Неисповедимы пути

      Ложь даётся ему не то чтобы легко, но и сказать правду он попросту не может. Позволить Небесам убить детей ради какого-то спора? Ещё и на глазах у несчастных родителей, для которых дети — величайшая ценность и сокровище, дороже всех денег и имущества. Небеса не могут быть такими жестокими, но Азирафелю ли не знать, какими равнодушными они могут быть?       Поэтому он лжёт, и с ложью приходит отчаяние. Он поступил по совести, поступил правильно, однако Она есть Истина, и дети её не имеют права отступать от этого постулата. В противном случае Геенна гостеприимно раскрывает перед ними свои объятия. И Азирафель…       Он оказался достаточно неправильным ангелом, чтобы переступить через себя. И за это ему предстоит понести своё наказание.       В последний раз он любуется морем. Спокойная водная гладь ласково тихо шумит, успокаивая и умиротворяя, в то время как ангел, всматриваясь вдаль, пытается принять мысль о новом статусе. Ведь он разочаровал Её. Оказался никчёмен, как и говорил Гавриил. И как бы он ни старался… его место было на самом дне.       Теперь — того вовсе буквально.       Горечь пожирает сердце ангела. Разве ж он поступил неправильно? Разве ж «хорошие парни» должны убивать детей? Небеса — оплот света и добра, они должны защищать их и заботиться о них! Но получается совсем наоборот, и один конкретный демон оказывается более сострадательным, чем всё ангельское войско вместе взятое.       Так неужели Азирафель всё-таки поступил неправильно?..       Демон, кстати, приходит к нему. Сюда же, на берег моря, и ангел не хочет признаваться в этом, но странным образом ему становится немного легче, когда он понимает, кого Ад послал к нему. Что ж, путешествие Вниз может оказаться не таким уж и мучительным, как ангел себе навоображал.       Кроули внимательно всматривается в лицо Азирафеля — благо тёмные очки скрывают глаза и взгляд. Печаль, горечь и скорбь отражаются на нём, и демон может лишь догадываться, чем они вызваны. Да, ангел, столкновение с реальностью болезненная штука, а тебе, добрая душа, очевидно, ещё не раз доведётся пройти через это.       Вопреки ожиданиям, Кроули чувствует сожаление. Не злорадство, не торжество, не триумф — искреннее сопереживание и желание оградить ангела от жестокости дальнейших разочарований. Но что он может сделать, падший и непрощаемый? Да и вряд ли воплощение света и доброты подпустит его к себе достаточно близко, в самом-то деле…       Смех, опять же вопреки ожиданиям, получается отнюдь не мефистофелевским, а каким-то горько-отчаянным. Наивная и слишком добрая душа — в Аду тебя загрызут, едва ты ступишь на эту проклятую отравленную землю. Если бы все демоны были такими же, как ты, Преисподней не существовало бы вовсе, и Война была бы бессмысленной. Но в Её замысле ничто не делалось просто так, и ты, ангел, уж точно последнее существо, которое должно оказаться в этом месте беспросветного отчаяния. — Но я ведь солгал. Пошёл против Её воли…       Азирафель заламывает руки и смотрит с печалью, и отчего-то что-то внутри Кроули болезненно сжимается. Разве не такими должны быть все ангелы? Разве Небеса вообще заслужили такого ангела? Равнодушные и жестокие, прямолинейные и твердолобые — и демон незаметно качает головой. Ангел ещё не раз ранит своё нежное хрупкое сердце о них. Может ли Кроули оградить его от этого?.. — Да, ты солгал. Но я никому об этом не расскажу.       Удивление заставляет брови Азирафеля трогательно взлететь вверх, а Кроули чувствует, как внутри него что-то тает, и мягкая улыбка сама собой приподнимает уголки губ вверх. Слова срываются легко, и он смотрит на ангела. Утешает его, и это ощущается чем-то таким естественным и правильным, и на краткое мгновение он словно вновь чувствует себя целостным и полным. Как иронично…       Азирафель в замешательстве не знает, что сказать. С одной стороны, слова демона иррациональным образом успокаивают его. Он и вправду не чувствует, что что-то меняется в его природе, так может, демон прав? С другой же — как так? Ведь он солгал. Нарушил завет. Пошёл против Божественной Воли. Но если он действительно всё ещё ангел, то… — Но кто я теперь? — вопрос сам срывается с губ, и Азирафель ощущает себя на распутье. И если он преодолеет его, то его жизнь изменится навсегда.       Он чувствует, как худая горячая рука демона осторожно обхватывает его собственную руку — не буквально, метафорично. Сухая кожа и твёрдые кости — контраст с ангельской мягкостью и гладкостью. Но демон держит его бережно и увлекает за собой, показывая верную дорогу. И Азирафель доверяется ему, даже если не должен этого делать.       Ведь кому ещё он может доверять, когда теряет веру в самого себя? — Ты ангел, который мирится с Раем пока может.       Кроули отвечает легко, словно сам он когда-то очень давно смирился с чем-то подобным. Его слова поднимают в душе смутную тревогу, и что-то уязвимо сворачивается в клубок, и Азирафель растеряно смотрит на песок, подняв брови домиком. Здесь и сейчас он ещё не знает, плохо ли это. Здесь и сейчас он ещё не знает, что его судьба. Путь, разделённый на двоих.       Здесь и сейчас это вызывает смутную тревогу, и почему-то ангелу пусто и холодно. Он и без того был изгоем на Небесах, тщетно пытавшимся заслужить своё место. Заслужить похвалу и принятие, а теперь… О-о, никто не поймёт его; никто не примет. И в безжалостности своей…       Азирафель вздыхает судорожно, и холодная печаль осязаемыми волнами расходится от него, заставляя Кроули нечитаемым взглядом всмотреться в сгорбленную фигуру. Кому, как не ему, знать, каково это, не так ли?.. — Это звучит так… — голос ангела надламывается, и демон прячет горький смешок за хладнокровным пониманием: — Одиноко?       Азирафель лишь кивает — неуверенно, бросая взгляд на демона и отводя его. Выглядит таким уязвимым, и его уязвимость резонирует с Кроули. Кому, как не ему, знать всё об одиночестве, не так ли?.. — Да, так и есть, — он соглашается больше со своими ощущениями, чем со словами Азирафеля, приоткрывая перед ним душу. — Но ты говорил, что это не так? — ангел вскидывается в отчаянной надежде, и демон вздыхает, переводя взгляд на море. В конце концов, он тоже неправильный. — Я же демон. Я солгал.       Между ними повисает молчание, и лишь море нарушает тишину момента. Стоять в стороне и вправду одиноко, но две дороги пересеклись в одну. Теперь они шли по ней, держась за руки, прогоняя одиночество друг друга. И на своей стороне им больше не нужен никто, и наполняясь смыслом друг от друга, они наконец-то обретают целостность.