Сердце моё драконье

— Вал, слушай, я… это… ну не могу я так! — Стоик, краснея, садится на постели, прикрывая срамное место простыней. — Может, ты не будешь издавать такие звуки? — Какие такие? — Валка не прикрывает наготу, а напротив — ложится так, чтоб кожа всех участков тела имела возможность дышать. Лето у викингов на Олухе хоть и редкое, но жаркое. Очень. — Стоик, тебе что, пятнадцать лет? Чего ты смущаешься? — Дак, вся деревня, небось, за стенкой! Подслушивают! Как мы налаживаем… эту… — Семейную жизнь? — Да! — Стоик машет рукой. — Вал, давай тихо и быстро, а? — Извини, Стоик, но я так не умею. Стоик на мгновение застывает с открытым ртом. — То есть… не умеешь? Как так? А что же ты… практиковалась, чай, пока жила с драконами? Да? Валка закатывает глаза и тоже садится. — Между прочим, у драконов издавание громких звуков во время брачного периода — основное правило хорошего тона. Особенно у самок. Ага. Стоик хлопает себя по лбу — зря он начал этот разговор. — Но мы же не драконы! — Хорошо, я поняла — буду тише… Стоик пытается собраться с мыслями, но обнажённое женское тело рядом не сильно-то дает ему это сделать. Правда, все ощущения куда-то отходят, когда он слышит эти звуки снова. Они не человечьи. Они — драконьи. И это коробит. Он пытается не давить на Валку, понимая, что она после жизни с драконами переняла у них почти все повадки, и чтобы войти в прежнюю колею, понадобится время. Однако слухи по деревне разносятся как пепел по ветру. — Вал, стой… прости… не идет чего-то… я… выйду подышать? Стоик, натягивая на себя первое, что попалось, кисло улыбается. С таким сексом они не то что семейную жизнь не наладят, но даже дружеские отношения не восстановят. Есть у них стародавнее поверье, что лучшая любовница — это подруга. Так вот — на Олухе сперва крепко дружат, а потом уже род продолжают. Или развлекаются. — Иккинг! Ноль внимания. Что не так с его сыном? — Иккинг! Иди сюда! Снова ноль внимания. — Иккинг!!! Наконец Плевака, проходящий мимо, кидает камнем в Иккинга, и тот отмирает. Смотрит по сторонам, будто слуха лишился. Стоик сразу нахмуривается — что ещё за новости?! — Что с тобой, сынок? — Стоик трясет отпрыска за плечо. — Иккинг! Тот лишь морщится. — Подсушивать надо меньше… — Плевака! Стоять! Хромой вынужден остановиться. — Чего? — Что с моим сыном? Отвечай, или я тебя на корм Объедалам пущу! — Сказал же — нечего соваться в чужие дела! Стоик вдруг понимает, с чего его сын не слышит. Но неужели Валка стонала так, что Иккинг — будь он неладен, — смог оглохнуть? А он сам чего тогда не оглох, ведь рядом был? — Иккинг! Мальчик мой любимый! Одноногий мой! Прости меня! — Астрид подбегает к ним с таким лицом, что Стоик не знает, как реагировать. Он никогда её такой не видывал. — Иккинг! Ты меня слышишь? Хоть чуть-чуть? Иккинг же глупо улыбается и поднимает большой палец, мол все в норме. Только ясно и понятно — ни черта не в норме. — Что с ним? Астрид! — Я откуда знала, что это так вредно?! Мне Валка посоветовала! — Вот-вот… досоветовалась тоже, — поддакивает Плевака. Стоик мотает головой — он не может понять, о чем они вообще. — Что посоветовала? Астрид! — Ну это… как бы… — О, великий Один! — хватается за голову Стоик. — Не может быть! — Я только два раза… не так и громко… Астрид почти плачет. А Иккинг снова улыбается, видимо, стараясь её приободрить. — Не, ты тут точно не при делах. И не мечтай, Астрид, — тянет Плевака. — Тут Фурии постарались. Стоик нахмуривается ещё больше. — Вы что, таскались за ними?! — Иккинг не мог успокоиться… и я решила, что если он убедится, что у них… всё в порядке… — Тьфу! — Стоик отвешивает сыну подзатыльник, отталкивает Плеваку и уходит в кузницу прятаться от Валки.