистить побрезговал, вытер собственным белым платком и убрал в ножны. Вдохнул влажноватый весенний воздух. Запрокинул голову, подставляясь солнцу. Судя по звукам сверху, невнятным, там тоже все было уже закончено. Этот последний. Солнце вовсю припекало. Пахло влажной землёй, оживающими ветвями, набухшими почками... Хорошо сделанная работа. От этой шайки волость очистили. Федор снова вдохнул глубоко, полной грудью. Мирный весенний воздух. Пахнущий... ветерок принес свежий и островатый запах. Федор принюхался. Точно же! Перепрыгивая через коряги, разок плюхнувши сапогом в жидкую и холодную грязь - по дну пробивался сквозь травяные-лиственные слежавшиеся завалы маленький ручеек - продираясь через заросли ивняка, ярко-желтого в клейких почках, он добрался-таки до другого дерева. На светло-коричневых, в легкую празелень, ветках серели нежные, точно котята, пушочки – цветущая верба. Яро-серые, с белесоватыми кончиками, без всякого желтого, безо всякой пыльцы. Наверху, когда Федор туда наконец вылез, с охапкою вербы и с запачканными полами кафтана и даже одной штаниной, действительно, все уже было сделано: захваченные живыми разбойники все повязаны, да не так, как давеча – накрепко и прикручены к седлам. Опричники, все живые, один только ранен серьезно, в бедро, и уже перевязан, да у нескольких так, по мелочи, были готовы в дорогу. Полонянки в суматохе сообразительно разбежались, на обочине валялись обрывки веревок. Из всех осталась только веснушчатая, она крепко прижимала к себе близнецов. Не иначе ее младшие братья, а может, двоюродники, на лицо все трое явно похожи. Федор улыбнулся ей: - Вот кто у вас на селе самый толковый. Вы хорошо послужили государю, большое дело помогли сделать. Благодарствую. Возвращайтесь домой, передайте там: на вас и на ваше село никакой опалы от государя нету. Живите спокойно. А что пришлось напугать - так то не со зла, а для пользы дела. Государевой службы без грозы исправишь. Он поколебался недолго, но все же кинул девице увесистый кошелек. Это было не обязательно, но все-таки... милость в Великий пост лишняя не бывает. Бок, про который Федор в горячке совсем позабыл, напомнил о себе болью. Федор расстегнулся: черный кафтан был прострелен насквозь, но пуля, похоже, была на излете, кольчуга, надетая под кафтан, пулю благополучно остановила. Синячище теперь расползется... Федор подошел к своему вороному, огладил по морде. Приказал: - По коням! В Вербное воскресенье дозволена рыба; рыба давно уже остыла, и Федор ел ее на ужин холодную, с хлебом. - Значит, выманили? - Да, - Федор, подняв глаза от тарелки, кивнул. Царь, нахохлившись черным вороном, наблюдал за трапезничающим Федором. - Никто не пострадал, окромя синяков да шишек, амбар выбрали на отшибе, самый близкий к околице, погода сейчас не сухая, если не растерялись – должны были успеть потушить. А амбар сейчас, по весне, все равно пустой. Разве что мышей там пожгли. - Федька, - государь положил подбородок на сложенные руки. - То село – Романовское. А за Романовыми никакой крамолы никогда не водилось. - Именно, - Федор снова кивнул. - И к разбойничьему логову самое ближнее. - Чьего другого выбрать не мог? - Да ну... за две задачи одновременно браться, - Федор незаботно пожал плечами, - так можно и ни одной не выполнить. - Федька, - сказал государь. Федор поднял на него глаза. - Что? - Ничего. Просто – Федька. Пушистые ветки вербы стояли в деревянной бадейке – целая охапка пушистой вербы.