Найтмер.»
Вот, другое дело! «Не принято», блин… Перья, в плане удобства, никакого сравнения с карандашом не выдерживали. Да, кое-где было заметно, как грифель на бумагу выкрошился — не уследил-таки за нажимом — однако, всё, что нужно, было написано, и написано, в кои-то веки, с первого раза. Буквы, правда, красотой не отличались, а строчки к концу немного сползали вниз. Да и стиль получился сильно «под старину» — плохо пока рублю в современной грамматике. Читать её ещё получается, с горем пополам, а вот самому предложения составлять… Я поморщился. Ладно, с пивом — потянет, научусь ещё. — Отправляй, — сложив лист вчетверо и копытом почти доведя до остроты места сгиба, я протянул его мрачной Твайке. Та, молча подхватив письмо, направилась в сторону кухни, где сейчас хозяйничал Спайк. Я выбрался из-за стола, чувствуя, как приятно распрямляются затёкшие от долгого сидения в одной позе мышцы и бросил взгляд вслед единорожке. — Твайлайт, слушай… Она, не обернувшись, остановилась, направив в мою сторону левое ухо. — Это… Прости, что сорвалась, — несколько неуклюже извинился я. Балда, блин. Нет бы сразу её тормознуть со всеми этими ценными указаниями — терпел, сцепив зубы, пока этот её снисходительный тон не раздраконил меня окончательно. Нехорошо вышло. Твай, постояв ещё пару секунд, молча двинулась дальше, не удостоив меня никакой реакции. Обиделась. Проклятье. А этот день так хорошо начинался…***
Небо раздражало своей яркостью, голубизной и мелкими, низко висящими облаками, сегодня казавшимися особенно ненастоящими и несерьёзными, а нарисованное солнце, неподвижно висящее на небосклоне, неприятно било по глазам. Хотелось… Не знаю, блин, чего хотелось! Ничего не хотелось — всё безмерно раздражало и выводило из себя. Особенно все эти плюшевые лошади с неестественными мордами, попадавшиеся по пути! Такой хороший вчерашний день не только плохо закончился сам, но и притащил следом ночь, которая была ещё хуже. Приснился дом. А точнее — дача, на которой мы работали и, затем, отдыхали вместе с родителями. И то, что это были именно они я смог понять лишь по косвенным признакам! Мне кажется, что во сне я всё-таки видел лица, слышал голоса… Но после пробуждения в памяти остались лишь мамина голубая куртка со свежим пятном краски на рукаве, папины старые классические туфли, диковинно сочетающиеся с рабочим комбинезоном, да треск пламени в мангале, на котором после тяжёлого дня мы вместе жарили шашлыки… И бездонное небо, расцвеченное дивным закатом, на который с юга медленно наползали тяжёлые, бесконечные грозовые тучи, готовящиеся ночью пролиться на наш домик сплошной стеной воды. Это всё было таким настоящим, завораживающим… А проснулся я утром в этой долбанной Эквестрии! С её плоским небом, нарисованными облаками и… тупыми лошадьми, которые неторопливо прутся посреди узкой улицы не обращая внимания ни на что вокруг! Какая-то белая кобыла, с неестественно-синими гривой и хвостом, медленно топала прямо передо мной, полностью забив на мир вокруг, и ритмично качала головой. Другие пони, при виде меня прижавшиеся к стенам и заборам, провожали её напряжёнными взглядами. Я раздражённо отпихнул тормознутую клячу с середины дороги и, наконец-то, смог прибавить шаг. — Эй, ты чт… А-а-а! — переросло возмущённое восклицание за спиной в испуганный вскрик. Я, рефлекторно дёрнув ухом от резкого звука, поспешил выкинуть бестолковую лошадь из головы, возвратившись к невесёлым с самого утра мыслям. И, разумеется, такое «замечательное» утро нельзя было провести в тишине и уединении: прибыть к Селестии я в письме обязался именно сегодня! Визит к начальству — это именно то, что мне сейчас так нужно, бляха! Раздражённо хлеща себя хвостом по бокам и с трудом сдерживаясь, чтобы не рычать в голос, я миновал крайние домики и, наконец, покинул Понивилль, направившись к уже знакомому холму неподалёку. Колесницу ждать не пришлось: она уже стояла на холме вместе с парой пегасов-стражников. Отрывисто кивнув жеребцам, проводившим меня настороженными и опасливыми взглядами, я молча влез в повозку. Пони, переглянувшись, так же молча впряглись и, взяв короткий разбег, оторвали колесницу от земли, попутно вызвав у меня очередную вспышку раздражения неестественностью происходящего. Проклятый сон! Вот на кой мне нужны теперь эти рвущие душу воспоминания?! Назад пути нет, так к чему бередить рану? С-сука, как же гадко и тошно на душе, а… И это, цвета детской неожиданности, чучело крылатое, что справа в упряжке, оглядывается ещё постоянно на меня… Бесит, скотина! В очередной раз обернувшийся пегас вздрогнул, наткнувшись на мой пристальный взгляд. Колесницу слегка тряхнуло. — Хватит уже пялиться! На дорогу смотри! Не дрова везёшь! — повысив голос, зло рявкнул я. Пегас поспешно отвернулся, изобразив полное сосредоточение на полёте и, заодно, удостоившись косого взгляда напарника. Чтобы отделаться от тяжёлых мыслей, я постарался переключиться на что-нибудь другое. Интересно, зачем меня вызвала Селестия? Письмо было вполне в её стиле — этакое мягкое приглашение и никакой конкретики, в честь чего вдруг оно. Учитывая же отсутствие очевидных поводов, о которых нельзя было бы сообщить в письме… В общем, полагаю, причина вызова едва ли меня порадует. Замечательно. Как только про этот день подумаешь, что он — хуже некуда, так сразу оказывается, что это просто ты не всё о нём знаешь… Настроение, и без того откровенно хреновое, поползло ещё ниже. Когда колесница, наконец, пошла на посадку, расположение духа у меня было совершенно отвратительное.…
— Лейтенант Рейдж Файер, — отрывисто представилась ярко-красная кобыла-земнопони с гривой и хвостом цвета пламени, когда я сошёл с приземлившейся и замершей после краткого пробега колесницы. Багровые глаза пони недобро и безо всякого страха взирали на меня из-под офицерского шлема. — Следуйте за мной, — прозвучало это скорее как приказ, чем как просьба. Кобыла, не дожидаясь моей реакции, резко развернулась и направилась к воротам. Подавив желание дать ей чем-нибудь тяжёлым по загривку, двинулся следом. По коридорам дворца шли молча. Кобыла впереди раздражала своим вырвиглазным цветом, топотом накопытников по камню пола, едва слышным поскрипыванием какого-то сочленения на доспехе, изредка кидаемыми на меня взглядами — всем! Хорошо хоть молчала: её высокий, вгрызающийся прямо в мозг, голос, похожий на визг циркулярки по металлу, я бы уже точно не выдержал… Я отвёл взгляд от пони, и постарался хоть немного успокоиться, рассматривая окружение. Игрушечная там Тия меня ждёт или нет, но сорваться и наговорить — а то и наделать — глупостей — это сейчас явно лишнее. Чего, в конце концов, такого плохого в этом мире? Да то, что он — не мой родной мир, бляха! Тут всё неправильно! Закатов и рассветов нет, небо плоское, облака игрушечные, жители плюшевые и несерьёзные! Не бывает тут облаков, уходящих вверх на километры, а ширящихся — на десятки километров, не бывает перистых облаков где-то в вышине, не бывает гигантских туч, закрывающих небо от горизонта до горизонта, будто свинцовая крышка. Ну и сами пони под стать эквестрийскому игрушечному небу. Яркие цвета, громадные глаза, маленькие крылья, тупые рога… Нарисованный мир. Нереальный. Ненастоящий. В котором любят, дружат, ненавидят и страдают по-настоящему. Ну и хрен ли мне с того? Домой хочу… Я с усилием выдохнул сквозь зубы. Нет у меня больше дома. Могу, разве что, попробовать построить новый здесь, в Эквестрии… И всё же… — Её Высочество принцесса Селестия ожидает вас в саду, — выдернул меня из мыслей резкий голос моей сопровождающей. Рейдж отрывисто кивнула на двустворчатую дверь и, развернувшись, молча двинулась дальше по коридору. Я машинально проводил её долгим взглядом. Очнувшись и тряхнув головой, когда пони скрылась за поворотом, я открыл двери и вышел на высокое крыльцо, ведущее в уже знакомый сад с беседкой и травяными дорожками. Принцесса обнаружилась здесь же: белая аликорна, стоящая на небольшой полянке, пристально смотрела, кажется, прямо на солнце. Я спустился с крыльца и замер чуть поодаль, ожидая её реакции. Мыслей, с чего начать диалог, у меня так и не появилось, настроение, как и с утра, было совершенно гадкое… Желание вообще о чём-либо разговаривать с кем бы то ни было отсутствовало напрочь. Напиться хотелось, откровенно говоря… — Здравствуй, Найтмер, — спустя несколько секунд повернулась ко мне принцесса. Выглядела она совершенно не по ситуации приветливой и спокойной. Почему-то это только сильнее раздражало. — Приветствую, — односложно отозвался я, натянув на лицо максимально ровное выражение. — Как прошёл полёт в Кантерлот? — продолжила всё с той же улыбкой ходить вокруг да около принцесса. — Нормально. К чему эти вопросы, ну? Говори сразу, что надо, не парь мне мозги! — Хм… — чуть нахмурилась Селестия на мой очередной дежурный ответ. — Как твои дела в целом? Как тебе пришёлся Понивилль? — Осваиваюсь. Более-менее. Зараза, да перестань ты уже тянуть время!!! К чему вся эта пустопорожняя болтовня?! Прикрыв глаза, сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. — Всё в порядке? Виртуоз. Столько беспокойства и чуткости в голосе… Зачем ей это надо? — Вполне. Может, скажешь уже, зачем я тебе здесь понадобилась? — Найтмер, — смерила меня укоризненным взглядом принцесса. — Я же вижу, что тебя что-то гнетёт. Расскажи, что случилось. Возможно, я сумею помочь? — Надо оно тебе… — раздражённо отмахнулся я. — Просто… Просто настроение мерзейшее. Разговоры разговаривать нет ни малейшего желания. Давай к делу уже, если можно. — Я лишь хотела поддержать тебя. Настроение не бывает плохим без причины. Впрочем, раз ты пока не хочешь об этом говорить — не стану навязываться, — вздохнула аликорна. Вот обязательно ей было так это сказать, чтобы я себя полной скотиной почувствовал, а? — Что же до причины моего письма… — прервала краткую, но весьма неуютную паузу Селестия. — К сожалению, она далека от приятной и для тебя, и для меня. Я обратил нетерпеливый взгляд на снова замолчавшую принцессу. Та, задумчиво посмотрев на солнце несколько секунд, — даже не прищурилась! — повернулась и пристально посмотрела мне прямо в глаза. От заданного Селестией в следующую секунду вопроса я вздрогнул. Она знает. Сердце пропустило удар.