В тот день домой они ушли вместе.

      Стив вылизывает Баки, — долго и основательно. Тот мычит, дышит прерывисто и тяжело, всхлипывает, и взгляд у него тяжёлый, темный, влажный, — он неотрывно смотрит на Стива в ответ. Если бы он мог, он вырвался бы, встал, и тогда, — Стив уверен в этом на все двести, — ему не поздоровится. Но Баки крепко привязан. Его запястья, включая металлическое, крепко закреплены, бережно и надёжно, и как бы сильно Баки не дёргался, вырваться ему не удастся. Эти веревки выдерживали силу Стива, так как создавались под него, и сейчас Роджерс как никогда благодарен Тони и его неуемному любопытству и профессионализму. Хотя, все логично, с появлением в современности двух суперсолдат были созданы и средства их сдерживания. И все же, узнать мнение Тони об использовании этих самых средств таким образом, Стив бы не хотел. Да и занят он был совсем другим делом. Перед ним лежал Баки. Горячий обнаженный и возбуждённый донельзя, борющийся с собой, сдерживающий стоны, взмокший от пота, — идеальный и желанный до зубного скрежета, до гудящих нудно яиц, подтянутых и готовых к опустошению в любую минуту. Стив старался не думать о себе, он работал языком. Любовно нежил мягкие складочки, целовал любимую кожу, сосал и всасывал валик мышц в рот, — насколько тот поддавался, и периодами начинал ритмично вворачивать язык внутрь, — с особым наслаждением и любовью трахал дырку Баки языком. Он мог бы делать это вечно, ведь Баки скулил едва слышно, пронзал его ненавидящим грозным взглядом, и все же, — ноги его были максимально, призывно разведены в стороны и согнуты в коленях. Длины веревки, фиксирующей его щиколотки, хватало для того, чтобы Баки в любой момент согнул колени, треснув таким образом обнаглевшего капитана по вздорной башке. И Стив был к этому готов, но этого не происходило. Баки подставлялся, ненавидел, и тек от его языка как и раньше. И не важно, как он теперь себя называл, и кем считал. Стив, не отвлекаясь от своего важного дела, продолжал любоваться подтянутыми яйцами Баки, его прижатым к животу крепким членом, влажными разводами на животе, нежными, взмокшими завитками темных волос, рассыпавшихся по подушке. И очень жалел, что не может сейчас видеть губы. На Баки была маска, и все, что Стиву было доступно для жадного взора — глаза. Но их было достаточно. Стив гадал, сколько ему понадобится времени сегодня, чтобы довести Баки до оргазма одним лишь вылизыванием задницы и стимуляцией пальцами простаты, потом забывался, увлекшись прикосновениями к коже Баки. Он гладил все его тело, влажное от выступившей испарины, вдыхал запах его кожи, волос, члена, и не мог поверить, что солдат, который упорно продолжал отрицать свою человечность, действительно против происходящего. Черта с два Стив ему поверит. Выдержки у обоих было достаточно, чтобы заниматься этим часами. Стив ласкал Баки долго и неторопливо, вылизывал его соски, нежил языком пупок и кубики пресса, ласкал складочки в паху, вылизывал подмышки широкими движениями языка, — в те моменты когда руки Баки были заведены вверх. К ласкам члена он мог не перейти вовсе. Или переходил лишь после того, как солдат кончал без рук, на сухую, лишь от всего вышеперечисленного. И Стив ни разу не вошёл в него членом, лишь трахал пальцами, растягивал желанную дырочку, ласкал ее и выцеловывал, сосал член Баки и выпивал его сперму, но никогда, ни разу он не взял его. За весь месяц, в который Стив, трижды в неделю, вечерами приходил в камеру к солдату, они так и не нашли компромисса. Вот и сегодня солдат отказывался идти на уступки, условия содержания на свободе его не устраивали, и в целом, Зимний, отказывающийся принимать свое человеческое имя, лишь твердил, что его необходимо держать взаперти, или утилизировать, усыпить, уничтожить, дабы обезопасить от него мир. Дабы закончить все здесь и сейчас. Он, от чего-то, очень упорно был уверен в том, что выпускать его, — это плохая идея. Стив был не менее упорен и приходил снова и снова. А потом, методом проб и ошибок, надёжно фиксировал Баки на кровати, освобождал от одежды и ласкал. Нежил и заставлял кончать и наслаждаться происходящим. Снова и снова. Будто пытался достучаться до солдата, показать, как много в нем человеческого, как много в нем Баки Барнса. Прежнего Баки, который любил жизнь и Стива Роджерса. Как эта идея вообще пришла в голову — Стив не помнил. Но в штанах при виде Баки, все такого же красивого, самоотверженного и упрямого, дымилось так, что в одну из первых бесед, поймав на себе какой-то до боли знакомый, — ласковый и жадный, — взгляд, он просто впечатал солдата в стену и поцеловал. Долго и глубоко. Сплетаясь языками, буквально хавая друг друга. Пока солдат, не Баки, конечно не Баки, не очнулся и не врезал капитану. Благо не железным кулаком. Стив ушел тогда, потрёпанный, но предвкушающий, и в следующий раз пришел с той же беседой об освобождении и его условиях, но и с крепкой кевларовой веревкой на поясе. Спустя пятнадцать минут отказов и игнора, солдат был повален и привязан к кровати. Возбужденный не меньше самого Стива, он продолжал плеваться ядом и сопротивляться, — при этом сверкая стояком и зацелованными, малиновыми губами, — тогда Стиву пришлось заткнуть ему рот его же порванными трусами. А чуть позже, ощутив на себе первый на памяти римминг, солдат уже только скулил и стонал, подставляясь. Стив побеждал его в этом, победит и в остальном. На двадцатой минуте стимуляции Баки выгнулся, и начал кончать упругими струями, приподнялся над кроватью, усиленно подмахнул пальцам Стива и затих, тяжело дыша. — Я справлюсь с тобой, — также тяжело дыша, ответил Роджерс, пережимая свой колом стоящий член, наблюдая последние оргазменные судороги солдата. — Я не дам тебя выкрасть, не позволю обнулить больше, не дам свихнуться, прикрою и помогу, твои страхи напрасны. А когда будешь готов, и до тебя, наконец, дойдет, мы уйдем отсюда вместе, а потом я наконец трахну тебя, в своей комнате, на нормальной кровати. И на пробу добавил: — Кивни, если согласен. Солдат, кажется, не слушающий его вовсе, внезапно поднял голову и посмотрел на Стива растерянно, горько, на ненависть этот взгляд уже точно похож не был, скорее на бессилие и надежду. А потом снова опустился на подушку, с размаху, тяжело дыша, и отвернувшись к стене. Стив тяжело вздохнул, признавая ответ, и расстегнул свою ширинку. Смотря на идеальное тело перед собой, — раскрытое и обнаженное, он впервые высвободил при солдате свой каменный член, привлекая таким образом внимание вновь, и обхватил ствол крепкой ладонью, растирая натекшую с головки смазку по всей длине. Ему хватило жадного взгляда солдата, и его сжимающейся розовой дырки, вид на которую все ещё был открыт, чтобы оргазм выгнул его, накрыл, заставив кончить Баки на живот, смешав следы их спермы вместе, в одно целое. Солдат голодно проследил как Стив кончал, а потом с усердием поймал его взгляд. Стив понял, что сквозь посторгазменную пелену ему кажется, будто солдат кивнул. И кивает все ещё, видя невменяемый кэпов взгляд. У Стива перехватило дыхание. Возбуждение ушло как не бывало, он уставился на солдата, и пытливо спросил: — Так ты согласен? Зимний солдат, Баки Барнс, и просто обнаженный парень со вновь стоящим членом, закатил глаза, обречённо опускаясь на подушку. В тот день домой они ушли вместе. И да, многое ещё предстояло пройти, вспомнить, воскресить в их отношениях, и в памяти Баки. Многое залатать, склеить, и создать заново, по новому. Но Стив знал, что в тот день, увидев Зимнего солдата впервые, и опознав в нем Баки, он не ошибся, решив для себя, что сделает все, чтобы вернуть Баки домой.